Авторы всех пожеланий в чате получат специальную марку "Меценат конкурса"
Творцам - витиеватостей, читателям - открытий,
А всем удач, успехов и красот! ((: ...Творцам - витиеватостей, читателям - открытий, А всем удач, успехов и красот! ((: / 100 руб.
Удачи всем и мне!! Надеюсь удача нас с малышом не обойдёт)! / 100 руб.
Первый раз участвую в подобном мероприятии! Мне очень интересно🤩Жела ю всем удачи! / 100 руб.
Успехов, удачи и вдохновения! / 100 руб.
Ура!!!!! Конкурс!!!!! Удачи всем участникам! / 100 руб.
У каждого участника есть талант. Верьте в себя и всё получится! / 100 руб.
Всем удачи и вдохновения!!! / 100 руб.
Удачи 🙏 / 100 руб.
Успехов! / 100 руб.
Давайте сделаем призовой фонд 1 500 000 :) / 300 руб.
На маме Гарика Потера у меня вырубился комп и показал мне синюю смерть. В одиннадцатой винде она уже черная, говорят, наверное памяти Пинк Флойда и их "Обратной стороны Луны". Парад обид к концу года. Вот и маму Потера затравили трансгендеры. Только сегодня думал о многозначности "уже", и вот он сам материализовался. Пошел поискать причину скандала. Вот он, нагло каплочу, некогда цитировать вручную:
"Очередная волна критики в отношении Роулинг поднялась в 2020 году. Тогда писательница сделала репост статьи с заголовком: «Мнение: после COVID-19 нужно создать более справедливый мир для людей, которые менструируют». Писательница пошутила: «Люди, которые менструируют». Я почти уверена, что было какое-то слово для этих людей. Жунщины? Жинщуны? Жунщуны? (I’m sure there used to be a word for those people. Someone help me out. Wumben? Wimpund? Woomud?)» «Исчезновение [понятия] биологического пола лишает многих возможности осмысленно обсуждать свою жизнь», — заявляла она в ответ на критику." https:/* /www.rbc.ru/society/23/11/2021 /619cf0459a79472e9524bc2d
Обида так знакома, когда грядет бал, а тебя не ждут...Скоро предстоит праздновать юбилей выхода Саги на киноэкраны, а автора не пригласили, да еще и затравили за сексизм. Мне вот здесь другое интересно. На каком переводчике попробавали "искажать" искажение "Wumben? Wimpund? Woomud?". С какого перепуга английские "u" "i" и "oo" втиснуты не в кальку "вумбен", "вимпанд" (без "W" impaund (конфисковать) и "вумуд", а в деривативы нормальной русской словоформы "женщина".
Вставки получились как створки ставен в русских сказках или складень с тремя иконами, и в них наши "ужи", только зеркальные и такие же уны. "Жунщины? Жинщуны? Жунщуны?"
Это явление в лингивистике называется языковая рефракция, искажение чужого языка из-за особенностей артикуляции и привычек разговаривать на своем. Это очень неплохо используется в миграционных процессах "сол-фасол". Но человек, книги которого издаются миллионными тиражами, экранизируются, должен быть не просто чуток, но и очень осторожен из-за той свиты поклонников, которой обладает. Потому что, когда об этом говорит неграмотный мигрант, это одно, а когда автор книг - это уже политика. Сегодня.
Among orange-tile rooftops and chimney pots the fen fog slips, gray as rats, while on spotted branch of the sycamore two black rooks hunch and darkly glare, watching for night, with absinthe eye cocked on the lone, late, passer-by.
