Ну и чтобы, не забыть. Тоже одно из любимых стихотворений, которое, я уже не смогу прочитать по памяти, хотя когда-то знал наизусть. Но это было давно и неправда.))
Роберт Льюис Стивенсон "Вересковый мед".
Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей.
Пришел король шотландский, Безжалостный к врагам, Погнал он бедных пиктов К скалистым берегам. На вересковом поле На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый - на живом.
Лето в стране настало, Вереск опять цветет, Но некому готовить Вересковый мед. В своих могилках тесных, В горах родной земли Малютки-медовары Приют себе нашли.
Король по склону едет Над морем на коне, А рядом реют чайки С дорогой наравне. Король глядит угрюмо: "Опять в краю моем Цветет медвяный вереск, А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы Приметили двоих Последних медоваров, Оставшихся в живых. Вышли они из-под камня, Щурясь на белый свет, - Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнес. Сидел король шотландский, Не шевелясь, в седле. А маленькие люди Стояли на земле.
Гневно король промолвил: - Пытка обоих ждет, Если не скажете, черти, Как вы готовили мед! Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море - катились валы.
И вдруг голосок раздался: - Слушай, шотландский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь! Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну! - Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный Резко и четко звучал: - Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочем. Мне продавать свою совесть Совестно будет при нем. Пускай его крепко свяжут И бросят в пучину вод, А я научу шотландцев Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин Мальчика крепко связал И бросил в открытое море С прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик... И эхом ему ответил С обрыва отец-старик.
- Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды. А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна - Мой вересковый мед!" (перевод С. Маршака)
В школе я ненавидела учить наизусть стихотворения, поскольку не понимала, зачем это нужно. Мне выставляли штук по 15 двоек, которые потом приходилось исправлять. Двойки никогда не правились на пятерки:) Только на четверки:) Кривоватые такие четверки, но пятерки не выходили никак. После такой трудотерапии я совсем перестала читать стихи.
Но одно, известное всем, всем, всем, поселилось в моей голове и прописалось. Теперь у него там ПМЖ:) И я не знаю, чем покорена... но оно было, есть и, наверное, останется любимым:)
Я вас любил. Любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем, Но пусть она вас больше не тревожит, Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим. Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим.
Писала по памяти... с пунктуацией могут быть проблемы:)
Прекрасно в нас влюбленное вино И добрый хлеб, что в печь для нас садится, И женщина, которою дано, Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей Над холодеющими небесами, Где тишина и неземной покой, Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Мгновение бежит неудержимо, И мы ломаем руки, но опять Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои, Следит порой за девичьим купаньем И, ничего не зная о любви, Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах Ревела от сознания бессилья Тварь скользкая, почуя на плечах Еще не появившиеся крылья;
Так век за веком - скоро ли, Господь? - Под скальпелем природы и искусства Кричит наш дух, изнемогает плоть, Рождая орган для шестого чувства.
Жираф Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
ПОТОМКИ КАИНА Он не солгал нам, дух печально-строгий, Принявший имя утренней звезды, Когда сказал: "Не бойтесь вышней мзды, Вкусите плод, и будете, как боги".
Для юношей открылись все дороги, Для старцев - все запретные труды, Для девушек - янтарные плоды И белые, как снег, единороги.
Но почему мы клонимся без сил, Нам кажется, что кто-то нас забыл, Нам ясен ужас древнего соблазна,
Когда случайно чья-нибудь рука Две жердочки, две травки, два древка Соединит на миг крестообразно?
Андрей Рублёв Я твердо, я так сладко знаю, С искусством иноков знаком, Что лик жены подобен раю, Обетованному Творцом.
Нос - это древа ствол высокий; Две тонкие дуги бровей Над ним раскинулись, широки, Изгибом пальмовых ветвей.
Два вещих сирина, два глаза, Под ними сладостно поют, Велеречивостью рассказа Все тайны духа выдают.
Открытый лоб - как свод небесный, И кудри - облака над ним; Их, верно, с робостью прелестной Касался нежный серафим. И тут же, у подножья древа, Уста - как некий райский цвет, Из-за какого матерь Ева Благой нарушила завет. Все это кистью достохвальной Андрей Рублев мне начертал, И в этой жизни труд печальный Благословеньем Божьим стал.
Блока люблю, хоть он и не попал в список заявленных авторов. Пусть будет тогда Цицерон Тютчева - созвучен нашему времени, смутному, беспокойному... Почти о том же, чему мы невольно являемся свидетелями...
