Она плыла / #59

Река лениво поблескивала в июльских сумерках. Она плыла над рекой, небрежно взмахивая руками-крыльями, иногда невзначай чуть касаясь ими облаков.

Плыть легко, если умеешь дышать и чувствовать наполняющие тебя журчащие пузырьки. Она знала это всегда, хоть и не помнила, кто ее научил. Это так удобно – все знать и ничего не помнить.

За излучиной показалось деревенское кладбище, по нему в свете софитов перемещалась странная компания.

«Ну-ка, ну-ка!» – сказала она и подплыла ближе.

Группу возглавляли четверо. Пожилой мужчина изображал попа, другой, неопределенного возраста, – был в желтом плаще и розовом берете. Рядом суетилась цыганка в устрашающе ярком макияже, а немного в стороне держался парнишка лет двадцати, с изуродованным жутким шрамом лицом.

За ними толпой ходили деревенские бабы. Туда-сюда сновали операторы, осветители и еще какие-то люди, среди которых выделялся лысый мужик с пачкой бумаг в руке. Руководил этим сборищем красавчик во фраке.

«Шоу снимают», — догадалась Плывущая.

— Итак! – воскликнул в этот момент красавчик. – Уважаемые экстрасенсы, новое испытание! Посмотрите на эти две безымянные могилы. Что вы нам поведаете о них? Магистр, начнете?

Розовый берет, внезапно оказавшийся магистром, начал. Он закрыл глаза, сложил длинные тонкие пальцы в замок и принялся бормотать.

— Тяжко, тяжко… О-о-о… Две души черные, две-е-е-е… Вижу… Вижу… В дом идут, а-а-а… Зло несут… Черная аура… Черная! О-о-о… Тяжко… Мысли тяжкие несут… Зло-о-о… Убить хотят Феклу… Нет… Нет… Да! О-о-о…

— Кара Божья постигла неверущих! – сказал поп, когда настала его очередь.

— Бог ум дал, черт хитрость! — заявила цыганка, разложив колоду. – Разбой вижу, пьянство. Забрались в дом к святой женщине, карты говорят, снасильничать хотели. Поделом им!

Бабы в толпе гудели, лысый мужик показывал большим пальцем вверх, а Плывущая веселилась от души: надо же так наврать!

— Да какой разбой, – сказал вдруг парнишка со шрамом. – Студенты это были из города. На постой попросились к Фекле, а она их угандошила со страху.

— Как угандошила? – опешил ведущий.

— Ну так. Спать положила, а печь закрыла с головней, они и угорели. Сама в углу легла и меж бревен мох расковыряла, чтоб дышать.

«Ух ты! — удивилась Плывущая. – А этот ничего!»

Бабы загудели в другой тональности.

— Не по сценарию! – зашипел лысый мужик, сотрясая в воздухе бумагами. Кое-как угомонив его, процессия двинулась дальше.

От могилы к могиле повторялось одно и то же: магистр бормотал и жег свечи, поп и цыганка нарекали одних злодеями, а других — невинно убиенными. И только парнишка говорил, как было.

Мол, этот не сам в молотилку спать лег, сосед уложил, после как с женой своей застукал. А этот с крыльца упал и в луже захлебнулся. Нелепо, ну уж как есть, ничего с этим теперь не поделаешь.

«Как же хорош...» — шептала Плывущая.

Толпа охала и иногда выкрикивала, что так и знала. Вскоре бабы настолько очаровались, что забыли напрочь про других «экстрасенсов», а за этим ходили как приклеенные.

— Здесь Григорий лежит, — показывал парнишка на крест. – Так вы, бабы, сына его перестаньте гнобить, невиноват он, Гришка сам утоп.

Толпа снова охала.

— Всех покойников местных знаете? – съехидничал ведущий и закрыл рукой табличку на другой могиле. – Вот здесь, к примеру, кто?

— А тут нет никого, — ответил парнишка.

— Как это? – удивился ведущий и убрал руку. – А Комаров Александр, по-вашему, где?

