Он втягивал ноздрями воздух, надеясь найти в нем хоть каплю обещающего жизнь запаха, запаха пера, шерсти, железа, — запаха еды.
Пахнуло слабо, но едко. Донеслось со стороны ельника неподалеку. Чувства — струной. Зверь шел тут недавно. Большой и сейчас безрогий. Старость и болезнь, воспаленная, изъеденная паразитами кожа и гной — сладкий аромат легкой добычи.
Остановился на сопке, напряженно вглядываясь вниз. След быстро сглаживался ледяным ветром, ерошившим густую шерсть на впалых боках. Но это след.
Призывный зов, молниеносный прыжок вниз, — и понеслась серая тень под сполохами северного сияния.
Ответили на разные голоса. Он услышал стаю и удвоил усилия. След взят… но и его почуяли — наст взрыт мощными копытами. Зверь уходит, выбирая мелкий подрастающий ельник. Тут мягче и ниже снег: приходится ломать небольшие деревья, но нет режущего ноги оледеневшего наста.
Старый
Старый действительно стар. Нет в лесу лося с большим количеством отростков на рогах по весне. Прошлая весна обошлась дорого. Любовный призыв вновь привел того молодого, с кем бились ежегодно. Молодой одиночка проигрывал битву всегда, но не в этот раз. У старого остались раны и не зажили до сих пор. Длинная рваная ссадина пачкала седеющий бок. Ей не хватало времени, чтобы зажить. Каждый раз она открывалась.
Больно. Трудно. Старый слышал стаю. Развернулся по ветру, и тот кинул в морду удушающий страхом волчий запах… Когда-то он был готов сражаться, едва учуяв его. Но теперь он слаб.
Теперь надежда лишь на инстинкт, и старый подчинился ему, не задумываясь. Инстинкт подстилает под ноги мягкий снег, инстинкт ведет легкими дорогами всю его долгую жизнь.
Ельник кончился.
Стая
Он знал, что настигает: старый лось всё ближе. Ельник кончился — под лапами жесткий наст. Февральский снег — стекло: ровная и прочная дорога для него и погибель для старого. Каждый его прыжок — провал. Наст режет бабки. Боль и кровь. Вот она, кровь: соленая, сладкая, терпкая… головокружительная.
Расстояние между ним и старым уже победное. Запахи азарта, страха, голода, жажды сплелись в тугой клубок — тяжелый, мутный, дикий… Осталось чуть-чуть.
Схватка
Сопка — сглаженная ледником гора. Обычно их склоны пологи, но не всегда. Внизу река, к ней ведет крутой склон с россыпью черных валунов. Попытка спуститься — смерть.
Смерть внизу. Смерть несется к нему волчьей стаей. Такое уже было, и он побеждал. Острые мощные копыта — страшное оружие. Смерть приближается. Серые тени скользят вокруг, прижимаясь к земле, готовые прыгнуть, едва отвлечешься. Нападение неизбежно.
Как болят изрезанные настом ноги. Кровь стекает, пропитывает снег вокруг. Пытаться спуститься к реке — умереть сразу. На таком склоне не удержаться: нет почвы, лишь покрытые льдом валуны — скользкие, круглые. По ним — только в черную холодную воду, откуда уже не выбраться никогда. Да и что делать у реки? Остается надеяться, что у него будет минута. Ему нужна эта минута. Старый остановился.
Волки. Они знают, что победили, и уже не торопятся. Зачем лишние раны? Старый пятится к краю обрыва, чтобы защитить спину. Волки медленно обходят с боков. Они дарят ему минуту.
Лось наклоняет комолую голову… Первый прыжок… Выстрел. Пуля срезает серую тень налету. Еще выстрел, еще, — стая в ужасе обращается в бегство.