Сильвия Плат Перспектива
охрой черепицы старых крыш поднимаясь лифтом дымохода медленно сквозит туман болотный серый словно крысы ветка в пятнах линьки кож змеиных черного уставшего чинара двух грачей горбатых вороных держит часовыми ночи мрачной что ведут абсентом злого взгляда позднего прохожего вдали
мобильник сдох - вспомнила вас) картинка вызвала детские воспоминания о хрестоматии и книжке мож. читали "грач - птица весенняя". видно тяжесть лет слепила все в один культурный слой. ваще все можно слепить вместе - зависит только от приложенного усилия. вот напр. стих получается грачи - птицы весенние сожрали все, что не сеяли знал ли Саврасов и прочие представители не тех классов, что станет грач предвестником власти от почвы оторванных ассов, что след не оставят на насте лишь по стенам грязные кляксы как «здрасьте». грачи сейчас на карибах, сейшелах гаити но если осталось что жрать – ждите))
We came over the moor-top Through air streaming and green-lit, Stone farms foundering in it, Valleys of grass altering In a light neither of dawn
Nor nightfall, our hands, faces Lucent as porcelain, the earth’s Claim and weight gone out of them. Some such transfiguring moved The eight pilgrims towards its source—
Toward that great jewel: shown often, Never given; hidden, yet Simultaneously seen On moor-top, at sea-bottom, Knowable only by light
Other than noon, than moon, stars— The once-known way becoming Wholly other, and ourselves Estranged, changed, suspended where Angels are rumored, clearly
Floating, among the floating Tables and chairs. Gravity’s Lost in the lift and drift of An easier element Than earth, and there is nothing
So fine we cannot do it. But nearing means distancing: At the common homecoming Light withdraws. Chairs, tables drop Down: the body weighs like stone.
Драгоценный камень Сильвия Плат
По вересковой пустоши мы шли В потоке воздуха слегка зеленоватом Ферм каменные топи в волнах ила Долины прятали заросших полем трав
Играли блики сменой фокуса рассвета На наши руки и подсвеченные лица Упав оттенками тончайшего фарфора Теряющего вес в словах
Паломники источник не нашли Свечение лилось но не сдавалось Дар древний только издали дразнил Но скрытым и далеким оставался исток его
В болотной топи и на дне морском Способный открываться только светом Но не полуденным не звездным и не лунным Сам выбирал случайной встречи место
И мы так сами отстраняясь изменяли Путь незнакомый превращая в дорогой Преображались тихим отсветом печали И крыльев ангела касались головой
И растворялись тенью времени плывущих Столов и стульев гравитацию забыв Был хаос нежен неземного света лучником Душе казалось все возможно на пути
И чем ты ближе тем сильнее отдаление Прощальный вечер возвращения домой Свет тихо гаснет в звуках мебели падений И камень тела забывает жизни боль
вот так придет строка живая как тормозной путь последний катаешь ее во рту в душу спускаешь на веревке с летним бельем знаешь она такая что поймает любого и не отпускаешь потому что тебе не нужен любой вообще не нужен и строка плавится в металле отказа которые тоже нередки и тоже болючи но кто еще сможет так хлестать наяву и любить во сне молча и про себя без ожиданий встреч и случаев тихо по детски нечаянно
день вырулил к финалу с окурков фонарей стряхнув легчайшего пепла снег и кажется спокойно не торопясь подумать можно о себе о чем то завтрашнем обычном или страшном но понимаешь будущего нет и сам ты лишь помеха на чьих то времени пути весне осознавать не страшно хуже понимать что это как для мира вечная война необходимо и неизбежно балластом стать изжив года но не растратив свет как день зачеркнутый в календаре опасных ожиданий помехи неродившейся еще но он не знает как его не ждут а ты то видишь как здесь надоел но снова некуда идти и падаешь к себе пустым ведром на дно колодца отбив бока и напрягая цепь созвездий заблудившихся в пустой воде
Аналитика конкурсного рассказа "Бирючонок" #41, автора mpnz
Одиночество: этапы жизни и внутреннее ощущение
Идея рассказа "Бирючонок" связана с темой одиночества не только как появление и уход в мир и из мира людей, но и как фрейм внутреннего состояния героя. Лишь изредка и в пороговых ситуациях природа позволяет увидеть себя другим —настоящим. Мысль о том, что природное одиночество точнее и аутентичнее отражает естественное состояние человека в новелле рассматривается на нескольких уровнях. Они сообщают произведению многоплановость, охватывая решение проблемы с философской, социальной, событийной и психологической стороны. Раскрытие основной идеи происходит средствами композиции и художественных средств (образ главного героя, пейзажный психологический параллелизм, тропы, значимые детали, реминисценции, основные мотивы: холод, снег, страх, боль, опасность).
Событийный конфликт решен, психологический — спрятан...