— Этого я вам не могу сказать, но только здесь его нет, — ответил парнишка с такой детской непосредственностью, против которой ничего нельзя возразить.

«Пожалуй, я готова полюбить его», — решила Плывущая.

Наконец, они добрались до последнего задания — скромной оградки на краю кладбища. Плывущая подумала, что это испытание должно быть самым сложным, ведь историю девичьей могилы не знала даже она.

— Казеева Марина Дмитриевна, — прочитал ведущий. — Обратите внимание, ровно двадцать лет со дня смерти. Ну-с, что скажете?

Парнишка молчал. Неуверенно покосившись на него, магистр встряхнул кистями рук и начал свои ритуальные бормотания.

— Черные воды сокрыли... Черные... О-о-о... Обрыв высок... Внутрь душа ринулась! Внутрь! Тяжко... Тяжко на душе... Ревность... Зависть черная... Черная! О-о-о...

Поп неистово молился.

— Любовь неразделенная! — резюмировала цыганка. — В воду канула девка, только и знали.

Парнишка молчал.

Наступила такая тишина, какая и должна быть на кладбище ночью. Притихли бабы. Перестал шуршать и кашлять лысый.

— Красивая она была очень, — сказал наконец парнишка. Помолчал еще и заговорил снова, медленно, словно оценивая каждое слово, достойно ли оно быть сказано о ней. – Ласковая. Сашеньку своего обожала. И все у нее было хорошо. Друзья, подружки. Любили все ее… Кроме сестры.

На последних словах он резко взглянул на толпу, и слова эти будто хлестнули кнутом. Бабы охнули. Плывущая затаила дыхание, и пузырьки внутри недовольно зашелестели.

Ничего больше не говоря, парнишка пошел в толпу. Бабы расступались, и только одна не могла сдвинуться – тяжелое черное горе лежало у нее на плечах. Он остановился перед ней.

— Ты тоже полюбила его, — сказал он.

Женщина еле заметно кивнула, потупясь в землю.

– Ты возненавидела ее. Ты сказала ей, когда вы купались в реке, — парнишка говорил твердо и хлестко, вколачивая каждую фразу в тишину кладбища. – Она не поверила, не хотела слушать. Поплыла от тебя… А ты убила ее.

Пузырьки негодующе забурлили. По толпе прокатился вздох.

— Посмотри на меня, – приказал он.

Женщина медленно подняла взгляд. Парнишка преображался: плечи его расправились и стали шире, шрам затягивался, сходя на нет, и наконец исчез, открыв юное светлое лицо.

— Сашенька… — прошептала она.

«Сашенька…» — повторила за ней Плывущая.

Ледяные иглы впились в тело, разъярив и без того пылающие гневом пузырьки – те мгновенно всколыхнулись и набухли, надавили на горло так, что стало трудно дышать.

«Сашенька!» — что-то внутри глухо лопнуло, и ослабевшее было тело встрепенулось, вскинуло отяжелевшие руки. Взмах! Ярость на миг пронзила ее и молнией соскользнула с пальцев вниз.

Небо взревело. Молния ударила в старую осину в центре кладбища, осина вспыхнула искрами, ветви с треском отлетели в стороны и попадали на могилы, ломая ветхие ограды и кресты.

Завизжали бабы. Поп разразился бранью, магистр крестился, испуганно озираясь – и не зря, потому что вторая молния упала следом, попав в прожектор. Люди бросились бежать к припаркованному у дороги автобусу. Они кричали, но небо поглощало их крик.

Молнии падали одна за другой – в деревья, в столбы, в толпу. Последняя ударила в автобус.

С неба хлынул ливень, какого никогда не было в этих местах. Вода быстро прибывала, ее стремительные потоки размывали свежие могилы, кружили и несли куда-то обломки крестов.

***

Она плыла и думала о том, как хорошо было бы все забыть. Так странно — когда-то она мечтала все знать, а теперь хотела только одного: ничего не помнить. Ни о чем не думать. Просто плыть, нежно касаясь руками облаков. Просто плыть куда-то, далеко и долго. Пока не закончится небо.

Отправить донат автору