Это мы...

Вы заметили, что мы все реже ходим в гости и редко принимаем гостей? Что гости многим из нас теперь часто в тягость, а если и случается звать гостей, так только на большие праздники и юбилеи. Да и сами мы в гости ходить ныне не очень любим. Стали тяжелы на подъем? Возможно. Но дело не только в этом...

Мы замкнулись. На семье, на себе, на своих проблемах. Из нас сделали одиночек, которых ничего не заботит, кроме собственного достатка, комфорта и покоя.

У нас отобрали радость общения, необходимость сочувствовать, возможность и желание помогать тем, кто рядом. Нет, мы стараемся походить на людей. Иногда помогаем перевести старушку через дорогу. Подаем милостыню страждущим. Можем даже дать взаймы соседу по лестничной площадке. Без процентов. Мы стараемся быть гордыми и реже вилять кобчиком перед сильными. Но это получается все хуже...

Наша семья была гостеприимной. И гости приходили к нам часто. Это были друзья отца или коллеги по работе. Приходили просто: без всяких предварительных звонков и прочей подготовительной суеты. Да и не было у нас тогда телефона.

Из холодильника выметалось на стол все, что было. Я посылался за хлебом, а когда возвращался, на столе уже стояло все, чему при встрече гостей стоять положено:
- селедочка под растительным маслом и колечками лука на длинной рыбнице;
- соленые грузди (сами собирали);
- маринованные помидоры и огурчики собственного приготовления;
- наскоро приготовленный салат из всего, что попалось под руку;
- баночка, а то и две рижских шпрот;
- кругляши вареной колбасы и отдельно, на мелком блюдце – сырокопченая колбаса "Московская", деликатес, покруче шпрот;
- бутылка белоголовой (дома всегда было спиртное для гостей) и графин с крепкой вишневой наливкой двухлетней выдержки, что готовила без спирта и водки моя бабушка, мама отца;
- конфеты "Каракум", "Мишка на севере" или "Красная шапочка" в хрустальной вазочке на длинной ножке.

Потом приносилась жареная картошечка с хрустящей корочкой, иногда щи или борщ, и веселие начиналось.

После двух-трех рюмочек белоголовой начинались песни. Тетя Люся, пунцовея щечками, заводила:
– Вот ктой-то с го-орочки-и спустился-а,
наверно ми-илый мо-ой иде-от...
Остальные, кто был за столом, подхватывали:
– На ём защи-итна ги-имнастерка-а,
она с ума-а меня сведе-от...

В обязательной программе были и танцы. Отец выдвигал вделанный в тумбочку ламповый магнитофон "Днепр" выпуска середины пятидесятых и ставил запрещенного Петра Лещенко.

Моя Мару-усечка, танцуют все кругом.
Моя Мару-усечка, попляшем мы вдвоем.
Моя Мару-усечка, а все так кру-ужится,
и как прия-атно, хорошо мне танцевать с...

Раздается шипение. Затем какие-то щелчки. Это порвалась лента и быстро закрутилась металлическая катушка, хлопая порванным концом ленты по стенкам магнитофона и лентопротяжным роликам.

Отец берет пузырек с уксусом и быстро склеивает ленту. Несколько секунд, и музыка возобновляется...

...тобой одной.
Моя Мару-усечка, моя ты ку-уколка.
Моя Мару-усечка, моя ты ду-ушенька.
Моя Мару-усечка, а жить так хо-очется,
я весь горю, тебя молю: "Будь моей... женой"!

У меня и сейчас звучит в голове эта незамысловатая песенка. Я начинаю тихонько подпевать. И ловлю себя на том, что улыбаюсь...

Отдельные куски отдельного прошлого... И замкнуться на семье - разве это не радость? По-моему, мы именно для этого.

Семья в жизни - это много.
Но не все...

Согласен. В семье ты всегда кто-то: муж, отец, сын, брат. И это всегда разные люди, разные роли. А иногда хочется побыть самим собой, наедине с собой. Таким, каким тебя изначально сделал Создатель.

И вряд ли мы рождены для того, чтобы на чем-либо замыкаться...

