Без названия / #209 / DELETED

Много лет он жил далеко от неё. Жил без неё. Он был счастлив. Даже хочется сказать «очень счастлив». Это был внутренний покой, душевная безмятежность, к которым добавились позже семейное и материальное благополучие. Он не видел ее много лет. Он уже совсем забыл, как она выглядит. Где-то в ящике старого письменного стола, который стоял позабытый позаброшенный на другой квартире на Монмартре, должны были остаться её старые черно-белые снимки. Там изображен и он. Другой он – молодой, загорелый, начинающий. На тех снимках у него все было впереди. Ему там наверное, лет двадцать… Да, двадцать ровно. Тогда он вернулся на родину, и мать с отцом плакали от счастья. Они не верили, что он тогда выживет. Никто не верил. Он сам не верил. Тогда на вокзале мать, горько рыдая, бросилась ему на шею. Отец держался, но сын видел по его глазам, что это самый счастливый день в его жизни. Они ехали домой в пыльном переполненном трамвае и не могли наговориться. Отец говорил, что в те дни они не выключали радио круглые сутки: всё ждали новостей от поисковой группы. Только из-за плохой погоды (почти неделя непрерывного снегопада) поиски приостанавливались, потом возобновлялись вновь. На шестой день катастрофы сообщили, что нашли двенадцать людей из исследовательской группы. Все тела были опознаны.
«Это всё были мои лучшие друзья. Клянусь, это были замечательные ребята. А двое канули в небытие – я и Евгений Шторм, мой родной брат. Нас искали еще неделю, а потом бросили искать. Объявили пропавшими без вести. Я не представляю, как родители пережили это. Мать тяжело болела, отца стали мучить бессонницы и мигрень. Они жили только потому, что нас не объявили мертвыми. Они чувствовали, что должны жить.
Потом говорил я. Я рассказывал, как отстал от команды, что спасло мне жизнь. Тогда я шел два дня пока не упал, как оказалось позже в противоположном направлении. Я был уверен, что погибну, что меня завалит снегом. На моё счастье недалеко была горная деревенька. Её жители случайно обнаружили меня. Они тогда даже не надеялись, что я жив. Я жил у местного старосты, и его жена, женщина бесконечной доброты, терпеливо ухаживала за мной, пока я не выздоровел. У меня была частичная амнезия. Я не помнил, как оказался в горах, как заблудился, но хорошо помнил отца, мать. Я назвал свое имя, фамилию. Сказал моим спасителям, где родился и живу, но у этой деревни была очень слабая связь с внешним миром. Здесь не было ни радио, ни телефона. Только почта. Через неделю после своего «воскрешения» я послал родителям письмо. Оно дошло только через месяц, 13 марта. А на следующий день я позвонил и сказал, что завтра приезжаю в родной город вечерним поездом.
Когда мы вышли из трамвая, я увидел её. Я попросил отца сфотографировать. На той старой черно-белой пожелтевшей от времени фотографии я обнимаю мать, а сзади она – моя родная улица. Я не знал, что настолько могу привязаться к месту. Я уехал оттуда навсегда спустя два года, в другой город, в другую страну – в другую жизнь. Я думал, что забыл её, но все это время она жила во мне, изредка будоража воображение сентиментальными воспоминаниями. Первое время она снилась мне, манила стройными кленами, душистыми липами. Снились её мокрые, как после дождя мостовые, очереди гастронома под весенним солнцем, желтый киоск лотереи «Спортлото», автоматы газированной воды: чистая – 1 коп., с сиропом – 3 коп. Снились и другие мелочи – разноцветные фольговые крышечки из-под кефира, лотерейные билетики с металлическими дырочками, спичечные коробки».
И это было давно. А сегодня ночью он почему-то не мог уснуть, под утро уже увидел беспокойный сон: ему снился вокзал и отец с матерью на платформе. Ему снилась она – родная улица. И во сне он снова сказал отцу: пап, сфотографируйте нас с мамой здесь, чтоб улицу было хорошо видно.
Сегодня он поедет на ту квартиру, найдет эту фотографию… Нет! Он сегодня поедет на вокзал. Он должен увидеть её, родную улицу. Да, обязательно поедет!
Эта мысль окрылила его – он будто снова стал молодым, будто и не было тех трех десятков лет. Где-то рядом, кажется, счастливые отец с матерью, и брат наверняка жив и скоро отзовется…
С этой мыслью он зашёл на кухню. Там его жена и дочь пили утренний кофе. Он поцеловал обеих, грузно сел за стол и развернул свежую газету. Жена налила ему кофе. «Сильно поправился в последнее время, - отметила она про себя. – Не к добру это! Сердце у него слабое. Нельзя его волновать!». Еще какое-то время она внутренне боролась с собой, но любовь к мужу победила. Она промолчала. Из лучших побуждений. Сильное потрясение могло плохо сказаться на его здоровье.
- Какие у тебя планы на сегодня? – заботливо спросила она.
Он ненадолго задумался, оторвавшись от газеты. Взгляд его блуждал, пока не остановился на лице дочери – хорошенькой юной брюнеточки. Ей скоро двадцать. А ему? Вот старость и подкралась неслышно…
Он тяжело вздохнул.
- Никаких. Воскресенье нужно проводить дома, с семьей.
Жена улыбнулась ему. Вечером, когда они ложились, она спросила:
- Скажи, ты все еще веришь, что твой брат жив?
Он не ответил, и она поняла: не верит. Значит, все правильно, значит и незачем ему знать. Об этом никто и никогда не узнает. Эту тайну она унесет с собой в могилу.