Я не пишу стихов своим носкам, Писать носкам - бездарная морока. Я берегу свои стихи для дам, Хотя и в этом никакого прока. Пусть я слыву поэтом меж ... Я не пишу стихов своим носкам,
Писать носкам - бездарная морока.
Я берегу свои стихи для дам,
Хотя и в этом никакого прока.

Пусть я слыву поэтом меж друзей,
Хотя порой бываю невменяем,
Я знаю где-то тысячу вещей,
Которым мы стихов не посвящаем.

Ну а жена... и женщина, и мать,
Любимая, прекрасная, родная.
Так как же можно ей не посвящать
Того, что остальным я посвящаю.

Она опора мне на много лет,
Награда для такого соплежуя,
И пусть я - лишь паршивенький поэт,
Но все стихи к её ногам сложу я))))

Я - обмылок того, что всегда очищало, Я - огарок того, что несло людям свет, Я - обрывок того, что людей просвещало, Я - остаток того, чего, в ... Я - обмылок того, что всегда очищало,
Я - огарок того, что несло людям свет,
Я - обрывок того, что людей просвещало,
Я - остаток того, чего, в принципе, нет.

Я - отрезок того, что казалось короче,
Я - пенек, что был раньше чернейшей из чащ,
Ужас я, пролетающий крыльями ночи,
Посмотрите я - Бэтмэн! Тьфу, нет! Черный Плащ!

А вот вам для погрызения немного лирики... или литрики... или поллитрики Ночь в декабре, смотрю в окошко, И вижу вместо зимних стуж Куда-то лунная ... А вот вам для погрызения немного лирики... или литрики... или поллитрики

Ночь в декабре, смотрю в окошко,
И вижу вместо зимних стуж
Куда-то лунная дорожка
Бежит едва касаясь луж.

Асфальт намок и света блики,
Как отражение небес.
Бредут усталые таджики
С лопатами наперевес.

И пусть еще по небосклону
Созвездий бродит череда,
Одетые не по сезону
Спешат апостолы труда.

Все та же жизнь. Все те же лица.
Я постарел еще на год.
Ночь на дворе, а мне не спится.
И ладно. С возрастом пройдет.

Дружище Ну что, дружище, страшно умирать? Ведь мнилось: смерть – не более чем шутка. Зато теперь стерильная кровать Две медсестры, уколы, врач и ... Дружище

Ну что, дружище, страшно умирать?
Ведь мнилось: смерть – не более чем шутка.
Зато теперь стерильная кровать
Две медсестры, уколы, врач и утка.

Вот собрались у смертного одра
Все, кто с тобою так и не ужились.
Тебя не любят, так же как вчера,
Но все равно зачем-то притащились.

Да ты лежи, дружище, все окей,
Когда еще увидеть доведется
Так много лживых розовых соплей
И прочего, что из людей прольется.

Ты как, дружище, не проходит боль?
И депресняк от полного бессилья?
Все эти слезы, как на рану соль,
Да, понимаю, и меня б взбесили.

Держись, дружище, скоро все пройдет
И санитар укроет с головою.
Кто я такой? А я, дружище тот,
Кто в этой койке сдох перед тобою.

Я растерял любовь к тебе, Москва. Похоронил под гнетом бед и быта, Но все-же в сердце теплится едва То чувство, что почти уже забыто. Где я – малыш ... Я растерял любовь к тебе, Москва.
Похоронил под гнетом бед и быта,
Но все-же в сердце теплится едва
То чувство, что почти уже забыто.

Где я – малыш, смотрю во все глаза,
Без тяжких дум и прожитых лет груза,
А ты еще не средоточье зла,
А главный град Советского Союза!

Где я лелеял детские мечты
О полной славы доле космонавта.
И я взрослел, и изменялась ты,
И вот однажды наступило «завтра».

Ты перестала быть какой была.
Возможно прозвучит довольно глупо,
Но песни «купола-колокола»
Тебе теперь как макияж для трупа.

Вот на дворе уж двадцать первый век!
Что вижу я со своего балкона?
Пятнадцать миллионов человек,
А москвичей – не больше миллиона!

Стоит Москва! Великолепный град!
Жаль позолота оказалась ржавой.
И, если честно, я немного рад,
Что не дожил Есенин с Окуджавой.