Нога не находит опоры, и старик чуть не падает в пропасть, едва удержав равновесие в последний момент. Окровавленные ноги болят дико, дико дрожат руки, сжимающие ружье. Старый. Он действительно стар. Слишком все затянулось. Он едва не опоздал к обрыву, где оставил одежду и ружье. Он едва не свалился с этого обрыва. Старый посмотрел на убитого волка. Рыжие кудри смешались с кровью в причудливый орнамент. О боже…
Ты пашто, милок, пришел? Што, опять отросточек безвольно повис? Да ты не дуйся, садись… Я ж говорила тебе, ну не нужон ты ей, если время на твоих часиках не тикает. Полшестого – ништо для нормального мужика… Щас, щас… новое слово я тут выучила, ага, внучок приезжал, шурму всякую привозил, гадость, конечно редкая, куда лучше мухаморчиков на ночь пожевать. Ээээ, оп чем это я? А! Пока твоя сосиска и ее булочка не станут единым, как там? Ага, верно – хот-догом, не будет у тебя мужицкого щастя и любви в семье не будет…
Што я там тебе крайний раз говорила? Бил? Не понравилось? Странная женщина… В молоке купал? Поздно пришла, понятно, прокисло… Шампанского просила? Што-што? Жакузя? Ну ни знаю… Меня дед, покойный, как в молоко окунал, так я молодицей ему на шею бросалась! А тут… надо же… шампанское. Ну дура-дурой!
Да ладно, все одно с твоим подвядшим цветочком не оп чем и говорить. Дело делать пора. Записуй, милок.
Обряды для повышения мужской силы
А хде ж бамага? На чем писать буш? Што? Дихтофон... в штанах носишь? Мож то от него у тя все там подмерзло? Опять дуешься… Ладно уж, пиши дихтафоном…
Способ первый – замороченный
Берешь крапиву… тю, дурной! Зачем стегать-то?! Пиши уж, окаянный… три стебля крапивы замочить в луже четвергового дождя. Да следи, штоб червей там не было и прочей нечести. Ровно сутки должна крапива мокнуть, а потом - три цельных дня под палящим солнцем сохнуть. Дальше, голыми руками перетираешь в порошок… нет, не посыпать, не торопи меня, записуй! В порошочек добавляешь конопляных семян - половину ладошки. Туда же сыпешь горсть перетертого дуста и, для запаху - мяты три щепотки и, вконец, не на конец, а так, как говорю – вконец, стакан водки. Хорошо мешаешь, перетираешь, варишь на открытом огне в ночь, когда нет луны. Дальше – в бутыль и в холод. Теперь, каждое утро мазюкаешь энтой чудодейственной мазью свой подсохший хвостик, ага… вот теперь на конец, и, штоб труханы не перепачкать, мотаешь поверх стерильным бинтом, да, только стерильным, это важно! Вечером, твой благоухающий мятой друг, дай Бог, поднимется до без пятнадцати семь, а мож, и до двенадцати дотянет…
Способ второй – долгий
Три капли йоду, пять капель бриллиантового зеленого… понавыдумуют же ж, фиг выговоришь…, потом семь капель масла календулы. Перемешуешь, выливаешь в гранчак, добавляешь козьего молока, и одиннадцать дней настоюешь под супружеским ложем. Или что там у вас? Диван-книжка? Ага, под ним самым… На двенадцатый день выпиваешь перед тем, как залезть на жену. Этого запалу тебе должно до утра хватить. Тут, канешна, без побочных эффектов никак, но потерпишь, чего уж там, утречком на горшок сходишь, да смотри, не осрамись вночи.
Способ третий – самый легкий
Этот способ мне подсказал дохтор. Хороший такой дохтор, наш, сельский - людей лечит, у телочек роды берет, жеребцам помогает в энтом самом деле, што и у тебя… Так вот, рассказал он мне секрет про… щас, я даже записала: «про стимуляцию полового акта посредством массажа простаты». Ничо не понятно, но уразумела я одно, што если сильно хочется, но не можется, суешь себе помеж буханочек чей-то округлое, в меру длинноватое. Так сразу ж эрекция… да, много новых слов из-за вас, окаянных, пришлось выучить, ну што ж, прогресс… итить его за ногу!
Записал? Ну а если опять оказия приключится, бигом ко мне, будем дальше шаманить, книжки читать, мож ишо в интернете гляну. Так говорю ж, внук приезжал, вайфай теперь у меня. Так што, милок, ты это… по скайпу мож трезвонить во все колокола, больное место там к монитору приложить, а я заговор, по предварительной оплате, конешно ж, обязательно скажу. Да, и на жену уж больно охота глянуть, ты мне это… на мыло фотку скинь, или… как там ее фамилиё? Вконтакте пороюсь, надыбаю – лайкну, мож так вернем дуру твою? Ну што ты как дитя малое зыришь, не смотри, что бабка в глуши живет, сигнал тут нормальный, так што, я тапареча всегда на связи, надо мной значок он-лайн, аки нимб.
