Не сбылось / #33 / manity

Многие являются блогерами, но лишь самые отчаянные становятся известны.

Я стоял на строительной площадке посреди сырой грязной осени и глядел вверх, туда, куда уходило железное туловище высотного крана. Ярко-жёлтая металлическая башня поднималась так высоко, что стрелы почти не было видно.

– Ты уверен? – рядом со мной стоял мой лучший друг Антоха и тоже смотрел вверх.

– Ерунда, – бросил я небрежно, хотя при виде такой высоты, тревожно билось сердце.

Честно говоря, я не думал, что сто пятьдесят метров, это так высоко. С земли я даже не мог разглядеть вершину, она терялась где-то в серой осенней дымке.
Я продолжал смотреть вверх, заворожённый масштабом задуманного.

– Вы ведь не собираетесь туда лезть? – послышался детский голос.

Я вздрогнул и оглянулся. Рядом была Танька, Селёдка, как называл Антоха свою младшую сестру.

– Фу ты, напугала, – вздохнул Антоха и тут же набросился на сестру. – Ты чего тут? Ну-ка, давай отсюда, брысь!

– А я вот матери, всё расскажу, – Танька упёрла руки в бока, и я заметил чуть выступающие под её кофточкой бугорки грудей, впервые подумав о ней, как о девушке.

Чтобы об этом не думать, я вновь поглядел вверх.

– Брысь, говорю, Селёдка, – услышал я голос Антохи, который сделал шаг в сторону сестры, и та, кажется, убежала.

Во всяком случае до меня долетел её удаляющийся голос:

– Расскажу, расскажу…

– Может и правда, того… не стоит? – Антоха положил мне на плечо руку.

Я поглядел на него с нескрываемым превосходством:

– Страшно?

– Жуть, – кивнул Антоха.

– Вот поэтому тебе не стать известным, – и я принялся осматривать снаряжение.

Бутылка с водой, пара штативов для телефона с гибкими ножками, сам телефон и ещё моток альпинисткой верёвки с карабинами, так, на всякий случай. Всё это отправилось в небольшой рюкзак, который я тут же надел.

Затем я нацепил поверх вязаной шапки налобную камеру для экстрима, включил её и натянул на руки чёрные строительные перчатки.

– Ну, вперёд! – скомандовал я сам себе.

– Может всё-таки того… а? – кислое лицо Антохи меня рассмешило.

– Когда я спущусь, то стану знаменитым блогером, ты ещё автографы у меня будешь просить, – я ловко взобрался на балласт, затем поставил ногу на металлическую полосу башни, ухватился руками за следующую и полез.

Подниматься было легко, свежий осенний ветерок слегка обдувал лицо, дышалось свободно, я не торопился.

Примерно, метров через тридцать я начал уставать, ветер усилился, и теперь его резкие порывы толкали в бок. Будто какой-то невидимый великан пытался сдуть меня с башни крана. Невольно я взглянул вниз, там крохотным муравьём стоял Антоха, внутри меня всё сжалось. Как же высоко! И я решил больше не смотреть вниз, пока не доберусь до вершины.

Вскоре я почувствовал, что ветер становится всё сильнее и холоднее, мне на ум пришла трусливая мысль о том, что, возможно, стоит перенести восхождение на более благоприятное время, например, на лето. Но я прогнал от себя такие мысли.

Я с вызовом поглядел вверх, – башня крана по-прежнему уходила в серое небо, словно я всё ещё стоял на земле.

– Врёшь! – крикнул я.

От крика стало легче, и я решил это проверить:

– Я величайший блогер! – закричал я во всю мощь своих лёгких. – Я самый руферный руфер!

От звука собственного голоса самочувствие улучшилось, я ощутил прилив новых сил и полез дальше.

Где-то на середине подъёма башня крана начала раскачиваться. Сначала я решил, что показалось, огромная железная конструкция высотой сто пятьдесят метров просто не могла двигаться. Но поднимаясь дальше, я убедился, – башня качается, причём всё сильнее.

«Вот уж точно будет, что рассказать внукам, – подумал я».

По пути я ещё несколько раз останавливался, кричал во всё горло и даже глядел вниз, – мною овладел восторг, я испытывал радость, граничащую с опьянением. Меня не покидали мысли о славе, о подвиге, о том, что мною будут восхищаться миллионы. От таких мыслей мой восторг начинал граничить с экстазом. Я ощущал себя ну, если не богом, то, во всяком случае, сверхчеловеком.

И всё-таки усталость давала о себе знать, поэтому, когда, наконец-то, я добрался до стрелы, то просто повалился на бок и минут пять отдыхал.

