Гробование / #34 / tio

Дворец был выстроен согласно проекту: в виде органа Петра Вострова, на котором он играл в памятный всем день Озарения. Сложенный из красного и белого камня, архитектурный шедевр новой культуры вздымался вверх аркбутанами и пинаклями, подпирая небо серебристыми трубами на высоте более километра.

Андрей стоял в очереди уже пятый день. На Чистом поле собрались тысячи вольных заявителей; медленно извивающиеся людские змеи ползли к приземистому отборочному пункту, больше похожему на гигантский, утопленный по самую крышу дот с толстыми стенами, – единственному зданию, через которое можно было попасть в юбилейный комплекс.

Тент Андрея видал виды – его на скорую руку сшивали всей семьей. Прибывших заявителей снаряжали, чем могли, у некоторых были даже быстровозводимые будки из «Гиргеи», такое уж точно не каждый мог себе позволить. У кого-то были толстые мешки с электроподогревом, с замками, каркасами из телескопических трубок, некоторые даже полностью автономные – с дисплеями и звукоизоляцией.

Андрей твердо решил, что все это лишнее (тем более, что у него ничего такого и не было), но мать все повторяла, что несколько дней на асфальте требуют хоть какого-то укрытия. «Ничего, поставишь небольшой тент, хотя бы контрабас не намокнет».

Контрабас – это был повод. Андрей вбухал в него все сбереженные деньги с зарплаты и с халтур за последние полтора года. Предъюбилейный год он пропустил, хоть и стыда набрался немало, но денег тогда на нормальный инструмент не собрал, пришлось экономить, плохо питаться и носить обноски. Итог того стоил – инструмент он взял достойный, мастеровой, по личному заказу. Хороший инструмент – половина успеха, так что изрядный шанс на прохождение он себе обеспечил.

К утру финального дня он дождался своей очереди на вход в отборочный. Железные двери по гудку распахнулись, и Андрея встретил администратор, проведший его в кабинет к отборщику. Шли недолго: всего два поворота, три двери и метров сто по свежему линолеуму. За дверью стоял стол и два стула по разные стороны. В одном из углов располагалась большая ширма с зеркальными стенками. Кабинет был просторный, с окнами и паркетом. Андрей помнил истории знакомых заявителей, которые проходили интервью в таких помещениях, что впору только крыс из-под стола выпинывать: жалкие каморки без окон, в подземных этажах, да и тащиться в них приходилось через сырые темные коридоры, увитые трубами с хладагентом, или что там в них еще течет.

Отборщик сидел перед ним в стандартном форменном костюме – огненной расцветки рубашка, безрукавка и брюки, на плече черный квадрат, вписанный в белый круг. Гробователь со стажем.

– Итак, вы с контрабасом, – сказал отборщик, глядя в свой блокнот.

В словах не было никакой вопросительной интонации, но Андрей решил отвечать на все, чтобы показать свою решительность.

– С контрабасом. Двойной бас гамба из мастерской Геннадия Порохова.

Отборщик с интересом взглянул на Андрея из-под мелированного чуба. Он явно подражал одному из образов Вострова.

– Красивый инструмент, известный мастер. Я вижу, у вас есть вкус.

– Ну, все-таки юбилей.

– Да, юбилей.

Отборщик посмотрел в потолок.

– Анкету вашу мы изучили. Сразу скажу, у вас хорошие шансы. Контрабасистов в этом году кот наплакал. К тому же сейчас много самозванцев. Многие пытаются нелегально заделаться под гробователя. Минимум треть из тех, кто на площади, вы знаете об этом?

– Знаю, – с горечью сказал Андрей.
Всем прописанным гробователям было известно, что у интервью есть три развития событий: либо заявителя берут, либо разворачивают до следующего года, либо раскусывают как самозванца и увозят в трудовую коммуну на веки вечные. Перекинуться пытались все: барды-самоучки, рокеры-гитаристы, джазисты, классические. Позорище! Да и не только они, были вообще те, кто инструмент и в руках не держал: всякие там доктора, учителя, рабочие. Таких сразу раскусывали. Отправлялись они пожизненно таскать камни за чашку чая и тарелку каши вместо вожделенных гонораров.

– Но вы-то прописаны с детства, учились, в вашей карточке все это есть. В который раз заявляетесь?
– В пятый.

– Вот видите, в пятый! Да нам и анкета ваша не нужна уже! Вы стреляный воробей, так сказать, мы вас как облупленного… – он опять посмотрел в блокнот, – вы же во втором году родились?

– В первом.

– Вот видите, в первом! С самого начала в новом мире, в новой культуре! Счастливчик!

Он перешел на серьезный тон.

– Тридцатый год – год особенный. Большой юбилей для нашего общества! И официальный Год гробования, согласно плану. Главный исполнитель лично распорядился усложнить процедуру приема участников для праздника Озарения. Поэтому я вам задам несколько важных вопросов.
Андрей собрался и в полной боевой готовности посмотрел отборщику прямо в глаза.

– Когда было изобретено гробование?

– Пятнадцатого июля десятого года, когда Главный Исполнитель посетил концерт Петра Вострова, – не задумываясь, произнес Андрей. – Востров под впечатлением от посещения Исполнителя неожиданно для всех и себя начал особым образом бить по клавишам. Это сильно расстроило оркестр, но вдохновило Главного. Известно, что к Вострову уже подбежала охрана, но Главный со своего места разрешил ему продолжать, а через несколько дней разработал концепцию культуры гробования, как замену фактически умершей на тот момент старой музыки. Дата их встречи была названа днем Озарения.