Вечереет, собираться табе пора в дорогу дальнюю. Не забувай главного, хочешь, штоб жена любила да кормила? То ж когда ей ласки хочется – погладь, в праздник – букетик, в будень – цвяточек, там ущипни, тут щекотни – глядишь, и растанет… Но, коли заслужила – стукни, шлепни, трошки прихлопни, женщина место знать должна. Там глядишь и зауважает, а от энтого самого уважения и отросточек твой улыбаться начнет, потянется-то к солнышку стебелек…
Ну, иди милок, с Богом! Ага, во всемирной паутине не бабку Агафью ищи, а Изабеллу целительницу-искусительницу, на аватарке я в купальнике среди осенней листвы губки уточкой сложила… ну бувай… скатертью дорога…
felis_serval, простите что не выполнила ваш заказ. Честное слово, было много работы. А то, что требовалось вам, - развлекуха чистой воды. Я все-таки надеюсь, что вы знакомы с моим стилем (мы с вами работали в рамках ПЗ) и не думаю, что вы бы нашли в моей работе что-то новое). Все тексты мне понравились. Что-то больше, что-то меньше, но однозначно, у авторов, которых вы здесь представили, есть копирайтерские способности) ИМХО!)
)) ну, а как иначе) для тех, кому интересен мой стиль, могу выложить свои стихи и прозу) да и позиция по поводу "удержания" парня всякими заговорами мне чужда) я бы развернулась в теме, как забыть того, кто тебя не достоин, как простить, как жить дальше... как быть счастливой, даже если у тебя нет рядом любимого человека.. что-то типа я тебя не держу ни словом, ни взглядом, ты свободен, как ветер, лети в облака, я тебя не поила ни медом, ни ядом, ты иди, если надо, ведь, правда, надо? "ну ладно, пока..."
улетай, уходи, убегай, если хочешь, я тебя не держала и не держу... зачеркни и забудь наши дни и ночи, помоги ему, Отче, а я ... провожу...
я тебя не держу, ты - свободен, как птица, словно ветер, свободен, не мой и ничей... только если вдруг крыльям твоим не раскрыться без меня и сердцу биться больней я желаю тебе ко мне возвратиться
до тебя не жила... цвела - пустоцветом и пустозвуком под подолом прятала руки и искала свои слова...
до тебя не жила... ждала - ворожила по книгам Вуду - кто придет за мной и откуда? и жила только верой в чудо...
до тебя не жила брала... то, что жизнь предложить мне могла, без тебя не жила...выживала... я тебе не искала...ждала...
*** ошибалась и снова ждала... жизнь давала мне все, что могла, только мне было этого мало... я молилась, и даже гадала... и ждала тебя...очень ждала... И когда все на место встало, Я тебя наконец обрела... ***
Меня опять угостили кофе, Это автор загнанного лося номер 1, без апгрейда. Написала - ну а что, надо поучаствовать на равных) И прислала свой текст в качестве угощения.