Сюжет произведения связан с описанием одного дня подростка, который стал в его жизни встречей с опасностью и новым собой (смешение крови волка и человека, новые семья и дом). Композиционно рассказ построен в виде ретроспекции, где три части, разделенные графически и имеющие подзаголовки со смысловыми акцентами, обрамляют прошлое фрагментами из настоящего. Их можно назвать развязкой событийного плана (герой живет в семье, где у него есть семья из трех поколений и внучка, чем-то похожая на него). В центре повествования история двух пограничных экстремальных состояний героя, которые привели к его "перерождению", а может, к его верификации в том образе, который для него более идентичен (волк вождь), ставший частью его нового сознания.
Но если с событийной стороны сюжет разрешен, то этого не скажешь о плане философском и психологическом. Несмотря на наличие социальных связей (жена, соседи, внучка) герой по-прежнему остается непознанной вещью в себе "закрытой в плане личной территории" даже для близких. Об этом говорит его воспоминание, которое происходит только в проекции внутреннего мира, наедине с собой, во дворе своего дому при виде Луны. Отказ от участия в отстреле волков, предложенном соседями, говорит о том, что и в социальном плане, более широкого круга общения, которое идет после ступеньки "семья", герой не стал частью общества на правах равноправного его представителя. Желание держаться особняком можно расценить как осознание им себя "представителем иной стаи" или полный уход в подсознательный внутренний мир своей судьбы.
Реминисценции: религия, искусство — иллюзия соборности
Мотив одиночества в семье рождения прослеживается уже в самом начале, на уровне описания персонажа и его выхода на зимнюю рыбалку. Когда такое опасное путешествие возложено на пятнадцатилетнего подростка, озабоченного проблемой "накормить семью", это косвенно указывает на то, что он одинок перед проблемами, которые обычно решают взрослые. Этот выход в поле, где он ощущает себя и свободнее, и раскованнее, говорит о том, что интеграция в человеческое общество ему либо не дается, либо не нужна.
В моментах, когда повествование рассказчика сменяется голосом героя, это всегда происходит стихийно. Но поскольку рассказчик "вытаскивает" своего персонажа из своего внутреннего мира, то это не выглядит неестественно. В немногочисленных внутренних обращениях герой направляет свое внимание только к себе. Это одиночество отлично дополняется фоновыми деталями пейзажа — огромное холодное, застывшее снежное пространство, зима, одинокий лес, общение со стихиями природы как в языческой обрядовой поэзии, где обращение к ее силе зачастую были выходом из сложных внутриродовых отношений.
В тексте ступени одиночества с позиций семья, социум, поднимаются выше, на ментальный уровень идей: в религии и философии. Так, реминисценциями ассоциативного уровня, связанными с христианскими архетипами, можно назвать желание героя "накормить рыбой" своих близких в тяжелый год и ситуацию с прорубью, которую можно принять за неформальное крещение и инициацию с силами природы, а не конфессии. Фон событий, где все происходит в пороговых ситуациях на грани жизнь/смерть (прорубь и битва с волками) говорит о том, что уход от одиночества в религию, одна из иллюзий, которая рассыпается в момент реальных испытаний. И если вспомнить, что аналогом волков в овечьей шкуре были фарисеи, то эта отсылка еще раз акцентирует внимание на сознательной позиции главного героя, имеющего характер интроверта.
По касательной в рассказе проходит тема искусства. И она связана с реминисценцией повести Троепольского "Белый Бим Черное ухо". Такое упоминание в тексте служит своеобразной метой исторического временного промежутка, который условно можно оценить как конец 80-х лет прошлого столетия и период после миллениума, где герой уже рассказчик историй про Васятку.
Рассказчик и герой
Намеренная диссоциация между образом Васятки и героем двух современных вставок — дедом, говорит о том, что в тексте не ставится знак равенства между образом сочиненным и тем, кто является первоисточником в рассказах для девочки. Эта ситуация двойничества, полифонии встречается не однажды. Так мы говорили о повествователе и его переходе на внутренний образ "бирючонка", такое же несоответствие встречается в финале, когда раненного героя обнаружили и привезли в дом будущей жены, где он спорит о количестве убитых волков. В разнице между объективными "пятью" волками, о которых говорит девочка-луна Катерина — и "четырьмя", на которых указывает раненый Васятка, герой ассоциирует себя выжившего с тем пятым волком-вожаком.
