Как есть - в строю :) Куда ж я денусь!
Расслабляться нам рано, конечно :)

)) Я иногда удивляюсь: такие комменты есть под рассказами (только ради них уже стоило писать на конкурс), а авторы обижаются. ))

Да вот жеж яркий пример: http://advego.ru/blog/read/humor/859039/#comment20 :)

Кстати, я очень ценю этот коммент. )))

:)

Ну, думаю, что талант автора пробудился не вчера, так что мог бы вполне себе и на конкурс сваять чего ;)

Ога, ферштейн. Надо будет спросить у ТСа, когда именно у него талант пробудился. Если после 5 октября - не катит адназначна, а если до, то да :)

Ога, так он и сказал :))

Вот чего Господь не дал, так это таланта. С талантом прям напряг. Мозги в кучку и брови вразлёт могу, конечно, изобразить, но на результате это как-то не сказывается. )

Очень понравился и Ваш текст, и Ваш комментарий под моей работой на конкурсе, поэтому зайти сюда и ответить: «Сам дурак!» и «бред», к превеликому сожалению, не могу...))))))))
Жаль, не получилось у Вас поучаствовать, прикольно ведь пишете же ж!)))

Сам тоже голосовал по принципу "нравится-не нравится", а не "лучше-хуже" - искусство это ж, вроде, не спорт...

Спасибо! ) Когда работа Ваша откроется, дайте хоть почитать, чё я там ляпнул. ))

http://advego.com/blog/read/fa...asy/837017#comment22

Судя по Вашей аве, не только бывали, но и парочку кадриков на память сделали)...

Да... "зарубили" моих земляков в первом же туре... ничего, в следующий раз прорвёмся - плотным зюзерианским клином.

Пока висит конкурсная пауза…

«Умру, но не сейчас»

Почему-то забыта эта «муха», и, как мне кажется, несправедливо забыта. Я понимаю, конечно, что комментарий мой запоздалый, и, быть может, нелепо теперь его выставлять здесь, но так же нелепо и неуместно было его выставлять в комментариях к рассказу. Извиняюсь перед автором за свои вольности, надеюсь, он не обидится. Извиняюсь и за своё занудство, оно последнее.

Скажу сразу, рассказ мне понравился (пусть это «нра» никого не коробит, так уж я устроен, что смотрю на мир с позиции «нра»–«не нра»). Однако в сюжете, на мой взгляд, есть некоторые «но». И первое, что бросается в глаза – паук. Что за личность? Откуда взялся? Палач – это имя или профессия? По замыслу он просто «обволакивает» муху. Но с какой целью? – Может, гнусность какую замышляет, а может, с серьёзными намерениями подбирается… Непонятно. А ведь он – одна из ключевых фигур. И, как мне видится, путы, которые плетёт паук, это не просто путы, а путы брака, опостылевшего и почти ненавистного, и запуталась муха в этих путах… чёт и я уже запутался вместе с мухой, брак-то ещё не состоялся… Короче, надо бы ситуацию сначала довести до супружеских уз, а потом создать и заострить семейный конфликт как-нибудь… с каренинской интонацией, что ли… нет, опять не в ту степь… только паровоза нам тут и не хватало… В общем, пока будем считать, что брак состоялся, а там посмотрим…

Теперь о тапке… С эстетических предпочтений тапку лучше залететь из окна. Заодно и интрига завязалась бы – что за тапок? Откуда? «А вот, – можно ответить чуть позже, – давний друг сердешный муравей запустил. Мол, не оценила когда-то ветреная муха свою первую любовь, отвергла муравья, соблазнилась лёгкой жизнью, а муравей-то, оказывается, все эти годы каждый вечер к окну ходил, тосковал, и не зря тосковал – спас возлюбленную». Тут следовало бы сказать и пару слов о самом муравье – мол, представитель мужественной профессии, к примеру, у мартена стоит или молотком в шахте помахивает. Полёт тапка сразу станет весомее.

Далее… Снайпер-дед, получается, уже лишний, вместе с двумя женщинами. Нет, лучше так – они вроде как есть, но просто идут мимо особняка. Однако семейный скандал привлекает их внимание, и они, прильнув из любопытства к окну, вдруг видят: паук (обязательно во фраке и с цилиндром на отлёте – типа аристократ) угрожающе нависает над мухой, в то время как муха заламывает руки:
– Я отдала тебе лучшие годы, а получила взамен лишь совершенно беспочвенные, чёрные подозрения! Ничтожество! Ты погубил мою жизнь! Я могла бы блистать на сцене! Я создана для театра, но вместо этого превратилась в домашнюю куклу!
На что паук, утерев со лба испарину (конечно же – поморщившись, с рукой на сердце), дрожащими губами еле произносит:
– Ты… ты дрянь! Мерзкая и гадкая дрянь! Да если бы не я, ты до сих пор перебирала бы фасоль на зиму… Потаскуха!
– Ах, вот как? Я тебе уже столь ненавистна? – с горечью отвечает муха. – Тогда убей меня, пронзи мою иссохшую грудь булавкой! Лучше смерть, чем жизнь с таким… Насекомое!!!
Паук замахивается тростью с набалдашником…
– Ох, ничего себе, рояль в кустах! – восклицает изумлённый снайпер.
– Гляньте, люди добрые, чё деется! – подхватывают бабы.
Тут муравей (он как всегда на посту), встрепенувшись, и запускает своё оружие трудовой, мозолистой рукой (заодно и политический подтекст появляется, дескать, пролетариат не дремлет и в случае чего даже тапком придавит).