День клонился к вечеру, когда в дверь как-то неуверенно постучали. - Иду-иду! – откликнулась Марфа. С сожалением отодвинула недопитую чашку чая, поднялась и пошла открывать. За дверью, на крылечке, переминалась девушка лет восемнадцати. - Здравствуйте, бабушка! – робея, тихо поздоровалась она. - Здравствуй! – Марфа внимательно осмотрела пришедшую – обычная девушка, чуть худощавая, с «по-городскому» постриженными волосами; одета в голубенький ситцевый сарафанчик и, по вечерней прохладе, легкую светлую кофточку. В руках девушка держала свернутый пакет. - Мне посоветовали к Вам обратиться… - Девушка прятала глаза и нервно теребила в руках сверток. - Да ты заходь, дочка, заходь! - Посторонилась Марфа, впуская позднюю гостью. – Нечего на пороге разговоры разговаривать. Проходи в горницу. Девушка вошла и потерянно остановилась посреди комнаты. - Как звать-то тебя? – поплотнее притворив дверь и накинув клямку, вошла следом хозяйка. - Поля… Полина, то есть. - Ну рассказывай, Полюшка, с чем пришла к старухе? Что за печаль приключилась? Девушка не знала куда деть руки со свертком и не поднимала глаз… - Бабушка Марфа… Мне сказали… - голос Полины подрагивал. Казалось, она вот-вот заплачет… - Да ты присядь, дочка, присядь… В ногах правды нет. – Марфа подвинула гостье старый, с гнутой спинкой, выкрашенный коричневой краской стул. – Узелок свой от сюда ложи, на комод. - Спасибо! – гостья присела на край стула и приналась теребить бахрому скатерти, застилавшей стол. - Вот и ладненько! - Хозяйка поощрительно улыбнулась. – Рассказывай, Поля, - что за беда у тебя? - Понимаете, Марфа Степановна… Мне посоветовали… Подруга… - Налюбилась? Нагуляла? – перебила ее Марфа. – Дитя вытравить хочешь? - Ой!.. Что вы?.. Нет! – Полина испуганно прижала руки к груди. – Нет-нет! Я по другому… - Ага. Парень бросил? К другой ушел?.. - Он… Не сам… Она!.. – девушка уткнулась лицом в наконец-то занятые ладони, ссутулилась, и плечи ее затряслись… - Ну-ну… Не реви. – Марфа морщинистой коричневой ладонью погладила плачущую гостью по голове. – Женаты? Девушка отрицательно замотала головой, продолжая всхлипывать. - Крещеная? Гостья закивала. – Ты брось мокрядь разводить… Ох, грехи-грехи… Ну, ин ладно… Горе не беда. Не убивайся так… - приговаривая, Марфа, задернула плотными шторами окна и затеплила лампадку под старой потемневшей иконой. - Окоротим мы твою разлучницу… Звать-то как? - О-о.. О-ольга-а… - протянула девушка. - Да не ее, дуреха! Не разлучницу! Ох ты, господи, царица небесная… - Марфа перекрестилась. – Парня твоего как зовут? - Юра… - Ю-юра!. - Недовольно скривилась Марфа. – Не Юра, а Георгий правильно… Не крещеный он у тебя? - Не знаю. - Да ты совсем, девка, дурная, иль как? – Старуха аж зашипела. - Спать - спишь с мужиком, а крест-то есть на нем али нет – не видишь, што ль?.. - Есть крестик. – Полина подняла наконец голову и утерла слезы. – Маленький. Серебрянный… - Ежли маленький и серебрянный – значит церковный, - удовлетворенно кивнула старуха. - Вернется любый твой… Знахарка поставила на стол глиняную миску и налила в нее из стеклянной трехлитровки воды. Затем зажгла тонкую церковную свечу и, крестя свечой миску, что-то быстро зашептала. Сквозь невнятную скороговорку слышалось только без конца повторяемое «раба божьего», «рабу божию», «рабе божьей»…
