В апреле 1945-го: жизнь и любовь / #39 / Nanali

- Вот на этой горушке мы с тобой, товарищ лейтенант, завтра и засядем. Куда бы фрицы не ломанулись, будут как на ладони, – удовлетворенно сказал Генка, передавая бинокль Трофиму.

Два разведчика 779-го стрелкового полка лежали в зарослях прошлогодней травы на вершине холма. Справа виднелся немецкий городок, маленький и какой-то бутафорский. Слева, в хилой рощице, под маскировочными сетками прятались угловатые танки со свастикой на башнях. Фигурки в зеленых мундирах иногда показывались из-за деревьев, подходили с котелками к берегу. Ветреный закат окрашивал воду в багряно-оранжевые тона, и казалось, что из реки зачерпывают раствор краски.

…Спускались с горки в студенистых, вязких как кисель сумерках. Пересекая густой малинник, Трофим замер, услышав тихое сбивчивое бормотание. Раздвинул колючие, еще голые ветки, и чуть не присвистнул в изумлении.

- Генка, глянь-ка! Щенки немецкие!

На уютной прогалине стояли парень и девушка. Совсем юные, почти подростки. Парень обнимал девчонку, что-то говорил, а его руки уже расстегивали пуговицы на пестрой вязаной куртке. Девушка неуверенно качала головой, но парня не отталкивала. Было очевидно, что куртка вот-вот будет расстелена прямо на земле, и молодая любовь в который раз восторжествует над запретами, апрельским холодом, войной и прочими мелочами. Генка улыбнулся, тронул напарника за плечо: пойдем, мол.

…Треща сухим подлеском, на прогалину вывалились трое немецких солдат. Парень получил прямой в челюсть и улетел в кусты. Девчонка пискнула, запахивая куртку, но ее уже тащили в шесть рук, опрокидывали на землю, внезапно ставшую жесткой и ледяной.

Генка зарычал и нашарил у пояса гранату. Трофим схватил его за руку, закричал свистящим шепотом:

- Генка, сдурел?! Не уйдем же!

Генка выдрался из цепких пальцев, сдернул гранату, сжал кольцо. Трофим снова повис на нем, захлебываясь скороговоркой:

- Брось! Зачем?! Немка же, фашистская тварь! Война вот-вот кончится, мы живые вернемся! Не хочу так глупо! Генка! Жить хочу! Убьют же!

И почти в голос:
- Старший сержант, приказываю отставить!

Развернувшись, Генка ударил Трофима под дых: сильно, экономно, как не однажды бил «языков», чтобы ни звука и гарантированное отключение минуты на три. Выдернул кольцо, аккуратно забросил гранату далеко в сторону и потянул из кобуры ТТ. Он очень надеялся, что у девушки хватит ума со всех ног бежать домой, как только солдаты отвлекутся на взрыв и выстрелы.

… Они все-таки ушли. Очухавшийся Трофим злобно зыркал, но стрелял без промаха. Уже на подходе к расположению части он окончательно успокоился и ровным тоном сообщил: «Штрафбат тебе, старший сержант, обеспечен». Генка пожал плечами.

Подал ли Трофим рапорт, Генка так и не узнал. Приказ о наступлении пришел сразу после их возвращения, в бою Геннадия тяжело ранили, а пока он лежал в госпитале, наступила Победа. Насчет отнятой по колено ноги Генка не слишком расстраивался: заказать хороший протез, и всех проблем. Зато можно было без проволочек, как комиссованному «вчистую», уехать на родной Урал и заняться чем-нибудь полезным и мирным. Четыре года армейской разведки уплывали в прошлое, подергивались дымкой. Война кончилась!

…На мероприятия в честь 9 мая Геннадия Александровича, солидного седого ветерана, приглашали каждый год. Ему было что вспомнить: Красную Звезду, медали «За Отвагу» и ордена Славы старшим сержантам просто так не раздавали. Только о той немецкой девчонке он не рассказывал никому и никогда, даже любимой жене, даже сыновьям. Смотрел на дочку, родившуюся через 20 лет после Победы, и думал: вот подрастет, расскажу.

Ему очень хотелось, чтобы дочь знала: ее отец, ветеран и герой, с первого и почти до последнего дня воевавший на самой страшной войне, уходивший за линию фронта с ножом и пистолетом, десятки раз убивавший – все-таки остался человеком, больше всего на свете ценящим жизнь и любовь.