Две точки / #80 / iuliashkaaaaa19

Веселкин снова видел их во сне. Две точки. Одна маленькая, синяя, круглая, как неоновый фонарь, который выключают утром ровно в шесть. Вторая — сиреневая, с рваными краями и белесыми прожилками. Точки сближались, расходились и продолжали летать в межгалактическом пространстве.

Сон выбрасывает его в реальность, словно водяная горка в синюю глубь. Весь взмокший, Веселкин подскакивает: сон не к добру, надо бежать в театр. Через две минуты он уже одет, бросается к зеркалу, чтобы наспех побриться, забыв, что его самобреющая подвесная бритва уже продана. Веселкин машет рукой, хватает с полки лайковскую карточку и мчит по круглой лестнице. Влетает в мини-трамвай, запирается в отдельной кабинке, и ленточная дорожка несет его к цели.

Вот и центральный театр. Веселкин, отдуваясь, бежит по вестибюлю и тормозит только возле стеклянной перегородки.

— Вам что-то нужно? — неприветливая продавщица, смотрит из-за ультрамодных очков-биноклей.
Веселкин застывает, глядя перед собой.
— Ты на месте, — шепчет он, — моя мечта.

Большой прямоугольник выделяется на фоне других плотно расписанных картин. Он чисто белый, без голубых или желтых примесей. И на нем — те самые две точки, что ночами не дают Веселкину покоя, увлекая за собой в неизведанные миры.

Умиротворенный Веселкин возвращается домой. Проверяет продажи: сегодня ушли новые ролики с электрической подзарядкой и эффектом трамплина. Смотрит на часы — спохватывается: лучший друг Петька собирался прийти в гости на чаепитие.

Веселкин включает большущий на всю стену экран. Он загорается синим, мигает несколько раз всеми цветами радуги.

«И к чему эти новшества, — вздыхает Веселкин. — Разве это посиделки — руку не пожмешь, по плечу не похлопаешь. Полезная штука разве что для тех, кто любит перед походом в гости наедаться чеснока».

Ровно в пять на экране появляется взлохмаченный Петька в майке-алкоголичке, с пол-литровой щербатой чашкой, в которой темнеет крепко заваренный чай.

— Я сегодня пунктуальный, — сипит он невыспавшимся голосом. — Ну что, как жизнь, сколько лайков накопил?
— Всего сто тысяч лайков — и она моя, — выпаливает Веселкин, забыв о своем негласном обещании держать все в секрете.
— Кто — твоя?
— Да никто. Картина. «Две точки» называется.
— И что?
— Да ничего. Просто ее Бика нарисовала.
— А, Бика, — с издевкой протягивает Петька. — Вот уж «повезло» тебе со звездой! Имечко у нее, конечно… Да и сама — ни кожи, ни рожи.
— Да, повезло, — с нажимом говорит Веселкин. — Она талантливая.
— Да уж, на что только не идут талантливые певицы, чтобы выжить в своем кругу, пускаются во все тяжкие: скульптуры ваяют, тряпки вышивают, картины малюют… А скоро вообще пельмени лепить начнут — надо же чем-то удивлять!
— Они выживают, как могут, — тихо говорит Веселкин.
— Ага, и всем плевать, что десятки фанов ежедневно умирают от недостатка лайков, — мрачно перебивает Петька, отодвигая переполненную чашку от себя. — Ты что, решил вступить в ряды смертников? Богадельни, между прочим, переполнены уже такими неудачниками с нулевым балансом.
— Да что там, на жизнь у меня останется, — Веселкин уже сам не рад, что затеял этот разговор. — К тому же это самая дешевая ее картина. Продам раритетный велосипед — и получу нужную сумму.

Петька горестно взвывает.

— Ты, наверное, полдома уже продал! Осталось только продать кровать и спать на ступеньках театра, как преданная собачка.

Он плюется от отвращения.

— Лучше подожди, пока она себя не истощит, — мстительно произносит он, переклонившись через стол. — Когда у нее не останется идей, чем удержать публику, а значит, и лайков, чтобы платить своим слугам-музыкантам, она сама уйдет на задворки. Исчезнет, испарится. Ну, ты сам понимаешь, — он подмигивает, — куда деваются звезды без лайков. А ты преспокойненько выберешь себе другое фанатство и заживешь спокойно. Вот, например, чем плохи «Канарейки»? Абсолютно беспроблемная рок-группа.
— Нет, — Веселкин встает, начинает расхаживать по комнате. — Никогда этого не случится, слышишь?
— Не случится, пока существуют такие идиоты, как ты, готовые скупать всякое барахло во благо звездному обществу. Или, — Петька задумывается, хитро улыбаясь, — может, ты собираешься извлечь из-за этого выгоду? А что, выложишь ее картину под своим именем и заработаешь кучу лайков — как тебе идейка?
— Я не собираюсь преступать закон, — твердо говорит Веселкин. — Все, чего я хочу — стать достойным фаном.
— Подарить этой безголосой сто тысяч лайков — с ума сойти! — Петькина чашка переворачивается, заливая стол темной жидкостью.
— А я люблю ее песни.
— Да ну, они скучные и заунывные! — морщится Петька.
— Они говорят о том, чего нам так сильно не хватает, — пожимает плечами Веселкин. — В ее зале нет этих дурацких кабинок, потому что она не боится людей. Каждая ее песня — это не выплеснутая нежность, которую она дарит всем, кто готов слушать.
— Еще скажи, что влюбился, романтик несчастный, — фыркает Петька. — В звезду. Совсем свихнулся.
— Любить звезду глупо, — говорит Веселкин, не глядя в экран. — Но никто мне не помешает выполнить свой долг.