- Ну вот, девка, водичка тебе заговореная, - протянула Марфа девушке поллитровую банку с капроновой крышкой. – Водой этой парня напой. Худа ему не будет – вода свяченая, с крещенской иордани с молитвою взята. А наговор, что я положила – остуду на него к разлучнице наложит, охолонет он к сопернице твоей… - Ой, спасибо Вам, Марфа Степ… - Цыц! Торопыга!.. – Марфа прикрикнула, да еще и сухоньким кулачком по столу пристукнула. – Ишь, нетерпячка мокрохвостая… Девушка покорно замолкла. - Напоишь парня – пол-дела только сделаешь. А вторую половину потруднее сполнить будет. Охолонуть-то он к разлучнице, к Ольке-той, спаси ее господи, охолонет. Да тебе ж надо его обратно к себе поворотить. Он-то, Егорий твой, не только к ней остуду примет, а и совсем ни на какую не глянет год целый… Тут другой заговор надо. Запоминай, дочка, слова. Крепко запоминай. Нельзя напутать. Заговор древний, крепкий… Только сделать все правильно надо. – Голос знахарки звучал твердо, как стук сухих деревяшек. – Повторяй, девка: «Встану я, раба божия Аполинария, помолясь. Пойду, перекрестясь…» - Встану я, раба божия Аполинария… - послушно зашептала девушка…
Через пол-часа Марфа провожала посетительницу. У калитки придержала ее за руку и еще раз повторила: - Смотри, дочка, не спорти. Хитрой будь. Подстереги его в поле где ни то. Иль замани его куда… На речку иль в луга… Сама думай. Да гляди – проверь, чтоб спал он! Хмельным напой иль зелья сонного дай. А только чтоб непременно подале от народу. Чтоб на полверсты никого рядом не было. Заговор крепкий. Сила в словах тех большая. Ежель недалеко кто другой случится – парень, аль мужик, - беда выйти может… И сама намаешься и позору натерпишься. Семью порушить можешь чужую. Сама
думай. Да гляди – проверь, чтоб спал он! Хмельным напой иль зелья сонного дай. А только чтоб непременно подале от народу. Чтоб на полверсты никого рядом не было. Заговор крепкий. Сила в словах тех большая. Ежель недалеко кто другой случится – парень, аль мужик, - беда выйти может… И сама намаешься и позору натерпишься. Семью порушить можешь чужую. Сама разлучницей станешь. Крепкие то слова. Никто мужеской против тех слов не сдюжит… - Поняла я, бабушка. Все запомнила. - Ой, гляди, девка… - Старуха погрозила девушке пальцем. – Ну беги, дочка, а то запозднишься. Тут, почитай, с версту-то без малости до деревни будет, от заимки-от от моей. Боязно-то тебе будет лесом итти-то, как свечеряет. - Ничего, бабушка, я быстро. – Полина радостно улыбалась. Лишь слегка покрасневшие глаза да припухшие веки напоминали о пролитых недавно слезах. - Ну беги-беги.. Храни тебя господь. - Спасибо Вам, Марфа Степановна! Вот спасибо!.. До свиданья! Девушка заторопилась, было, но сделав три-четыре шага, вернулась: - Ой, Марфа Степановна, забыла совсем… А сколько раз заговор читать надо? Три? Семь? - Та што ты, девка? Ополоумела? Какой – семь? И раза хватит за глаза… - Я – чтоб покрепче было… Надежней! - Ну три прочти, раз уж не веришь старой… А только лишнее то будет – крепкий заговор. - До свиданья, бабушка! - Да ступай ты уже!..
Над лесной заимкой догорал августовский вечер. Тонко заныли в безветренной тиши комары. В быстро темнеющем небе заблестели первые, пока еще скупые, золотинки звезд. Марфа посмотрела на приблизившуюся с наступлением сумерек стену леса, поглотившую узкую стежку, по которой резво ушла Полина. Вздохнула. Закрыла калитку и задвинула засов, вставила пробой, запираясь на ночь… - До-обрый ве-ечер! – вежливо и неожиданно протянул кто-то за спиной. - Ой, ты ж, батюшки!!! – Старуха присела, испуганно оборачиваясь. Позади стоял Лось…
Что, опять он сел? Не психуй, милок, помогу тебе. Да, бывает так, что приходится заряжать прибор очень часто нам. А энергия как сквозь пальцы вся. Только способ есть сохранить ее, чтоб мобильный твой был всегда живым. Ну как кое-кто... Слышал ты о нём.
На рассвете ты выйди в полюшко. Если поля нет – то на крышу лезь. Но на ровную, не покатую, да с бортами чтоб. А то мало ли, ведь спросонья ты. Иль на холм взойди. В общем, чтоб восход стоя мог встречать.
Телефон возьми в руку левую. Чтобы к сердцу был чуть поближе он. Чтоб энергия вся, ну как речечка, протекла, милок, прямо сквозь тебя. Чтобы сделала она полный круг да усилилась бы мечтой твоей.
Подними теперь эту руку-то, где девайс зажат, выше к небушку. Да промолви ты слова нужные. И вложи в ту речь ты огонь весь свой. А слова тебе подскажу сейчас, ты записывай да на ус мотай.
