Проштудировала БАЗу. ) Показалось мне... svetik04 - о росточке поникшем; Saccarius - о ярме с седлом, да санитарах; scepsis - о седле с ярмом, с людьми разными; altysh2015 - о шевелюре блестящей, яйце заговоренном.
Што ли опять показалось? ) И сорри, если вдруг какой текст или автор отгадан - комменты проскочила, вельми много их. )
Меня опять угостили кофе, Это автор загнанного лося номер 1, без апгрейда. Написала - ну а что, надо поучаствовать на равных) И прислала свой текст в качестве угощения.
День клонился к вечеру, когда в дверь как-то неуверенно постучали. - Иду-иду! – откликнулась Марфа. С сожалением отодвинула недопитую чашку чая, поднялась и пошла открывать. За дверью, на крылечке, переминалась девушка лет восемнадцати. - Здравствуйте, бабушка! – робея, тихо поздоровалась она. - Здравствуй! – Марфа внимательно осмотрела пришедшую – обычная девушка, чуть худощавая, с «по-городскому» постриженными волосами; одета в голубенький ситцевый сарафанчик и, по вечерней прохладе, легкую светлую кофточку. В руках девушка держала свернутый пакет. - Мне посоветовали к Вам обратиться… - Девушка прятала глаза и нервно теребила в руках сверток. - Да ты заходь, дочка, заходь! - Посторонилась Марфа, впуская позднюю гостью. – Нечего на пороге разговоры разговаривать. Проходи в горницу. Девушка вошла и потерянно остановилась посреди комнаты. - Как звать-то тебя? – поплотнее притворив дверь и накинув клямку, вошла следом хозяйка. - Поля… Полина, то есть. - Ну рассказывай, Полюшка, с чем пришла к старухе? Что за печаль приключилась? Девушка не знала куда деть руки со свертком и не поднимала глаз… - Бабушка Марфа… Мне сказали… - голос Полины подрагивал. Казалось, она вот-вот заплачет… - Да ты присядь, дочка, присядь… В ногах правды нет. – Марфа подвинула гостье старый, с гнутой спинкой, выкрашенный коричневой краской стул. – Узелок свой от сюда ложи, на комод. - Спасибо! – гостья присела на край стула и приналась теребить бахрому скатерти, застилавшей стол. - Вот и ладненько! - Хозяйка поощрительно улыбнулась. – Рассказывай, Поля, - что за беда у тебя? - Понимаете, Марфа Степановна… Мне посоветовали… Подруга… - Налюбилась? Нагуляла? – перебила ее Марфа. – Дитя вытравить хочешь? - Ой!.. Что вы?.. Нет! – Полина испуганно прижала руки к груди. – Нет-нет! Я по другому… - Ага. Парень бросил? К другой ушел?.. - Он… Не сам… Она!.. – девушка уткнулась лицом в наконец-то занятые ладони, ссутулилась, и плечи ее затряслись… - Ну-ну… Не реви. – Марфа морщинистой коричневой ладонью погладила плачущую гостью по голове. – Женаты? Девушка отрицательно замотала головой, продолжая всхлипывать. - Крещеная? Гостья закивала. – Ты брось мокрядь разводить… Ох, грехи-грехи… Ну, ин ладно… Горе не беда. Не убивайся так… - приговаривая, Марфа, задернула плотными шторами окна и затеплила лампадку под старой потемневшей иконой. - Окоротим мы твою разлучницу… Звать-то как? - О-о.. О-ольга-а… - протянула девушка. - Да не ее, дуреха! Не разлучницу! Ох ты, господи, царица небесная… - Марфа перекрестилась. – Парня твоего как зовут? - Юра… - Ю-юра!. - Недовольно скривилась Марфа. – Не Юра, а Георгий правильно… Не крещеный он у тебя? - Не знаю. - Да ты совсем, девка, дурная, иль как? – Старуха аж зашипела. - Спать - спишь с мужиком, а крест-то есть на нем али нет – не видишь, што ль?.. - Есть крестик. – Полина подняла наконец голову и утерла слезы. – Маленький. Серебрянный… - Ежли маленький и серебрянный – значит церковный, - удовлетворенно кивнула старуха. - Вернется любый твой… Знахарка поставила на стол глиняную миску и налила в нее из стеклянной трехлитровки воды. Затем зажгла тонкую церковную свечу и, крестя свечой миску, что-то быстро зашептала. Сквозь невнятную скороговорку слышалось только без конца повторяемое «раба божьего», «рабу божию», «рабе божьей»…