ЦИЦЕРОН
Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги: «Я поздно встал — и на дороге Застигнут ночью Рима был!» Так!.. но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавой!..
Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые — Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!
Много любимых. Самые-самые - Владимира Высоцкого. Все. Но поделиться хочу вот этим: Владимир Лифшиц. Баллада о черством куске
По безлюдным проспектам оглушительно звонко Громыхала на дьявольской смеси трехтонка. Леденистый брезент прикрывал ее кузов - Драгоценные тонны замечательных грузов.
Молчаливый водитель, примерзший к баранке, Вез на фронт концентраты, хлеба вез он буханки, Вез он сало и масло, вез консервы и водку, И махорку он вез, проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенант прятал нос в рукавицу. Был он худ. Был похож на голодную птицу. И казалось ему, что водителя нету, Что забрел грузовик на другую планету.
Вдруг навстречу лучам - синим, трепетным фарам Дом из мрака шагнул, покорежен пожаром. А сквозь эти лучи снег летел, как сквозь сито, Снег летел, как мука,- плавно, медленно, сыто...
- Стоп! - сказал лейтенант.- Погодите, водитель. Я,- сказал лейтенант,- здешний все-таки житель. И шофер осадил перед домом машину, И пронзительный ветер ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант по знакомым ступеням. И вошел. И сынишка прижался к коленям. Воробьиные ребрышки... Бледные губки... Старичок семилетний в потрепанной шубке...
- Как живешь, мальчуган? Отвечай без обмана!.. - И достал лейтенант свой паек из кармана. Хлеба черствый кусок дал он сыну: - Пожуй-ка,- И шагнул он туда, где дымила «буржуйка».
Там - поверх одеяла - распухшие руки, Там жену он увидел после долгой разлуки. Там, боясь разрыдаться, взял за бедные плечи И в глаза заглянул, что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант семилетнего сына. Был мальчишка в отца - настоящий мужчина! И, когда замигал догоревший огарок, Маме в руку вложил он отцовский подарок.
А когда лейтенант вновь садился в трехтонку: - Приезжай! - закричал ему мальчик вдогонку. И опять сквозь лучи снег летел, как сквозь сито. Он летел, как мука,- плавно, медленно, сыто...
Грузовик отмахал уже многие версты Освещали ракеты неба черного купол Тот же самый кусок - ненадкушенный, черствый Лейтенант в том же самом кармане нащупал.
Потому что жена не могла быть иною И кусок этот снова ему подложила. Потому что была настоящей женою. Потому что ждала. Потому что любила
Грузовик по местам проносился горбатым И внимал лейтенант орудийным раскатам, И ворчал, что глаза снегом застит слепящим, Потому что солдатом он был настоящим
Не рассуждай, не хлопочи — Безумство ищет — глупость судит; Дневные раны сном лечи, А завтра быть чему — то будет...
Живя, умей все пережить: Печаль, и радость, и тревогу — Чего желать? О чем тужить? День пережит — и слава Богу!
------------------------------ --------- Слезы людские, о слезы людские, Льетесь вы ранней и поздней порой... Льетесь безвестные, льетесь незримые, Неистощимые, неисчислимые,- Льетесь, как льются струи дождевые В осень глухую, порою ночной.
Я забываю дышать, когда читаю такое; оно невыразимо прекрасное, однако же и безусловное, как приговор или окончательный диагноз. Здесь всё про всё:
Иосиф Бродский «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку...» 1970
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку? За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья. Только в уборную -- и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора. Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком. А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу. В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной. Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция. Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях; я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих; поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне, в городке, занесенном снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне -- как не сказано ниже по крайней мере -- я взбиваю подушку мычащим "ты" за морями, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало повторяя.
О, если ты покоен, не растерян, Когда теряют головы вокруг, И если ты себе остался верен, Когда в тебя не верит лучший друг, И если ждать умеешь без волненья, Не станешь ложью отвечать на ложь, Не будешь злобен, став для всех мишенью, Но и святым себя не назовешь,
И если ты своей владеешь страстью, А не тобою властвует она, И будешь тверд в удаче и в несчастье, Которым, в сущности, цена одна, И если ты готов к тому, что слово Твое в ловушку превращает плут, И, потерпев крушенье, сможешь снова- Без прежних сил – возобновить свой труд,
И если ты способен все, что стало Тебе привычным, выложить на стол, Все проиграть и вновь начать сначала, Не пожалев того, что приобрел, И если сможешь сердце, нервы, жилы Так завести, чтобы вперед нестись, Когда с годами изменяют силы И только воля говорит: «Держись!»