«Ох, Светило, ты... силой яркое, подари ты мне самый сильный луч. И направь его на мобильный мой. Заряди его ты энергией. Да такою, чтоб не кончалась в жисть. Пусть фотоны все, как одна волна, оживят прибор, обновят его. Микросхемы там – чтоб как часики. Ну а глюки все - провалились чтоб. Солнце яркое, только добрым будь! Чтоб энергия и тепло твое – только в меру бы. Не поплавились там контакты чтоб, ну а пластик весь хранил форму бы. Пусть заряд этот сохраняется. Вечным будет он, как Вселенная. Телефон меня пускай радует, словно, Солнышко, в небе ты само».
Как слова эти скажешь ты, не спеши бежать, а еще постой. Дай энергии долететь с небес. Повторять слова те не надобно. Коль желание велико твое, то услышали все, кто должен был.
А потом, милок, уж домой ступай. И включай скорей ты мобильный в сеть – на зарядку ставь, да на долгую. Подходить к нему сутки ты не смей, а потом болтай – сколько хочется. Как разрядится, только полностью, повтори опять процедуру ту. Коль три раза ты это сделаешь, то мобильный твой будет вечно «вкл».
А сомнения ты свои отбрось, словно лось – рога, а хвост – ящерка. Этот заговор – он работает. Но поможет лишь, если веришь ты.
Какие бывают дожди... часть перва,романтическая...:=) Говорят, что осенние, октябрьские дожди - тоскливые, занудные... Не стану спорить, - это дело вкуса... Лично мне осенние дожди очень нравятся. Я закрываю глаза и вспоминаю... На Передовом хребте, в начале Главного Кавказского горного массива, в урочище Унакоз, на опушке леса стоит моя старенькая палатка ... Конец октября... Вечер. Только-только что за едва видимый в туманной, мельчайшей взвеси октябрьского обложного дождя хребет Азиш-Тау печально скатилось, еле угадываемое сквозь тяжелые тучи, призрачное пятно солнца. Темнота еще не наступила, но в плачущем воздухе разлита грусть уходящего дня.. На мягких, кошачьих лапах, неслышимые за шелестом шепчущейся с дождем листвы, подкрались сумерки... В наступающих, крадучись, серых тенях вызывающе-ярким цветком горит, лопоча и пощелкивая, маленький костерок. Он обиженно шипит, если ему достается пригоршня водяной мороси... И тут же благодарно и радостно начинает трещать, когда я подбрасываю ему несколько поленец сухого орешника. Я сижу и молча разговариваю с костром. Я пересказываю ему невыговоренную жалобу умирающих листьев, роняющих крупные слезы дождя то ли от жалости к себе, то ли от зависти к нему, такому веселому, живому, теплому... Мы с костром укрыты легким тентом и дождь нам не страшен. Скорее, он нас сближает, так как мы нужны друг-другу; я ему - чтобы давать пищу, а он мне - чтобы ее приготовить... На куске доломитой скалы, угревшись боком у жара костра, тихо мурлычет мой старый, огонь и воду прошедший, путешествующий со мной 17 лет, помятый, поцарапанный и, даже, простреленный насквозь и вновь заклепанный, алюминиевый чайник. В нем заварены две пригоршни крупно-молотого кофе. Я обнимаю ладонями большую армейскую кружку с горячим кофе, щедро сдобренным армянским коньяком, и понемногу прихлебываю волшебный напиток, пахнущий горечью дыма, тревожным, экзотическим запахом южноамериканской ночи и знойной пылью Закавказского лета. Каждый глоток маленьким цунами прокатывается по языку, протуберанцем проникает в пищевод и крошечной сверхновой звездой взрывается внутри... В углях резко щелкают и лопаются жарящиеся каштаны... А дождь все поет и поет тихим, дробным речитативом свою сонную песню. Он рассказывает мне о грусти расставания с небом; о том, какой долгий путь он проделал от Северной Атлантики до Западного Кавказа; о том, что его впереди ждет новый долгий путь - сначала сквозь почву до скального массива под моими ногами, потом через карстовые полости в безымянный родник у