Киндерариум / #73 / Foxyk_13

В киндерариуме был день посещений. Стерильные коридоры ожили, и обленившиеся датчики вяло ловили эмоции.

Пара возле смотрового экрана 5 довольна: похожий на отца толстячок растет строго по графику и скоро покинет инкубатор. А от экрана 1 идет раздражение: им обещали чистый набор – рыжие волосы, зеленые глаза, прозрачную кожу, но у девочки проявился рецессивный ген.
– Она же как из солярия! – возмущалась мать, а отец недовольно бурчал:
– Ничего, мы используем третью попытку. А ЭТУ возьмут поломойкой – они же гордятся безотходным детопроизводством!

Дежурная бегло просмотрела экраны и задержалась у открытого блока. От пары мощным потоком шло волнение. Неудивительно: они запланировали годовалыша, а это большая редкость. Чаще клиенты просят взрастить потомка до семи-восьми лет. В инкубаторе на это уходит всего год, так что мало кто тратит время на натальное воспитание, а они решились. Мать робко держит мальчишку за руку, а он тянет отца за штаны и смеется. Лил машинально считала уровень привязанности и отметила: удачная комбинация.

Она работала здесь давно и была безучастной, как полагалось врачу: дети – продолжение рода, не больше. С тех пор как генетики стали выращивать их как картошку – любого сорта и из любого семени, культ материнства был официально отменен. Женщинам сохраняли фертильность до ста, чтобы они не спешили с потомством. Правда, первые годы реформ обернулись проблемой: многие становились чайлдфри, а это грозило всеобщему благополучию. Тогда всех обязали сдавать геноматериал и выращивать экземпляр в лаборатории. Зачатие, вынашивание, роды, уход – об этом не стоило беспокоиться: всем занялись киндерариумы. Жизнь подчинилась плану департамента воспроизводства.

Когда пришел и ее материнский срок, Лил заверила заявление для одиночек, выбрала донора и записалась на оплодотворение. До назначенного дня оставалась неделя, когда ей стала сниться Эви.

Они просто жили: гуляли с собакой, готовили пиццу, пускали самолетики с крыш и болтали, болтали, болтали. Как же ей этого не хватало! Во сне все было как раньше. Когда – раньше? Лил не знала. Или забыла. Неважно. Важно было одно – остаться вместе.

***
– Так будет выглядеть ваша дочь, когда вырастет, – с монитора геномоделизатора улыбалась Эви.
– Она будет такой, как…
– С вероятностью 99%. Рост, цвет волос, разрез глаз…
– А она будет пускать самолетики с крыш?
– Вы же должны понимать… Мы закладываем лишь физические параметры. Привычки, характер, привязанность – нет. Внешность во власти генетики, но клонировать душу невозможно.
– Клонировать? К черту ваш клон! Мне нужна она!

***
После отказа от воспроизводства к Лил приходили из департамента. К счастью, она знала законы, поэтому написала прошение об отсрочке и выставила их вон. Неделя. Только неделя, чтобы найти способ остаться с Эви. Она перерыла архивы, взломала все допуски – ничего. Только внутри молоточком: как… как? как?! Даже во сне.
Этой ночью Эв вытащила ее в кино, где крутили что-то из старого. На экране мать говорила с ребенком:
– Откуда ты знаешь про кошку? Она потерялась, когда я носила тебя под сердцем.
– Она тебе снилась тогда. И мне тоже.
Как… как? конечно! Внутриутробная память! Эви, я знаю! Ты будешь сниться не только мне!

***
В киндерариуме был день посещений. Не замечая испуганных взглядов, по коридору медленно шла Лил. Три шага – два – лаборатория. Дверь на замок. Жаль, что уехала Мэгги, только она ничего не боялась. Поддельное разрешение, фальшивая запись на прием, ее операционная – и Лил преступила закон. Плевала она на план департамента! У нее будет Эви.

Девять месяцев они виделись каждую ночь и смотрели сны о себе. Колесо обозрения, сказки на ночь, печенье по пятницам. Почему все забылось? Почему? Но теперь она помнит. И Эви помнит. Осталось совсем немного…

В упавшую дверь вломились охранники и нерешительно замерли. В коридоре взрывались от перегрева датчики эмоций, а здесь было до ужаса тихо. И только когда пощечина вытряхнула Лил из забытья, она посмотрела на Эви и сказала:
– С днем рождения, мама.