Волна 114,2 / #131

Я снова и снова приезжаю в Белград. Я снова и снова снимаю квартиру у Джорджи. Это большая студия под крышей на окраине старого города. Окна в ней — только в покатом потолке, а по лестнице можно выбраться наверх, чтобы смотреть на Дунай и дом в форме перевернутой бутылки вдалеке.

Квартирка у Джорджи — что надо. В ней бы запереться на месяц и написать роман. Там огромный матрас с эффектом памяти в том месте, где потолок с рыжими разводами от протекающей крыши сходится с полом. Там длинная широкая полка с книгами на английском и сербском, на ней — винтажное радио и глобус. Хороший деревянный пол когда-то был выкрашен белым, но теперь облез и заскрипел. В квартире много курили, и запах въелся, кажется, даже в старую кирпичную кладку стен.

Началось все, когда я попал туда впервые. Зашел в подъезд с пятиметровыми потолками, поднялся на лифте, в котором двери закрываешь сам, прошел выше мимо погибших растений в кадках под грязным стеклянным потолком, нашел под ковриком ключ и отворил дверь.

Квартира мне сразу понравилась. Я бросил сумки, посидел за вмонтированным в стену стеклянным столом. Помню, удивился его высоте. В квартире вообще все было сделано под очень рослого человека: кухня, раковина в ванной, турник в потолке, до которого я не смог допрыгнуть.

Я подошел к радио, включил его и начал подыскивать приятную музыку. Барашек остановился на пустой волне 114,2, когда в дверь постучали. Джорджи предупреждал, что зайдет за деньгами. Я пошел открывать.

За дверью стоял красивый двухметровый серб с печальным взглядом и седеющими висками. Я сразу понял, что квартиру он делал под себя, а еще представил, какие веселые холостые годы прожил он в ней. Матрас с эффектом памяти помнил не одну красотку, которую Джорджи приводил в свое романтичное логово.

— Здраво, Джорджи, како си?, — сказал я привычное за годы жизни на балканах.
— Све, добро, како сте?, — ответил мне он.

И дальше произошло странное. Я сказал следующую фразу на чистейшем сербском, при чем она была длинная и сложная. Я говорил о его квартире. Обо всем, что думал, сказал про годы юности и про то, что хочу запереться тут на месяц и написать роман. Неужели я наконец-то доучил язык до свободного владения?

Джорджи отвечал мне и думал, наверное, что я тоже серб или черногорец. А я не был ни первым, ни вторым. И сербский мой обычно слабый и корявый. Так круто и витиевато я никогда не говорил раньше.

Расплатившись с хозяином и проводив его я, озадаченный, вернулся к полке с радио. На глаза попалась большая книга с названием на английском «Босния 1992-1995». Машинально я начал ее листать. Это был сборник журналистских работ из настоящего ада, из городов и сел страдавших во время той войны: из осажденного Сараево, с уличных боев в Мостаре.

Я начал читать тексты и удивился тому, как легко это получается. Английский мой был лучше, чем сербский, но настолько хорошо я не читал. А тут все происходило так, будто бы текст был русским.

Захлопнув книгу, я решил проверить знание своего испанского, которым занимался лет 15 назад, вдруг и он у меня странным образом активизировался. Нужных книг в квартире Джорджи я не заметил, поэтому открыл первый попавшийся текст в Интернете. Он был о стройке, и понял я в нем все.

***
Свет солнца на полу, падающий через окна в потолке, медленно полз влево. Происходящее со мной было не просто странным, а нереальным, я даже пощипал себя за руку. Ничего не поменялось, и я решил продолжить эксперименты. Как насчет немецкого, уверен, что на нем говорить и читать не могу вообще, знаю только «айн, цвай, драй»?

Я позвонил подруге детства, переехавшей в Германию в 12 лет.
— Лен, привет!
— Привет, сто лет тебя не слышала как дела?
— Хорошо, спасибо. У меня странная просьба, поговори со мной на немецком?
— А ты учить начал? Давай. Ву бист ду етст, майн алтер фроинд?
— Ин Бейград ин айне зиэ зельцамен вунун.
Бааа, да это уже чертовщина какая-то.
— Аусгецайхнете асшпрахэ!
— Я, я данке…

Мы поговорили еще немного, я сказал, что позвоню позже, сел на кровать и обхватил голову руками. Мысли путались, это было что-то невероятное. Какое-то удивительное явление, причину которого я разгадать не мог. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я решил таки послушать музыку. Радио до сих пор тихонько шипело на пустой волне. Нашел что-то ненавязчиво сербское и стал прохаживаться по квартире. Через несколько минут мне начало казаться, что все это был какой-то бред и я все также не знаю ни испанского, ни немецкого и через пень-колоду говорю на сербском. Чтобы проверить свои ощущения я открыл старый текст на испанском. Я мог его читать, но написанное не понимал, скорее помнил с прошлого раза.

Проверив схожим образом остальные языки, я убедился, что вернулся на свой обычный уровень. На радио началась раздражающе громкая реклама, и я пошел к нему, чтобы поменять волну. Крутить стал в обратном направлении. Когда указатель дошел до волны 114,2, в голове моей появилась потрясающая ясность и уверенность в том, что я снова легко поговорил бы на немецком. Я пустился в языковые эксперименты.

Через час я понял, что для меня не проблема читать, говорить и думать не только на немецком, испанском и сербском, но и на языках: маори, тамильском, иврите и хинди. Словом, я на уровне носителя знал наречия, о которых раньше вообще не слышал! И дело было, по всей видимости, в радиоприемнике, а точнее в нем и в пустой волне 114,2. Потому что стоило мне использовать другое радио или переключиться на 114,1 или на 114,3, чудесные мои навыки исчезали.

***
Что я делал потом? Пытался вытащить радиоприемник из квартиры в ближайший ресторан и настроиться на нужную волну — ничего не получалось. Мои полиглотские способности не возвращались ко мне, даже если я просто слушал волну в подъезде за дверью квартиры. Только эта волна, этот приемник и эта квартира.

***
Я злился на узость географии применения моей суперспособности. Что делать со всеми языками, находясь в студии под крышей в Белграде? Устроиться удаленно знатоком языка сусу в институт имени Миклухо-Маклая?!

Сначала я читал в оригинале все любимое, от Ремарка до Тутуолы. Притаскивал в квартиру книги на невероятных языках и упивался чтением. Жена думала, что у меня любовница в Белграде. Коллеги были в этом уверены. А я продолжал снимать квартиру Джорджи и чувствовал себя человеком мира, способным понять буквально каждого ныне живущего и уже не живущего (мертвые языки я тоже понимал).

В какой-то момент я решил расшифровать мероитский язык, а после него все остальные вымершие языки и написать на эту тему диссертацию и не одну. Уже мечтал стать новым Кнорозовым, только масштабнее. Видел себя потрясающе важной фигурой для всего человечества.

Я снова приехал в Белград и снял квартиру Джорджи. Нашел под ковриком ключ, открыл дверь, вошел и с ужасом обнаружил пустое место на широкой полке там, где раньше стояло радио. Я начал звонить хозяину и на ломаном сербском спрашивать, где же оно.

— Радио се покварио и бацио сам га. (пер. серб. Радио сломалось и я его выбросил).

Отправить донат автору