пещеры, из которого я брал воду для кофе; дальше, неторопливым ручейком, по склону до реки Белой, затем в Кубань, потом в Азовское море... Он говорит, что ему придется переродиться в водяной пар над Азовом и северные ветры унесут его в далекую Африку, где передадут с рук на руки неспешным пассатам... И он снова вернется сюда, в декабре, но уже в виде мягкого снежного покрывала, когда я, как обычно перед Новым Годом, приду проведать свою вишню, посаженную у туристической тропы восемь лет назад... Неожиданно оказывается что все: и меня, и палатку с костром, и сам дождь незаметно для нас самих поглотила наступившая ночь... - Ну что ж, - говорю я дождю, - до встречи зимою! - Покойной ночи, приятель! - дробко отвечает он мне, протарахтев по тенту палатки. Я беру еще одну кружку, наливаю ее до половины кофе, плескаю из согревшейся у костра бутылки коньяку и ставлю кружку на крышку от котелка... затем выгребаю из углей звонко-горячие каштаны, пускающие сытный парок из лопнувшей скорлупы, и обсыпаю ими кружку со всех сторон. Вынимаю из заначки в рюкзаке плитку горького шоколада. И так, с кофе и каштанами в одной руке и шоколадом в другой - ныряю в палатку. Ровным, неярким светом горит диодный фонарик. В спальном мешке, в который я засунул пластиковую бутылку горячей воды, чтоы нагреть его, в полудреме, на границе сна и яви лежишь, свернувшись клубочком, подобрав под себя ноги, ты... я тихонько трогаю тебя за плечо и говорю: "Девочка, я принес тебе каштаны и кофе!"... Ты лениво потягиваешься и открываешь глаза... "Спасибо", - отвечаешь, выпрастывая из спальника руку, и берешь кружку. Ойкаешь и тихо смеешься... "Горячая" - говоришь ты. Я обнимаю тебя за плечи и, пока ты пьешь кофе, рассказываю тебе сказку о том, как грустный дождь прощался с осенним лесом.Ты, посмеиваясь, ешь печеные каштаны, и поругиваешь меня за то, что я налил в кофе слишком много коньяка... А потом я выключаю фонарик, забираюсь в спальник, обнимаю тебя и мы, угревшись, замираем, слушая как дождь выстукивает по палатке свою грусть, а на него, фыркая, недовольно бранится костер...
Не фэнтези и не улыбательно, но тоже присоединюсь)
Парень резко упал на колени и опустил руки в туман. Холодно. Мутно. Страшно. И будто бы нет ничего в молочной пелене: ни колючих травинок, ни влажной земли… Рука скользнула вперед и поймала пустоту. Где-то глубоко внутри он знал, что так будет, но не ожидал, что сейчас. Пропасть. Как устал сопротивляться… Тени деревьев. Корявые ветки к лицу, как из детских кошмаров. Хлопанье крыльев и хлюпанье грязи. И маски – с пустыми глазницами, открытыми ртами и жаждой наживы. Он – жертва, и выход один: от них, через страх, в пустоту. Он бормочет молитвы (не знает ни одной – и ладно, там услышат), закрывает глаза и делает шаг. Опора! Шаткая, зыбкая, дрожащая на ветру. Веревка? Откуда? Неважно. Не смотреть! Замереть, прислушаться – и полшага вперед. Замереть – и полшага. Замереть. Сердце скачет, торопит, мешает. Замереть. Успокоиться. Полшага. Замереть. Руки в стороны – крылья. Два взмаха – удержался. Замереть. Полшага. Бесконечно, беззвучно, бесстрашно. Сзади уже никого. Не рычат, не грозятся, не давят. Капли щекочут лицо. Дождь? Облака далеко внизу. Не смотреть! Замереть! Хлопья тумана летят в пустоту. Полшага – земля! Вцепиться в траву и заснуть. Дошел.
___Λ____ᴧ___Λ____ᴧ Мама!!! Сережка вышел из комы!!!
Пылинки в лучах солнца... Их можно было увидеть, прищурив глаза. И утро, и луч солнца, и хаотично мечущиеся в нем пылинки создавали ощущения праздника, который вот-вот случится. Или уже случился, но я о нем еще не знаю. Сейчас такого ощущения не возникает. Хотя, если прищурить глаза, то можно увидеть, что в лучах солнца по-прежнему кружатся пылинки...