- Ну вот, девка, водичка тебе заговореная, - протянула Марфа девушке поллитровую банку с капроновой крышкой. – Водой этой парня напой. Худа ему не будет – вода свяченая, с крещенской иордани с молитвою взята. А наговор, что я положила – остуду на него к разлучнице наложит, охолонет он к сопернице твоей… - Ой, спасибо Вам, Марфа Степ… - Цыц! Торопыга!.. – Марфа прикрикнула, да еще и сухоньким кулачком по столу пристукнула. – Ишь, нетерпячка мокрохвостая… Девушка покорно замолкла. - Напоишь парня – пол-дела только сделаешь. А вторую половину потруднее сполнить будет. Охолонуть-то он к разлучнице, к Ольке-той, спаси ее господи, охолонет. Да тебе ж надо его обратно к себе поворотить. Он-то, Егорий твой, не только к ней остуду примет, а и совсем ни на какую не глянет год целый… Тут другой заговор надо. Запоминай, дочка, слова. Крепко запоминай. Нельзя напутать. Заговор древний, крепкий… Только сделать все правильно надо. – Голос знахарки звучал твердо, как стук сухих деревяшек. – Повторяй, девка: «Встану я, раба божия Аполинария, помолясь. Пойду, перекрестясь…» - Встану я, раба божия Аполинария… - послушно зашептала девушка…
Через пол-часа Марфа провожала посетительницу. У калитки придержала ее за руку и еще раз повторила: - Смотри, дочка, не спорти. Хитрой будь. Подстереги его в поле где ни то. Иль замани его куда… На речку иль в луга… Сама думай. Да гляди – проверь, чтоб спал он! Хмельным напой иль зелья сонного дай. А только чтоб непременно подале от народу. Чтоб на полверсты никого рядом не было. Заговор крепкий. Сила в словах тех большая. Ежель недалеко кто другой случится – парень, аль мужик, - беда выйти может… И сама намаешься и позору натерпишься. Семью порушить можешь чужую. Сама
думай. Да гляди – проверь, чтоб спал он! Хмельным напой иль зелья сонного дай. А только чтоб непременно подале от народу. Чтоб на полверсты никого рядом не было. Заговор крепкий. Сила в словах тех большая. Ежель недалеко кто другой случится – парень, аль мужик, - беда выйти может… И сама намаешься и позору натерпишься. Семью порушить можешь чужую. Сама разлучницей станешь. Крепкие то слова. Никто мужеской против тех слов не сдюжит… - Поняла я, бабушка. Все запомнила. - Ой, гляди, девка… - Старуха погрозила девушке пальцем. – Ну беги, дочка, а то запозднишься. Тут, почитай, с версту-то без малости до деревни будет, от заимки-от от моей. Боязно-то тебе будет лесом итти-то, как свечеряет. - Ничего, бабушка, я быстро. – Полина радостно улыбалась. Лишь слегка покрасневшие глаза да припухшие веки напоминали о пролитых недавно слезах. - Ну беги-беги.. Храни тебя господь. - Спасибо Вам, Марфа Степановна! Вот спасибо!.. До свиданья! Девушка заторопилась, было, но сделав три-четыре шага, вернулась: - Ой, Марфа Степановна, забыла совсем… А сколько раз заговор читать надо? Три? Семь? - Та што ты, девка? Ополоумела? Какой – семь? И раза хватит за глаза… - Я – чтоб покрепче было… Надежней! - Ну три прочти, раз уж не веришь старой… А только лишнее то будет – крепкий заговор. - До свиданья, бабушка! - Да ступай ты уже!..