И если можешь быть в толпе собою, При короле с народом связь хранить И, уважая мнение любое, Главы перед молвою не клонить, И если будешь мерить расстоянье Секундами, пускаясь в дальний бег,- Земля – твое мой мальчик, достоянье! И более того, ты – человек!
Ну... я не знаю, хорошие ли это стихи, но мне понравились очень:)
Собрались гости все в мой дом Нынче у меня День рождения. И сидят за большим столом Все напасти и все спасения. Раньше всех принеслась Беда, Как обычно, без приглашения, Рядом с ней за окном Звезда - Добрый вечер, мое вдохновение! Как всегда на диване Лень, Ну куда ж без тебя, родимая, На пороге — Сомненья Тень, Что там топчешься? — заходи моя… У окошка Тоска и Грусть Мою Музу с Печалью мучают… И бесстыдно Авось и Пусть Глушат водку со Всяким Случаем. Вот и Вежливость, с нею Такт, Опоздав, тихо сесть пытаются, А Нахальство прет, как в кабак - Пропускают все, расступаются… Все не так вместе с Все не то То присядут, то вновь оденутся, А в промокших насквозь пальто Совесть, Честь у камина греются. И никак не напьется Боль, Хлещет рюмку за рюмкой горькую, И Разлука, то сама с собой, То с вечерней скучает Зорькою. А на кухне стаканов звон - Смерть со Счастьем вовсю братаются, После свадьбы и похорон У меня в гостях похмеляются. Ностальгия, да Прошлое Затянули свою застольную, А Святое и Пошлое Тянут тоже, но каждый — сольную. Приобняла с усмешкой Суть Запоздавшую Мысль, но резвую, У дверей примостился Путь - Ждет меня и поет на трезвую. Правда снова обнажена И на стуле танцует весело, А в шкафу моем Тишина За ненадобностью повесилась. И у самого сердца Лесть - Все нашептывает, да вкрадчиво, И зачем-то приперлась Месть… Только зла не храню, не плачу я. И, наверное, под шумок Чья-то Подлость зашла с Предательством, Дверь, за ними закрой замок! Уходите — ошиблись адресом. Сколько лиц, сколько слов, цветов, Но нет главного средь количества. Вдруг звонок... Ты пришла, Любовь?! Как я ждал тебя, свет-Величество! А с Любовью — Надежда-свет, С ними Вера — мое спасение! Вот теперь не пришедших нет - Настоящее День рождение! Да... Еще был и Разум сам - Посмотрел, улыбнулся, вышел вон. Отзвонилось Здоровье нам - Мол, зайду через пару дней потом. Все Бегом и Все Некогда Забегали, да на минуточку С Все Потом, и с Все, Как Всегда Лишь вина пригубили чуточку. И гуляли мы до утра, Становились чужие — парами, Провожались все по дворам С шуткой, с песнями, да с гитарами. А когда гости разошлись, То осталось лишь Одиночество, И осталась подруга-Жизнь, Да Судьба, свет ее, Высочество. И воскресла вдруг Тишина, Принесла чай всем и варение. И бутылка пивка полна - Настоящее День рождение…
У меня всегда это стихотворение Ахматовой продолжает Цветаева
Я помню первый день, младенческое зверство, Истомы и глотка божественную муть, Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца, Что камнем падало - и ястребом - на грудь.
И вот - теперь - дрожа от жалости и жара, Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть, Потупиться - понять - что сладострастью кара - Жестокая любовь и каторжная страсть.
"Вот как жить хотел бы я, Нужно мне немного: Свод небес, да шум ручья, Да еще дорога. Спать на листьях, есть и пить, Хлеб макая в реки,— Вот какою жизнью жить Я хочу вовеки.
Смерть когда нибудь придет, А пока живется — Пусть кругом земля цветет, Пусть дорога вьется! Дружба — прочь, любовь — долой, Нужно мне немного: Небеса над головой, А внизу дорога.
Холод осени жесток, Но, не унывая, Вижу: чистит коготок Птичка голубая. Как я первый снег люблю И костер на камне! Осень я не уступлю, И зима нужна мне.
Смерть когда нибудь придет, А пока живется — Пусть кругом земля цветет, Пусть дорога вьется! Дружба — прочь, любовь — долой, Нужно мне немного: Небеса над головой, А внизу дорога..."
Публикация комментариев и создание новых тем на форуме Адвего для текущего аккаунта ограничено. Подробная информация и связь с администрацией: https://advego.com/v2/support/ban/forum/1186