Внуки «бэби-бума», «дети детей цветов»… Поколение семидесятых… На школьных линейках они декламировали «…Красный день календаря…», и под раздрызганные шестиструнки пели «Желтую подводную лодку…» в подвалах… Они ели кашу «Геркулес» и пили «Агдам»… Они боролись «За мир во всём мире» и досыта нахлебались «локальных конфликтов»… Они воспитывались на идеях интернационализма и умирали в «горячих точках» национальных окраин… Писали доклады об Острове Свободы и Апартеиде, и слушали нудьготину с «пленума двадцать очередного съезда»… Они не пробились в «блатной» МГИМО, и обошли на вираже 90-х «мажоров», окончив «керосинку»… Девяностые… Для поколения семидесятых – эпоха! Рубеж! Рубикон! Кто-то поехал в Турцию за «варенками», а кто-то надел черные кожанки… Кто-то собирал первые «Вахты памяти», а кто-то в гараже ремонтировал на продажу ржавый ТТ… Кто-то писал «Цой – жив!», а кто-то спекулировал видеокассетами Тинто Брасса… Кто-то из НИИ шел в кочегары, а кто-то, придя из армии, поступал в аспирантуру… Запутавшееся, растерянное поколение… Обманутое. Преданое. Потерявшее. Обманутое вожаками. Преданое государством. Потерявшее детей. Детей, которые не могут понять, почему серенький затрепанный томик Стругацких дороже, чем новое глянцевое собрание Донцовой… Детей, которые не знают, что значит «пхай-пхай» и кто такая А. Джоли… Считающих, что ИРА, это просто имя, а «красные бригады» - ударники сбора картошки в колхозе… Не любящих читать и не помнящих, чему равен квадрат двенадцати… Я из поколения семидесятых… Наверное, я старомодный чудак… У меня нет телевизора и странички в Фейсбуке, но я продолжаю собирать библиотеку, которую начал собирать еще мой прадед в голодные тридцатые, и сам ремонтирую свои мотоциклы… Я хихикаю над интернет-отчетами «экстремальных туристов», но лазаю по пещерам и ночую на фирновых «полочках»… Я не толерантен и не брил затылок в девяностые… Но моя дочь не станет без крайней нужды ломать живую ветку и расквасит нос тому, кто назовет ее «телкой»… Говорят, что я несовременно ее воспитываю… Пусть так! Но мне нравится, что она не станет продавать книги, чтобы купить гламурную тряпку… Поколение семидесятых… Мы помним! Мы помним то, что забыло поколение девяностых и не узнает поколение десятых… Вспомнят ли нас?.. И чем?..
Говорят, "потерянное поколение"? Это я, что ли, с моими однокашниками? Кем потерянное? Папкой-Союзом, упавшим на колени в беспамятстве? Или это Партия, мать наша, оказавшаяся вдруг мачехой, не сумела присмотреть за непоседливой, въедливой мелкотой? Таки да, они нас потеряли. Ни любви, ни пиетета.
Но мы — вот они. Мы себя сами сберегли. Из пионерского детства взяв энергию и стремление к победе, способность верить друг в друга и никогда не предавать. Порою ссориться из-за ерунды, и в тот же миг стенкой становиться, закрывая товарища от боли. Наверное, мы там немного задержались, в том самом светлом детстве. До сих пор. :)
А комсомольская юность.... Да не было ее, комсомольской-то, потому что мы слишком рано научились чувствовать фальшь. И тревожно нам было чувствовать, как рушится то, во что верили. На наших глазах сбывалось очередной раз страшное проклятие. Нет, не русское «Чтоб тебе пусто было». И даже не китайское «Чтоб ты родился в эпоху перемен», хотя тоже в яблочко по отношению к нам. Гораздо страшнее - советское, революционное «До основанья, а затем...».
Наверное, мы действительно многое потеряли в то перестроечное время, сами еще позавчерашние дети. Но когда я сейчас смотрю на своих выпускников, слышу о победах ребят, вижу их счастливые семьи... А все-таки мы молодцы!
P.S. Темы тут у вас какие-то... мимонепроходительные...
Публикация комментариев и создание новых тем на форуме Адвего для текущего аккаунта ограничено. Подробная информация и связь с администрацией: https://advego.com/v2/support/ban/forum/1186