Под ворчание Петьки Веселкин уносится мыслями в последний концерт, на котором был неделю назад. С неженственной прической, растянутыми штанами и балахонистыми кофтами, Бика не могла нравиться массам. А ее голос, местами монотонный и скрипучий, не услаждал уши. Единственное, что привлекало в ней, были грустные глаза необычный формы. И она одна из всех звезд не побоялась выступить против установленного закона, который запрещает передавать лайки по наследству. Ее словам не вняли и только посмеялись: ведь ни мужа, ни детей у нее не было.

Лайки не передаются по наследству. Их нельзя подарить или перебросить на лайкобанковскую карточку друга. Но можно купить сделанную им вещь, и тогда у продавца пополнится баланс.

Бика не боялась за себя. Она беспокоилась о других: о своих фанатах, и о чужих, просто о людях, которые были изолированы друг от друга и должны были зарабатывать «сердечки» всеми немыслимыми способами, чтобы выжить.

Так отчего же рядовой фанат Веселкин не может побеспокоиться о ней?

За это время друг ушел «по-английски»: экран мрачно синел, а микрофон молчал. А Веселкин так и не выпил чаю.

Следующий день начался с громкого оповещения на телефоне. Веселкин даже подскочил на кровати: велосипед нашел своего покупателя.

Скорее, в театр! Веселкин наспех собирается, бреется обычным станком, завалявшимся среди бытовых мелочей, бежит к остановке. Врывается в вестибюль. Одна дверь, вторая… Десяток картин мельтешит перед глазами. Где же она, где та самая, заветная?

— Как — снята с продажи?

Ее не могли снять. И продать не могли. Это, должно быть, ошибка глупой тетки-продавщицы. Обычные понятные слова кажутся Веселкину набором пустых звуков. В отчаянии он бьет кулаками по бронированному стеклу. Тетка за стеклом нажимает на кнопку тревоги, но тут же отпускает, хитро щуря глаза.

— Бика, как вы вовремя! — вопит она в микрофон. — Здесь какой-то ненормальный…

Веселкин ошалело оборачивается. Позади него стоит она — такая же, как на сцене в многолюдном зале. Такая же, как на экране телевизора — простая, не накрашенная, совсем не похожая на звезду.

— Вы что-то хотели? — спокойно спрашивает она.
— Да… да, — Веселкин засовывает руки в карманы, вытаскивает, закладывает за спину: они ему мешают. — К-картину купить… Ту самую… Две точки.
— А почему именно эту? — Бика поднимает брови.

Веселкин паникует. Пытается объяснить, как мечтал купить картину, именно эту картину, путается. Лицо горит, слова не складываются. Нет, он не может сказать ей настоящую причину.

— Пойдемте со мной, — сухо говорит Бика, внимательно выслушав его сумбур.

Она заводит его в гримерку. И — о чудо! Достает из-за шкафа картину.

— Даже не думала, что кому-то может понравиться такое, — она сметает с нее налипшую пыль. — Если хотите, забирайте.
Веселкин дрожащими пальцами лезет в карман за лайковской карточкой.
— Платить не нужно, — еще более сухо говорит Бика. — Я отдаю. Даром.
— Но… ведь она стоит немалых лайков! — Веселкин отступает к двери: происходящее кажется ему сном.
— Мне стыдно за эту халтуру, — говорит она, превращаясь в себя, простую, настоящую Бику, какую Веселкин всегда знал. — И я рада, что вы ее не успели за нее заплатить.

При этом она смотрит ему прямо в глаза. Веселкину становится не по себе от того, что рядом с ним живой человек — такое случается крайне редко.

— О чем эта картина? — спрашивает он, замирая.
— Кто бы мне рассказал, — она невесело усмехается. — Скорее всего, первая точка — это я. А вторая — я точно не знаю. Может, это тот старый мир, от которого мы все отказались. А может, это что-то другое, такое же ценное и важное, как чашка чая с близким другом. Но в то же время далекое и недостижимое, сиренево-синее, как галактическое пространство.
— Что я могу сделать для вас? — говорит Веселкин, готовый выполнить все, о чем она ни попросит.

Бика отвечает не сразу.

— Пригласите меня на чай! — говорит она слегка застенчиво.

Веселкин не знал, что именно сегодня он исполнит свою вторую, давно зревшую, мечту: разобьет синий гостевой экран.