Эта верификация с миром природы, где он только и может оставаться самим собой, где после карнавального "крещения" и "братания кровью с волками" он становится почти своим в волчьей стае, вызывая у ее выживших соплеменников чувство страха и превосходства, напоминающего им вожака, делает его на какое-то время неодиноким и нашедшим свою нишу в мире природы, совпадающую с данным ему прозвищем Бирюк — волк-одиночка. Необходимость социализации способна оживить в нем человека только при общении с ребенком, еще близким к природному уровню восприятия мира. Все остальное: как выбранная маска современника, вынудившая его играть роль человека по праву рождения. Психологическое одиночество героя не купируется ничем, и это позволяет сделать вывод, что обретение дома и семьи, такой же иллюзорный выход из него как и приход в религию — временная имитация растворенности в других.
Символика и аллегоричность природных образов в создании характера героя
Для фоновой окраски этого мотива использованы различные приемы. Цитатная и речевая характеристика Бирючонка отражают в нем самодостаточную, глубокую и замкнутую личность, с некоторой скидкой на необходимость принимать игру в жизнь. Значимые детали, которые аллегорически созвучны внутреннему миру персонажа — образ наста в обоих временных пластах. Первый раз эта деталь встречается в самом начале, когда герой выходит во двор закрыть калитку и видит мириады лунных искр. И это рассыпанное образное приветствие Луны, как будто собирает в нем картинку прошлого, и начинается его внутренний монолог и рассказ о детстве "бирючонка".
В этих воспоминаниях родители упоминаются вскользь, что не характерно для людей, выросших в тепличных условиях. Замкнутость подростка, решение им взрослых проблем, намекает на какую-то внутреннюю трагедию, приведшую к раннему взрослению. По некоторым эпизодам видно, что иногда, он как будто насильно удерживает в себе себя, не выходя за очерченный круг сдержанности в зону раскованности.
Став триггером и направив в пространство воспоминаний, деталь наста постепенно становится более масштабированным образом и занимает уже не место во дворе у калитки, а целое замерзшее озеро. Если вспомнить внешний вид наста, то он напоминает стеклянные осколки, лежащие под углом падения солнечного света. Его ноздреватость чем-то схожа с хлебным мякишем, а звук при движении напоминает хруст, на подсознательном уровне отражаясь эмоцией опасений. Этот хруст позднее герой услышит в борьбе с волками.
Еще одним почти действующим одухотворенным персонажем из мира холода можно назвать снег. Он в авторском исполнении имеет самые разные паттерны, связанные почти со всеми проявлениями жизни: он напоминает кашу, молоко, белую кутерьму, вихрь, белый кисель, сущность, хватающую за ноги, белую пыль. Из природных явлений еще ветер, Луна ("размытое пятно Луны" появляется дважды, оберег в бою с волками, луна лампочка, луна — лицо девочки) и Солнце появляются в эпизодах новеллы, как бы становясь проявителями "реального, без маски" персонажа. Общаясь с ними на уровне ведических религий ("Взглянул на луну: «Подсоби, родная…»), он уверенно чувствует себя продолжением этой линии жизни.
Образ волка в русской обрядовой поэзии, сказках и пословицах имеет весьма специфический вариант отображения, с одной стороны, это злой хищник, не ведающий преграды ни в чем, когда ему требуется отстоять свою территорию или спасти жизнь. С другой стороны, его трансцендентальная роль в междумирии яви и нави, как оборотня, животного, тотем которого способен собирать под свою шкуру всех, кто не может существовать в иллюзиях человеческого общества, делают его таким волшебным антагонистом придуманных институтов соборности на Земле — семьи, искусства, религии, государственности. В этой вилке символики волка и остался герой "Бирючонка", растворяя свое одиночество на воспоминания и общение со своим продолжением — вечностью в виде ребенка, ждущего рассказов о Васятке.
Оба разбора писались с "чистого листа" без использования материалов интернета в его фатальной отключке размером в целую страну. Сегодня такое уточнение важно.