Над лесной заимкой догорал августовский вечер. Тонко заныли в безветренной тиши комары. В быстро темнеющем небе заблестели первые, пока еще скупые, золотинки звезд. Марфа посмотрела на приблизившуюся с наступлением сумерек стену леса, поглотившую узкую стежку, по которой резво ушла Полина. Вздохнула. Закрыла калитку и задвинула засов, вставила пробой, запираясь на ночь… - До-обрый ве-ечер! – вежливо и неожиданно протянул кто-то за спиной. - Ой, ты ж, батюшки!!! – Старуха присела, испуганно оборачиваясь. Позади стоял Лось…
Он застенчиво переминался с ноги на ногу, вкрадчиво вглядываясь в глаза старой ведуньи. Бабушка недовольно оглядела безрогого гостя, подперла пышные бока руками и принялась отчитывать животное: - Петрович, ну ей-богу, но сколько ж можно-то? Ежели тебя побить, охламона, то может уразумеешь наконец: не ходи ко мне зверем! Небось опять через огород брел да повытоптал все? - Марфа, я это, забыл опять… Ну, как отрубило: как лосем обратиться – знаю, а как снова человеком стать – запамятовал. Лось стыдливо опустил голову и приготовился слушать гневные речи Степановны. - Сто лет в обед, а все туда же: галопом по лесам бегать. Зараза ты, Петрович, мочи нет терпеть баловство твое окаянное. Голова незваного гостя опустилась еще ниже, лось рассматривал свои копыта и терпеливо ждал, когда возмущение хозяйки сойдет на нет. - Тоже мне колдун, запамятовал он… Ладно. В последний раз учу, а огород проверю, так и знай. На дыбы встань да после того трижды ногами передними о землю ударь со словами: «Каким матушка меня родила, таким и обратиться мне ныне». - Марфушка, ты бы одеялко на меня набросила, а то я ж нагой совсем, неудобно… - Больно ты мне нужен, дабы я тебя, паразита, рассматривала, - сказала Степановна, набрасывая на старого ведуна плед. – Оборотень бестолковый.
Марфа отвернулась и заварила крепкий травяной чай. Бабушка уже представляла, как Петрович взахлеб рассказывает о нападении волчьей стаи, о том, как он мчался по лесу и какие диковинки встречал на своем пути. Вечер августа медленно превращался в теплую сентябрьскую ночь: любопытная луна заглядывала сквозь хлипкое окошко лесной избы, подслушивая волшебные истории двух старых друзей…
Что, опять он сел? Не психуй, милок, помогу тебе. Да, бывает так, что приходится заряжать прибор очень часто нам. А энергия как сквозь пальцы вся. Только способ есть сохранить ее, чтоб мобильный твой был всегда живым. Ну как кое-кто... Слышал ты о нём.
На рассвете ты выйди в полюшко. Если поля нет – то на крышу лезь. Но на ровную, не покатую, да с бортами чтоб. А то мало ли, ведь спросонья ты. Иль на холм взойди. В общем, чтоб восход стоя мог встречать.
Телефон возьми в руку левую. Чтобы к сердцу был чуть поближе он. Чтоб энергия вся, ну как речечка, протекла, милок, прямо сквозь тебя. Чтобы сделала она полный круг да усилилась бы мечтой твоей.
Подними теперь эту руку-то, где девайс зажат, выше к небушку. Да промолви ты слова нужные. И вложи в ту речь ты огонь весь свой. А слова тебе подскажу сейчас, ты записывай да на ус мотай.
«Ох, Светило, ты... силой яркое, подари ты мне самый сильный луч. И направь его на мобильный мой. Заряди его ты энергией. Да такою, чтоб не кончалась в жисть. Пусть фотоны все, как одна волна, оживят прибор, обновят его. Микросхемы там – чтоб как часики. Ну а глюки все - провалились чтоб. Солнце яркое, только добрым будь! Чтоб энергия и тепло твое – только в меру бы. Не поплавились там контакты чтоб, ну а пластик весь хранил форму бы. Пусть заряд этот сохраняется. Вечным будет он, как Вселенная. Телефон меня пускай радует, словно, Солнышко, в небе ты само».