Ещё далее… Муха любит дизайнера Сидорова, но теперь, сами понимаете, не может сказать муравью просто спасибо и улететь. Необходимо уделить немного внимания и прощальной сцене… Допустим, она подходит к нему и нежно целует в лоб (места для поцелуев можно изменить):
– Спасибо… – шепчет она, отворачивается, промакивает платком глаза. – Но мне пора … понимаешь, так уж сложилось… прости… Ты будешь скучать?
Муравей сразу всё понимает, сникает, смотрит себе под ноги, мнёт в руках кепку и думает о том, как он завтра в забой в одном тапке пойдёт – второй тапок спрашивать теперь совершенно не к месту, да и жлобом выглядеть ему не очень хочется. Муха уходит… Сцена печальная, но без неё никак не обойтись.

А в это время дизайнер Сидоров, на перроне вокзала, от нетерпения переминается с ноги на ногу, теребит кульман подмышкой, нервно курит в ожидании мухи, и сокрушённо смотрит на свой багаж – дизайн упаковки его не устраивает – слишком тусклые цвета для такого момента. Он то и дело поглядывает на часы и начинает тревожиться – прошёл уже час, как со стороны особняка аристократа донеслось пронзительное: «Ох, ни… в кустах!», и это его озадачило. Среднюю часть фразы он не расслышал, так как стоявший на парах паровоз совсем некстати дал гудок. «Гляньте, люди добрые, чё деется!» – послышалось следом. Однако, что же там делалось в кустах – для него так и осталось загадкой, и с каждой минутой он тревожится всё больше: вообще-то они договаривались, что после выяснения отношений с мужем муха просигналит в английский рожо

муха просигналит в английский рожок – дескать, билеты брать уже можно…

Для придания сцене ожидания дополнительной выразительности, неплохо будут смотреться и небольшой духовой оркестр у левого крыла вокзала, и многочисленные лавочники – с правой его стороны. Оркестр, за двадцать минут до отправления поезда, начинает исполнять какой-то простецкий, шлягерный марш, и чувствуется, что музыканты играют безо всякого воодушевления. Но вот к дирижёру подходит солидный господин в котелке и длиннополом кашемировом ватнике, что-то говорит ему на ухо – марш сразу смолкает, а затем в воздухе повисает щемящая и трогательная увертюра к «Мурке». Теперь музыканты уже вовсю «выдувают медь».
Со стороны лавочников к Сидорову подбегает мальчишка-лоточник и просит его купить что-нибудь в дорогу. Дизайнер выбирает голову сахара, вязанку баранок, после чего долго и рассеянно роется в карманах, наконец, находит какую-то мелочь, но этого оказывается мало, и тогда он предлагает мальчишке ключ от квартиры. Мальчишка забирает голову и уходит. Сидоров смотрит ему вслед и вспоминает, как когда-то познакомился с мухой: она, тогда ещё молодая, но уже окольцованная, неожиданно залетела к нему на кухню со своими подружками, а он с умилением глядел на внезапных гостей и угощал их то четвертинкой сахара, то вареньем…

Дизайнер задумчиво держит ключ на ладони, зачем-то трёт его пальцем, но вдруг размахивается и кидает ключ на рельсы – в любом случае к прошлому возврата не будет – решение трудное, выстраданное… Начинается дождь. Лавочники позорно укрываются под крышей вокзала, оркестр мужественно доигрывает «Мурку». Солидный господин (уже из окна поезда) подзывает дирижёра, что-то объясняет ему, дирижёр делает знак оркестру – в воздухе снова повисает увертюра, ещё более щемящая и трогательная. Теперь чувствуется, что «Мурка» нравится музыкантам всё больше… Нервы у дизайнера не выдерживают, ожидание становится невыносимым. Он проклинает всех и вся и готов лечь на рельсы, как вдруг (ох уж снова это вдруг, но без него радость не в радость)… вдруг муха неожиданно падает ему на грудь, и они застывают в долгожданном, продолжительном поцелуе….

Они сидят в «боковушке» плацкартного вагона, пьют простой, незамысловатый чай из казённых стаканов, хрустят баранками, молчат – слова сейчас лишние. Из соседнего вагона доносятся знакомые звуки – солидный господин прихватил «плэер» с собой, и трепетное исполнение увертюры, ставшей уже родной, окончательно настраивает наших героев на лирический лад. Они смотрят друг другу в глаза – «чувственно и проникновенно», причём настолько проникновенно, что сидящий напротив студент смущается, начинает крутить пуговицу на форменном кителе, а потом и вовсе не выдерживает – уходит в тамбур. Там он вглядывается в проплывающий мимо пейзаж, наконец, отдышавшись, закуривает. Паровоз (всё-таки без паровоза не обошлось) уносит всех в светлую даль, оставляя позади себя клубы дыма, за которыми уже не видно ни перрона, ни лавочников, ни мальчишки-лоточника с подмокшей сахарной головой; мальчишка машет рукой, опрометчиво отгоняя поднявшихся после дождя мух, но этого мы, опять же, не видим – всё осталось где-то там, вдалеке… вместе с моим бредом…
Хэппи-энд.

Понятное дело, тут много чего наворочено, и автор вправе показать мне нужное направление, но, тем не менее, на одном я буду настаивать: автор, обязательно пересмотрите финал, ибо прежний финал меня, как читателя, не устраивает. В нашей нелёгкой жизни, женщина, пусть даже это и муха, достойна быть хотя бы счастливой! Всего Вам доброго и удачи во всём!