Позвольте не согласиться. Семья - это, безусловно, радость. А вот замкнуться на семье - не радость. Как и замкнуться на чем-либо другом: профессии, увлечении, любви... Просто потому что человеку для полной самореализации мало чего-то одного. Причем у самореализации, как выясняется, нет верхней планки: спустя какое-то время после очередного достижения снова тянет к чему-то новому, интересному, доселе неведомому...

Опять написалось...

Что делать, если я лох

Вот таким уж я уродился. Лохом. Верю, когда мне говорят, что у меня "спина белая". Снимаю пиджак и под хохот сослуживцев и коллег обнаруживаю, что пиджак вовсе никакой не белый, а серый в клеточку, каким ему и положено быть. Правда, немного истертый на локтях, так ведь пятнадцать лет ношу его, шутка ли?

Я никогда не пересчитываю сдачу. Поскольку мне неудобно перед человеком, мне ее сдавшим. Неловко как-то, знаете ли. Ведь я своим недоверием могу его оскорбить. Конечно, те, кто меня знает, время от времени мне сдачи недодают. Знают, что я все равно не буду ее пересчитывать. И пользуются этим, считая меня за лоха. А что меня считать за лоха, если я и есть самый настоящий лох.

Если я нахожу вещь, я несу ее в бюро находок. Даже если она стоит очень дорого. Конечно, можно было бы ее взять себе. Ведь я не видел, кто ее потерял. Но сделать этого я не могу. Ибо тот, кто потерял эту вещь, очень опечалится и будет ее искать. А как он ее найдет, если я унес ее к себе домой? А вот если я сдам ее в бюро находок, у человека, утерявшего данную вещь, есть шанс ее найти. И возрадоваться. И поблагодарить меня в душе за то, что я ее не присвоил. Правда, в этом бюро находок мне почему-то никогда не дают никаких расписок в том, что эту вещь они у меня приняли. Наверное, забывают...

Однажды я провожал с вечеринки девушку по имени Наташа. Она была самой красивой девушкой в отделе, где я работаю. А может, и во всем городе...

Наташа была слегка выпивши, и я был просто обязан проводить ее до самых дверей, чтобы с ней ничего не случилось. А когда она открыла дверь, то попросила меня зайти. Я вошел, и тут она стала раздеваться, пританцовывая и извиваясь всем телом. А потом попросила прилечь с ней и поласкать ее.

– Сеня, я хочу секса, – прошептала она и положила мою руку на свою грудь.
Я быстро отнял руку и заявил, что утром она будет очень сожалеть о случившемся, и что я не могу воспользоваться ее теперешним состоянием, поскольку это будет некрасиво и даже неприлично. На что она, вдруг остро и трезво посмотрев мне в глаза, протянула:
– Ну-у ты и ло-о-ох.
После чего сказала мне, чтобы я уходил...

Вы спрашиваете, что мне делать, если я лох? Я отвечу:
- верить людям, обманываться, снова верить, снова обманываться;
- смотреть на мир добрыми и наивными глазами;
- не искать повсюду выгоду;
- не врать в угоду меркантильным интересам;
- не толкаться локтями в борьбе за должность или достаток;
- не хохотать, когда грустно, и не хмурить лоб, когда хочется смеяться;
- не иметь в запасе маски на разные случаи жизни;
- жить в мире с совестью и в ладу с собственной душой.

И быть счастливым...

)Понравилось. Хороший вывод.

Здравствуйте!
Поскольку у вас так классно написалось, да еще и неоднократно, я решила, что вы сможете помочь мне с одним вопросом.
В двух словах суть: есть у меня одно письмо, написанное мне лично и лично же врученное автором при расставании лет 20 назад. Как вы считаете, могу ли я процитировать его целиком в одном из литературных произведений? То есть, теоретически и даже практически могу. Но насколько это этично? И вообще допустимо ли?
Сразу скажу: личная переписка классиков - не аргумент.

Ох, автор, вы знаете - Я ВАС УЖЕ ЛЮБЛЮ)))))
вот какая сила вашего слова))))

Спасибо за развлечение))))

Тяжелый случай.