Ветер свистел в ушах, кран раскачивался, издавая страшные скрипящие звуки. Казалось, вся эта шаткая конструкция из железных балок, болтов и стальных канатов, вот-вот развалится.

Немного отдохнув, я поднялся и, балансируя, пошёл по стреле. Под ногами плыла серая осенняя дымка, земля казалась такой далёкой, что почти не отличалась от тумана. Я был один, словно на необитаемом острове.

– Свобода! – закричал я, ухватившись за стальной канат, и рассмеялся.

Мысль о славе, просмотрах, поклонницах, гонорарах, возбуждала и опьяняла. Я скинул рюкзак, достал штатив и начал осторожно крепить телефон.

К сожалению, в какой-то момент я забыл об осторожности, мой рюкзак соскользнул со стрелы и полетел вниз. Несколько секунд я заворожённо глядел, как моё добро исчезает в бездне.

– Плевать. Главное телефон, – сказал я сам себе.

Настроив камеру, я начал съёмку и постарался запечатлеть весь тот экстрим, которому подвергся, чтобы ни у кого не осталось сомнений – я самый крутой блогер. В конце концов, не каждый сможет такое повторить, это уж точно.

После съёмки мне предстояло спуститься вниз, и тут до меня дошло, что спускаться гораздо труднее, чем подниматься. Строя свои планы и мечтая об известности, я вообще не думал о спуске.

И вот, глядя вдоль башни крана, которая уходила в бездонную пропасть, я поёжился, – вниз лезть не хотелось. Но что делать? Остаться здесь, без еды и воды? Или того хуже, – дождаться спасателей, которые снимут меня с позором? Ну, уж нет!

Делать было нечего, и я полез, осторожно, всем телом вжимаясь в металл, с трудом разжимая руки, чтобы перехватиться. А башня крана ходила из стороны в сторону, трещала и скрипела.

Спускался я, казалось, целую вечность, но вот внизу замелькали какие-то отблески, кажется, это сигнальные огни, то ли скорой, то ли полиции. Разглядывать мне их было некогда, я старался не сорваться, тем более что все мои силы были на исходе.

Сделав передышку, я сумел разглядеть, что внизу действительно стоит полиция, скорая, а ещё машина местных новостей. Это обстоятельство особенно радовало, дополнительная реклама лишь прибавляла мне шансов обрести известность. Я взбодрился и начал спускаться быстрее.

Минут через десять, я спрыгнул на противовес, а с него на землю и в радостном предвкушении славы повернулся, но тут меня ударил Антоха.

Взгляд лучшего друга пылал ненавистью, а его кулак обрушился на меня так, что я опрокинулся на землю. Антоха молча с остервенением молотил меня, пока я закрывался руками, как мог.

Наконец, полицейские оттащили от меня Антоху, а я ошарашено озирался вокруг, копошась в сырой грязи.

И в следующий момент я увидел Таньку, сестру Антохи, она лежала на носилках, её голова была залита кровью, а неподалёку валялся мой рюкзак. Тот самый, что сорвался и улетел вниз.

С ужасающей очевидностью до меня дошло всё. Я смотрел на лежащую Таньку во все глаза и видел, как кровавая струйка, протянувшись по щеке, очередью капель строчит в грязь. А уже в следующую секунду, кто-то из врачей накинул простыню на Танькино лицо, и она осталась лежать закрытая, бесформенная, пустая.
Я смотрел, не замечая, ни холодной сырой грязи, в которой всё ещё находился, ни голосов полицейских, ни криков Антохи, смотрел на простыню и не мог оторваться.

Мерзкий ледяной страх и какое-то бесконечное отчаянье змеями заползали мне в душу. В этот момент мне захотелось вернуть всё назад. Вернуться туда, в самое начало, когда мы стояли с Антохой рядом и смотрели на уходящую в небо башню крана. Мне захотелось этого так, как никогда и ничего не хотелось, и тогда я загадал, – пусть я никогда не буду известным, пусть я буду нищим, пусть у меня никогда и ничего не будет получаться, лишь бы получилось сейчас. Пусть я проснусь.

И я зажмурился. Зажмурился изо всех сил.

Наверное, я отключился, потому что внезапно вокруг меня повисла тишина, и мне показалось, что я действительно стою с задранной вверх головой и что достаточно лишь открыть глаза, чтобы увидеть жёлтую башню крана.

Я открыл глаза, но увидел простыню, накинутую на тело, и тогда я понял, что моё желание не исполнилось, что оно уже никогда не исполнится. Я вдруг осознал, – ничего нельзя изменить.

И я заплакал, заплакал от собственного бессилия, от жалости к себе и к другим, от того, что моё самое сильное, самое искреннее желание не сбылось.