Глаза россиянки / #97 / Correktor

В детстве, сначала в садике, потом в школе, когда речь заходила о родном крае, нам в первую очередь рассказывали о бескрайних просторах, реках и озерах, и, конечно, о березках, тех самых, которые многие писатели и поэты иногда сравнивали с заневестившимися девушками.

И в том же далеком детстве мне очень нравилось ездить на поезде. Можно было часами смотреть в окно, любоваться и березками, и лугами, и пасущимися вдалеке стадами коров. Удивительно, что эти пейзажи, сменяющиеся не так быстро, почему-то не надоедали. Глядя на них, становилось светло и спокойно на душе. Мир казался таким гармоничным, все в нем удивительным образом находилось на своем месте. И облака, проплывающие по небу, и мелькающие за окном столбы, и придорожные кусты, и изредка появляющиеся в поле зрения какие-то полуразвалившиеся строения – ничто не нарушало целостности картины. И я чувствовала себя не каким-то сторонним наблюдателем, а частью всего этого, того, чему принадлежу я, и что принадлежит мне.

Уже взрослой, мне несколько раз доводилось ездить на поезде по Европе. Картинки за окном мелькали совсем другие. Смотреть на них было интересно, но вот причастности ко всему этому не возникло никогда. Может быть, это было прочно вбитое в подсознание понятие родного края, а может, сказывались те самые корни, в которые кто-то верит, а кто-то нет.

Поездки в детстве у меня были в основном в деревню, к родственникам. Тогда, не задумываясь, почему это так, я все же не могла не заметить, на сколько беднее живут сельские жители. Удивляло меня, городского ребенка, многое, но больше всего то, как были одеты деревенские женщины. Простенькое платье, платок на голове, на ногах – грубые башмаки, похожие на мужские ботинки. А в прохладную погоду деревенские женщины носили ватники, или, как называли их в народе, телогрейки. Однако, несмотря на такой убогий «прикид», большинство из них были улыбчивыми и доброжелательными. Помню ощущение какого-то особого тепла и уюта в их домах. Помню, что вечерами засыпалось сразу, как только голова касалась подушки. А утром я обычно просыпалась с ощущением радости, непонятно откуда взявшейся, и ожиданием чего-то хорошего, что обязательно случится если и не сегодня, то очень скоро.

Еще удивляли глаза этих женщин. Не припомню случая, чтобы они были злыми. Веселые, смеющиеся, иногда грустные или растерянные, частенько залитые слезами, но всегда – добрые.

По мере взросления, в деревне я появлялась все реже и реже. Появились студенческие и молодежные компании, другие интересы и увлечения. Отдыхать я стала в теплых краях на море, в деревню съездить было просто недосуг.

Прошло много лет с моего последнего визита в деревню, прежде чем я снова решила навестить своих деревенских родственников. Собралась на скорую руку. Особенно не заморачиваясь, покидала в сумку первое, что попалось под руку, накупила немудреных подарков, и поехала.

Приняли меня тепло и ласково. Еще когда с сумкой шла со станции, встретила нескольких знакомых, и была приятно удивлена, что они меня еще помнят. Узнав о моем приезде, поздороваться прибежали несколько соседок. Постаревшие, пережившие все последствия перестройки и других событий, сотрясавших нашу страну два последних десятилетия, они искренне радовались моему появлению, ахали и охали, какая я стала большая и красивая.

А мне стало неловко. Одеты все женщины были примерно так же, как и десять лет назад. Те же простенькие платья, грубые башмаки и косынки на головах. Среди деревенских женщин я почувствовала себя ряженой мартышкой. Сарафанчик не с рынка, босоножки на шпильке, маникюр-педикюр, слой косметики на лице и золотые сережки в ушах. Когда собиралась в дорогу, совсем не думала, каково живется женщинам в деревне, просто и одела, и взяла с собой свою обычную одежду.

Ощущение неловкости и даже стыда было столь сильным, что первое время я старалась не высовывать носа с подворья моих родственников. И еще была боязнь. Боязнь того, что буду вызывать у местных жителей зависть и раздражение. Были даже мысли поскорее сбежать оттуда. Но все изменил случайно подслушанный мною разговор двух соседок. Разговор, заставивший меня покраснеть, хоть меня никто и не видел, и сменивший стыд одного рода на стыд совсем другого рода.

Да, речь шла обо мне. Но обсуждали женщины не мои наряды и не мою косметику. Говорили о том, какая я худая и бледная, какие у меня круги под глазами и какой усталый вид. О том, что «они, городские» едят что попало, слишком много работают и дышат всякой дрянью. И столько сочувствия и беспокойства о том, как они там живут, эти городские, было в их разговоре, что не поверить в их искренность было невозможно.

Позднее, вглядываясь в лица и глаза тех деревенских женщин, я поняла, что не изменились они не только внешне, и их глаза по-прежнему, как и в моем детстве, безвозвратно сбежавшем куда-то, светятся теплотой, добром и непритворным участием.

Вернувшись после этого случая в город, я вдруг с удивлением обнаружила, что нет-нет да и где-нибудь в городской суете, среди своих подруг, коллег или просто в толпе на улице натыкаюсь на такой же женский взгляд, как и у тех деревенских женщин. Только он мелькнет всего на какое-то мгновение, и тут же исчезнет, как будто женщина ненароком, случайно обнажила то, что находится у нее где-то глубоко внутри и спешит это спрятать, так как это сейчас не в моде. Как будто та оболочка современной стервочки, которой мы все покрылись, защищая себя от внешнего мира, вдруг дала трещину, и через взгляд показался краешек души настоящей россиянки. Той самой женской души, которую не сумел понять еще ни один иностранец. Удивительно, что за границей я уже не раз именно по такому взгляду распознавала своих соотечественниц, и каждый раз безошибочно.

Конечно, мой родной край – это и «озерная тоска», и «синь, упавшая в реку», и березки, хотя я не думаю, что наши березки красивее чьих-то других. Да и многие мои соотечественники уже успели налюбоваться потрясающими по своей красоте зарубежными пейзажами и ландшафтами, убедиться, что мир очень красив и не вся красота сосредоточена только в нашем родном крае. Правда, даже иностранцы, скептически относящиеся к нашей стране, признают, что у нас она другая, особенная. И просторов таких я больше нигде не видела. Но все же, как бы ни была прекрасна моя земля, для меня родной край – это, прежде всего, наши милые, добрые женщины. Может быть, не такие ухоженные, как женщины в других странах. Женщины, руки которые огрубели от работы и никогда не знали маникюра, из косметики в лучшем случае имеющие тюбик губной помады, и праздничная обновка для которых – всего лишь новенький платочек. Женщины, вынесшие на своих плечах и революцию, и не одну войну, и перестройку, но не озверевшие от всего этого, не ожесточившие и не клянущие судьбу, а каким-то чудом сохранившие то, чего так не хватает современному миру – простую человеческую, истинно женскую доброту. Женщины, от одной улыбки которых становится так тепло на душе, и чьи глаза не спутаешь ни с какими другими глазами в мире.