Как слова эти скажешь ты, не спеши бежать, а еще постой. Дай энергии долететь с небес. Повторять слова те не надобно. Коль желание велико твое, то услышали все, кто должен был.
А потом, милок, уж домой ступай. И включай скорей ты мобильный в сеть – на зарядку ставь, да на долгую. Подходить к нему сутки ты не смей, а потом болтай – сколько хочется. Как разрядится, только полностью, повтори опять процедуру ту. Коль три раза ты это сделаешь, то мобильный твой будет вечно «вкл».
А сомнения ты свои отбрось, словно лось – рога, а хвост – ящерка. Этот заговор – он работает. Но поможет лишь, если веришь ты.
Флеш-моб перешел на стихотворную стадию))) Тааак, точно бы сейчас конкурса не помешало))) Фелиз, раз никто не угадал автора-криминалиста - снимайте с хулигана вуаль))) Дабы мне в темноте не сидеть)))))
На самом деле в теме больше авторов, но я не стала их включать в этот список, потому что они писали от своего имени, и их имена не секрет. Не обижайтесь на меня - в посте только те, чьи имена были под десятью вопросами, это не значит, что они написали лучше. Всего лишь сорваны маски.
Мне кажется, тема исчерпана. Полинка увидела Лося не таким, каким стоило, в самом беззащитном и слабом виде. Это френдзона, если повезет.. А так становится не интересно уже.
И тебе приветик! Дождик пошел, а ты зонтик забыла? Тучи разогнать просишь? Ладно, скажи-ка, милая, во сколько по улицам носиться будешь? С небесной канцелярией запросто договорюсь, всего и дел-то поворожить пару минут, чтоб тучки мирно в разные стороны разбежались. Ну, чтоб без гроз с молниями да всяких там последствий ураганных. Да что про них объяснять, все одно не поймешь. Беги уже по делам своим, как хотела, будет тебе к шести вечера хорошая погода. Не, на жару и солнце не рассчитывай, только дождик на часика два прекратится, а опосля опять закапает. Так что ты успевай все дела провернуть да домой вовремя вернуться. Чего-чего? Звоночка ждать от друга нового? Помочь ему надо? А что за проблема-то? С работой не ладится? А работать-то он хочет? Уверена? Вакансий-то кругом полнехонько. Ах, вот в чем загвоздочка... Работягой он быть не желает, непременно начальником типа директора компании? И где ты такого зацепила? Ой, милая, помочь могу, да, боюсь - не оценит он твои хлопоты. Хороший, говоришь? Не такой, как твой бывший? Да ты и про того так лопотала, а вышло что, помнишь? Как получил богатство желаемое, так сразу и нос задрал, дом прикупил да девицу помоложе нашел. А ведь уверял, что любит тебя безумно, когда просить за жизнь приходил. Зря ему подсобила в лотерее джекпот сорвать, зря циферки нашептала звездные. Мечталось мне, что вы с ним в достатке жить будете, а не бедствововать. А оно вон как обернулось... Не живет с молодой? Один? Пьет много? Знать, вспомянул меня не по-доброму, обозвал. А ведь предупреждала его, чтоб не говорил обо мне вслед плохого слова... Не послушал... Теперь все, что с заговором пришло — до конца уйдет, не удержится. Сама знаешь? В тебе я и не сомневалась, ты у меня умница. Ладно, милая, пусть друг твой звонит да приходит, помогу ему с работой. Да внуши ему хорошенько, что чародейка я. Ну или ворожея. И звать меня по-другому не надо. И чтоб держал свой язык крепко за зубами о помощи моей, да чтоб ведьмой меня никогда нигде не называл,ни трезвый, ни пьяный. Если же язык свой развяжет о том, что при нем говорено будет иль меня хоть раз обзовет, то все заветное, что получит, враз потеряет. Предупредила уже? Ладно, пусть звонит твой сердечный, пообщаемся. Может, что-то у вас и сложится...