– Да… – задумался отборщик. – Востров еще первое время пытался говорить, что действовал, так сказать, в аффекте. Знаем мы эти аффекты. – Он вдруг стал поправлять туго застегнутый воротник рубашки.

Андрей никаких таких подробностей не знал, но решил, что лучше дать отборщику выдержать театральную паузу. Оставив свою шею в покое, тот продолжил.

– Прекрасно. Историю вы знаете. Теперь перейдем к вам. На чем вы лично гробовали?

– Начинал с мелочи: флейты, перкуссии, укулеле. Потом освоил гитару, балалайку, баян. Но моя истинная страсть – контрабас.

– Да, неслабый у вас диапазон. Вам бы с госоркестром работать.

Андрей не сдержал радостной улыбки. Отборщик оставался предельно серьезным.

– Я слышал, вы вывели на чистую воду одного гитариста. Как это произошло?

– Да элементарный случай, – заскромничал Андрей. – Пришел как-то в ресторан, а там так называемый джем. Семь лет назад это было, тогда всякие ревизионисты новую культуру пытались натянуть на старые формы: гробовали на джемах, на квартирниках, в опере. Как будто в эти рамки можно такой глобальный пласт вместить.

– Вы правы, невозможно.

– Ну и я пошел на джем, меня позвали, сказали – только прописанные будут. И тут один гитарист вышел. Я сразу заметил: гробователь из него так себе. По повадкам явно был не прописанный, косил под Хендрикса или Кобейна, а среди всяких сомнительных гитаристов они считаются прототипами гробователей.

– Бред! – кивнул отборщик. – А вы что?

– А я что? Я подошел к бару и спросил, где патрульная кнопка. А уже потом, когда этого забрали, мы показали на сцене, что такое третий курс ВГИ.

– Поучительная история.

Возникла пауза.

– Я надеюсь, вы понимаете, что мы здесь не одни.

– Конечно.

– И пока никто не позвонил.

– Я знаю, обычно быстро звонят.

Отборщик откинулся на спинку стула.

– А это значит, что вы идете на проверочный тест. – Андрей не верил своим ушам. Отборщик указал на ширму. – Приступим!

Он встал и отодвинул массивные стенки с зеркалами. За ними стоял верджинел!

О, это будет сложно, чертовски сложно!

– Вы знаете, что делать.

Андрей знал. Он привычно подошел к ящику с аксессуарами и набрал код гробователя. «Еще одна маленькая проверка. Что бы выбрать, что бы выбрать?»
Он достал тяжелую кувалду. Встал в профессиональную стойку, настроил дыхание на нужный ритм.
Удар вышел на загляденье – прямо посередине клавиш – мощный, размашистый, как будто он гробовал по таким инструментам всю жизнь. Отделка из перламутра, щепки красного дерева и куски клавиш вдарили шрапнелью по стене. Струны лопнули, издав прекрасный вдохновенный гул. Весь корпус верджинела треснул посередине и буквально хирургически разошелся на две почти равнозначные половинки.
Наступившую вечность прервал резкий звонок.

– Да, – сказал отборщик. Его глаза на мгновение округлились. – Да! Принято!

Он встал и произнес:

– Поздравляю, вы прошли.

Андрей медленно опустился на стул.

– Вы в курсе, что в юбилей Главный готовит особый сюрприз для народа. Гробование пройдет в два этапа! Первый осуществит оркестр, дальше подключится армия. Надеюсь, вы осознаете всю ответственность. Вы – гробователь, герой новой культуры! Один из немногих; рыцарь, чье имя войдет в списки удостоенных. На подготовку будет достаточно времени. Многие из оркестра уже во дворце, вас проводят до шаттла.

Тот же администратор повел его по коридорам.

Андрей шел на негнущихся ногах. В организме скакали гормоны и ревели воспоминания. Как долго они к этому шли! Не только он достиг всего, что было возможно – вся семья теперь будет пользоваться плодами его достижений. Гонорар, льготы родителям, преимущества при поступлении младших. Брата, возможно, возьмут в городок правительства. С дяди снимут обвинения. Все будет лучше, чем можно было представить.
Андрей внес в шаттл контрабас и сел рядом с незнакомым скрипачом.

– Поздравляю, брат! – радостно похлопал тот его по спине. – Нам чертовски повезло.

– Поздравляю, – повторил Андрей шепотом. Его трясло. Говорить совсем не хотелось. Весь его свободный прописанный организм гудел после финальной стадии отбора.

***

Сотням тысяч коммунаров разрешили смотреть трансляцию вместо работы. Они сидели прямо на земле – жалкие, но эффективные винтики великой техногенной матери, кормящей высшее человеческое общество, общество ценителей настоящей реальности, общество устремленных вперед. На экранах горел божественной подсветкой очередной дворец Озарения. Этот день въезжал в историю нерушимым монументом, самым большим и запоминающимся на много лет вперед. На окраинах Чистого поля стояли развернувшиеся ракетные комплексы, направленные на километровый дворец-орган, готовые ко второму этапу юбилейного гробования.