Олегофренд / #29 / Nikulka

«Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь…»
Хиархимандрит Софроний (Сахаров)

- Знаешь, кого в новой церкви видела? – Судя по маминой интонации, пахло интригой. – Олега, Бориного друга! Помнишь? С хвостиком такой, ключи делал в Доме Быта.

- Олегофренд? Помню. А в чем сенсация, в церковь сейчас модно ходить.

- Ты не поняла. Он батюшкой там!

- Олегофренд?!

***

- Систер, знакомься. Это Олегофренд.

- Как-как?

- Олег, – хохотнул Борька, – Олег энд френд. Типа, Олег-друг.

Парень по-детски улыбнулся, кивнул. Черная майка Nirvana, длинные волосы, забранные в хвост, массивные наушники. Тут к бабке не ходи – на почве музыки с братом сошелся.

- Прозвище не напрягает? – спросила, когда вышли покурить на этаж.

- Нормально. Со смыслом.

Опупеть, смысл! Впрочем, в Бориной тусовке у всех клички так себе: Боров, Таракан, Каспер, Таймер, Бенедикшн. Олег, если честно, в их формат не вписывался. Интеллигентнее, что ли, был. Не пил практически, травой не увлекался, разговаривал культурно. Просто угорал, как и они, по тяжелому року. А потом пропал куда-то.

***

- Ты не ошиблась? Он же от Кобейна фанател, под Cannibal Corpse рубился…

Параллельно шарила на сайте местной епархии. Он. Почти не изменился. Интересно, волосы так же резинкой заделывает? Серьезный такой. Информации минимум: день рождения, день ангела, диакон с такого-то года, иерей. Набедренник получил в прошлом году.

- А Боря в курсе?

- Сказала ему. Заорал. – Матушка всхлипнула. – Ты же знаешь, какой он нервный после зоны. Я ему говорю, что двое вас осталось, будто проклятье какое-то. Сходил бы к Олегу, глядишь, мозги и проветрятся. А он матом, матом…

Точно, двое. Первым не стало Бенедикшна. Нашли в чужой квартире с перепиленным горлом. Говорят, издевались долго… Таракан передознулся. Не исключено, что специально. Каспера машина сбила. С Таймером – толстым шумным Тимуром – успела попрощаться. За неделю до его смерти. Сперва показалось, что под одеялом и нет никого – со ста кг до концлагерьного состояния. В здравом уме был, про подгузники шутил даже. Да, двое осталось – Олегофренд и Боря.

- Успокойся, мам. Успокойся, говорю. Ма-а-ам, хватит, чего душу выворачиваешь-то?!

***
Обреченность. Не думала, что у нее, поганки, такая мощная хватка. Накрутила себя к утру до чертиков. На следующий день стояла возле церкви – сколько надо, столько и буду ждать.

- Конечно, помню. – Та же детская улыбка. – Как Борис?

Начала спокойно, а потом прорвало. Собрала в кучу Борьку, его пьянство и срок, Cannibal Corpse, мамины слова о проклятье, смерть и Божью кару. Олег молча ждал, пока иссякну. Поглядел поверх деревьев, вздохнул:

- Проклятие, значит… А других его товарищей почему не вспомнила? Один хотел летать – летает, до международных рейсов долетался. У другого два сына. Работает, дом строит, детей воспитывает. Третий на север вахтами ездит, вполне жизнью доволен. Господь не наказывает, человек сам выбирает, куда и когда свернуть. По выбору своему и получает. Я выбрал. Борис выбрал. И парни выбрали – каждый свое. Ждешь, что беду отведу? Пойми, лишь Борису решать.

Прощаясь, спросил:

- Слышала слова хиархимандрита Софрония: «Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь»? Нам ведь многое неведомо. Может, через колонию Господь от чего-то непоправимого Бориса отвел – за три года на воле всякое могло произойти. Я буду молиться, непременно буду. И ты молись. И маме скажи – материнская молитва сильная.

***

Осторожно прислушиваюсь к себе: стало ли спокойней за брата? Нет, если честно. Только и обреченность не рвет сердце. Потому что есть выбор. Пока дышим, есть выбор…