Сутки? Сутки — это очень много. Иной раз две жизни вмещают. У меня были такие сутки. Знаешь, мне тогда ночью приснился сон, а во вторую ночь — такой же, но с другой концовкой. И потом снился часто… Огромный шар в космосе, вокруг него — два поменьше; летят рядом. В первый раз что-то в этом порядке нарушилось. Не знаю, что, но во сне такое костями чувствуешь. Вдруг один шар сошел с орбиты, набрал скорость, а через пару мгновений его разнесло в клочья. Причем было так ужасно, что я моментально проснулся, и в таком состоянии, будто меня кипятком окатили. Чувствовал я себя погано — муторно до тошноты. И поначалу очухаться никак не мог, и понять не мог, с чего так хреново: не сивуху ведь употребляли. Всё эти планеты перед глазами мотались. Потом въехал, что плохо мне морально. Я же вчера ей послал документы разводные. Именно послал — подленько так, исподтишка, с адвокатом. И не просто с адвокатом, а с другом семьи. Правильно, пусть Павел отдувается, а мы, Николая Вторые, будем водку хлестать и поутру головой маяться. Только я врубился, почему мне тошно, как звонок. Настырный такой, злой. Ну, думаю, Пашка там вне себя. Сейчас я огребу от друга сердешного за такую подставу. Открываю… ой, божечки… она ворвалась, как бешеная, — космы рыжие дыбом, глазищи зеленым огнем горят, вся — гильотина прям какая-то. Того и гляди клацнет. Руками машет, как мельница донкихотовская. Что мне оставалось? Спасаться! Схватил за руки, за спину их завел, так она лягаться… прижал к себе, и… тут она иссякла, сползла по мне на пол, пару раз лбом в пол тюкнулась и завыла по-бабьи… Что мы делали днем, я не помню… кажется, ничего вообще. Хотя помню, как хихикали, вещички собирая по всему коридору. А полностью в себя пришел я ночью: сон разбудил — спутники эти… мирно так кружились — оба целые. Я во сне понял, что это наш Сатурн, а шаг влево, шаг вправо — в клочья. Просыпаюсь — она, конечно, руки и ноги на меня сложила. Тяжелая… я не мог понять, как эта ее тяжесть меня раздражать вдруг перестала; и не мог понять, с чего мне развод понадобился; и вообще ничего понять не мог — валялся счастливой тряпкой, счастьем этим придавленный… Это бес в ребро тогда ударил, да так, что дыхалку сбил. Стало мне казаться, что могу я все. И жизнь новую начать — запросто. Но вместо того чтобы свернуть горы, я почему-то решил свернуть себе шею… Психологи — народ умный. Одно плохо: когда какой-нибудь их кризис приходит в твой мозг, в твою душу, ты его не узнаёшь, а тупо идешь и сворачиваешь что придется: горы, шею… Планеты? Куда они денутся. Она — это мама твоя. Тогда-то, в коридоре, мы тебя и сделали, хотя и годы, и врачи говорили, что мы бездетными помрем. И хоть нет ее уже с нами, во сне спутники вертятся как положено.
