А. С. Пушкин, "Евгений Онегин"
---
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
***
Противник всякого лукавства
мой родственник, лежа в бреду,
бессвязной речью тронул души,
промолвив вдруг «Поесть бы суши».
(Да где, помилуй, взять ему,
мы в девятнадцатом веку).
Сие есть назиданье всем,
Нельзя никак здесь без проблем.
Сидишь и ждёшь, и ждёшь, и ждёшь,
Глядишь, и сам вот так помрёшь.
Как право стыдно и нелепо,
Верх неприличия и срам,
Надев костюм Пьеро и маску,
Изображать печаль и ласку.
Над ним склонившись, по ночам
шептать чуть слышно «Может чай?»
Читать ему Карамзина
(Пиарим друга ссылка ниже).
Чтобы дождаться, наконец-то,
Когда освободится место.
Оффтоп: шестой раз подряд "Онегин", восьмой - Пушкин (до "Онегина" были "Я вас любил" и "Сказка о рыбаке и рыбке"). Надо будет общее количество подсчитать :)
Если принять во внимание, что в первой строфе упоминаются суши - можно предположить, что больному в бреду являлись картины его будущей жизни, такое у меня сложилось впечатление - Пушкин + фантастика + пародия - довольно сложное сочетание, автор - это достойно уважения.
А почему бы не предположить, что больной был японским шпионом? Привязывать к будущему блюдо, попавшее в Японию с материка веке в VII, не вижу никаких оснований. Или предположить, что "суши" вставлено в стих на отфонарной основе, чтобы разбавить "лукавства-бреду" и "ему-веку" хоть какой-то рифмой?
Публикация комментариев и создание новых тем на форуме Адвего для текущего аккаунта ограничено. Подробная информация и связь с администрацией: https://advego.com/v2/support/ban/forum/1186