Какие бывают дожди... часть перва,романтическая...:=) Говорят, что осенние, октябрьские дожди - тоскливые, занудные... Не стану спорить, - это дело вкуса... Лично мне осенние дожди очень нравятся. Я закрываю глаза и вспоминаю... На Передовом хребте, в начале Главного Кавказского горного массива, в урочище Унакоз, на опушке леса стоит моя старенькая палатка ... Конец октября... Вечер. Только-только что за едва видимый в туманной, мельчайшей взвеси октябрьского обложного дождя хребет Азиш-Тау печально скатилось, еле угадываемое сквозь тяжелые тучи, призрачное пятно солнца. Темнота еще не наступила, но в плачущем воздухе разлита грусть уходящего дня.. На мягких, кошачьих лапах, неслышимые за шелестом шепчущейся с дождем листвы, подкрались сумерки... В наступающих, крадучись, серых тенях вызывающе-ярким цветком горит, лопоча и пощелкивая, маленький костерок. Он обиженно шипит, если ему достается пригоршня водяной мороси... И тут же благодарно и радостно начинает трещать, когда я подбрасываю ему несколько поленец сухого орешника. Я сижу и молча разговариваю с костром. Я пересказываю ему невыговоренную жалобу умирающих листьев, роняющих крупные слезы дождя то ли от жалости к себе, то ли от зависти к нему, такому веселому, живому, теплому... Мы с костром укрыты легким тентом и дождь нам не страшен. Скорее, он нас сближает, так как мы нужны друг-другу; я ему - чтобы давать пищу, а он мне - чтобы ее приготовить... На куске доломитой скалы, угревшись боком у жара костра, тихо мурлычет мой старый, огонь и воду прошедший, путешествующий со мной 17 лет, помятый, поцарапанный и, даже, простреленный насквозь и вновь заклепанный, алюминиевый чайник. В нем заварены две пригоршни крупно-молотого кофе. Я обнимаю ладонями большую армейскую кружку с горячим кофе, щедро сдобренным армянским коньяком, и понемногу прихлебываю волшебный напиток, пахнущий горечью дыма, тревожным, экзотическим запахом южноамериканской ночи и знойной пылью Закавказского лета. Каждый глоток маленьким цунами прокатывается по языку, протуберанцем проникает в пищевод и крошечной сверхновой звездой взрывается внутри... В углях резко щелкают и лопаются жарящиеся каштаны... А дождь все поет и поет тихим, дробным речитативом свою сонную песню. Он рассказывает мне о грусти расставания с небом; о том, какой долгий путь он проделал от Северной Атлантики до Западного Кавказа; о том, что его впереди ждет новый долгий путь - сначала сквозь почву до скального массива под моими ногами, потом через карстовые полости в безымянный родник у пещеры, из которого я брал воду для кофе; дальше, неторопливым ручейком, по склону до реки Белой, затем в Кубань, потом в Азовское море... Он говорит, что ему придется переродиться в водяной пар над Азовом и северные ветры унесут его в далекую Африку, где передадут с рук на руки неспешным пассатам... И он снова вернется сюда, в декабре, но уже в виде мягкого снежного покрывала, когда я, как обычно перед Новым Годом, приду проведать свою вишню, посаженную у туристической тропы восемь лет назад... Неожиданно оказывается что все: и меня, и палатку с костром, и сам дождь незаметно для нас самих поглотила наступившая ночь... - Ну что ж, - говорю я дождю, - до встречи зимою! - Покойной ночи, приятель! - дробко отвечает он мне, протарахтев по тенту палатки. Я беру еще одну кружку, наливаю ее до половины кофе, плескаю из согревшейся у костра бутылки коньяку и ставлю кружку на крышку от котелка... затем выгребаю из углей звонко-горячие каштаны, пускающие сытный парок из лопнувшей скорлупы, и обсыпаю ими кружку со всех сторон. Вынимаю из заначки в рюкзаке плитку горького шоколада. И так, с кофе и каштанами в одной руке и шоколадом в другой - ныряю в палатку. Ровным, неярким светом горит диодный фонарик. В спальном мешке, в который я засунул пластиковую бутылку горячей воды, чтоы нагреть его, в полудреме, на границе сна и яви лежишь, свернувшись клубочком, подобрав под себя ноги, ты... я тихонько трогаю тебя за плечо и говорю: "Девочка, я принес тебе каштаны и кофе!"... Ты лениво потягиваешься и открываешь глаза... "Спасибо", - отвечаешь, выпрастывая из спальника руку, и берешь кружку. Ойкаешь и тихо смеешься... "Горячая" - говоришь ты. Я обнимаю тебя за плечи и, пока ты пьешь кофе, рассказываю тебе сказку о том, как грустный дождь прощался с осенним лесом.Ты, посмеиваясь, ешь печеные каштаны, и поругиваешь меня за то, что я налил в кофе слишком много коньяка... А потом я выключаю фонарик, забираюсь в спальник, обнимаю тебя и мы, угревшись, замираем, слушая как дождь выстукивает по палатке свою грусть, а на него, фыркая, недовольно бранится костер...
Публикация комментариев и создание новых тем на форуме Адвего для текущего аккаунта ограничено. Подробная информация и связь с администрацией: https://advego.com/v2/support/ban/forum/1186