собирайся тебя отпоют уворуют туфлю до застолья кто то сверху погнавший пургу поменяет влюбленность на совесть и покатят монеты дорог рассыпаясь хлопушкой на свадьбе недопиленный пушкинский рог и тургеневских девок усадьбы
если классику перевести на обычное тихое слово ни метла ни чужой огород каменя грех не почувствуют оловом пропаяю души передоз микросхемой гирлянды из спичек у цветных эволюций кайло вожделений отмычек набором сегрегацию слова ведет кофе мол
led меняет глаза на мозоли и стекол осколки первородного льда не осталось птички кончились иглами елок
собирайся тебя отпоют в песнях рок или в джазовом драйве передумала выбрось туфлю пока небо в пожар забинтовано
постепенно угасает слов диктат еще несколько хайтечных поколений и у классики как бабушки на лавке из читателей и слушателей драм беспристрастных словно руны на деревьях птицы мыслей будут гнезда по утрам вить не германом психушку поминая не курагиным из графских многословий а порталом вне событий снов из рам сериальных перехваченных наитий плагиатом круг сюжетов подпирая
спит дорога отпуская ветер в спину пешеходам незадачливого дна мерзнет стройка и аккаунтами трампа греет солнце под асфальтом дав угля и жировкам и распискам на бумаге воздух гарью и туманом кормит гравий это луковицы мартовских тюльпанов и гвоздики недостроенных помостов возвращаются в родные огороды роумингом зимнего рубля
опилок степ не бесконечен в степи деревьев мало но она листвой не лжет а лечит протяжным посвистом ветров а сопки сопки мягкой хвоей тепла рыжеющей сосны где камни устланы корой сбежавших молом древесин шиповник жжет и метит руки полозья ран росой кропя желтки лисичек млеют руки лаская нежной желтизной травы примятой оперенье полян полощет злой туман монист осин дрожанье геи и воздух разнотравий прян глотком вина дыханьем дыма щадящим ковроланом мха и пик монаха где могилой уснула бывшая страна за то что где то на привале забыли спичку погасить играя в ямбы карнавала в чужом поломанном пути
ты повторяешь а игра заточена под дрифт но не спеши в круги чужого сада живи как хочешь радуйся блажи а повторяй лишь иногда насилия не надо когда устану не на время навсегда как тысячи отчаявшихся здесь я просто лягу в белый контур сна и мы соединимся в фрейме вместе где месть с любовью седоватый дым навеянный кометой или диском рекреационным живая тень и старый пилигрим оставивший в следах дороги ноги
на шахматной доске пиар кодов напоминающей рассыпанные двери день черно бел обыденен и сов чужие сны из отражений не пребудут секундой вылетевший суздальский пунктир дорожную разметку не заметив поможет переходы перейти не растворяя след на красном ветре рисунок герберы на медленном холсте стекает матрицей невыпавших осадков и утро замирает словно степь нарушив праздника приземистый порядок осколки наледи на плоскости воды холодных брызг прерывистые звуки ты приходил и кажется забыл ключи на ветках прорастая небом в руки хрустальный дождь остудит и пройдет в порталы улиц и шлагбаумы гардин не возвращаются лишь те которых ждешь и умкой памяти катаются на льдине
больше пятнадцати лет фабула слов нараспашку мне все равно где писать в комменте в личном письме в дневнике записке подачкой сердце рисуя на запотевшем окне закрывая от времени строчку
в этом равенстве имя и боль кожа с рожи змеиной рогожкой облезает под плети йети слов убегая сороконожкой в дебри мыслей чужих разделивших себя на наличность стыдных писем и спрятанной лжи устаешь от чудес и приличий
на обочине дорожной пролежней свинцовый снег декаданс январской стужи обмороженных надежд руки греет деки танец в переборах серебра даже если злой останься или добрый навсегда там где выбиты водой камни словно мякиш наста пьеса струнной тишины бережет от слова взгляд роли ...маленькое счастье в карнавале февраля
казалось бы тайна тайн разгаданных первый и последний слепящий и матовый осевший грязный слежавшийся и притоптанный нарисованный и рассыпанный ночной и осенний снег и все про него знают что это волшебные теги пробелов а он все равно идет как на работу но когда я вижу его в окне оттуда где он не прекращался ни на минуту невидимо все меняется и янтарь пустотой прирастает отпуская доисторическую мушку на чей то прицел в dote песок это снег стекол и любовь моря ставшего ямой арала там твои корабли
день консортом придуманных слов знаки знакам друзья и враги деньги тоже всего плагиат и никто их формат не сменил идентичны как позы сурка равиоли кутюр пельменей в их привычной до судорог роли скучает пушкин или топит взгляд обруганный за низость дирижер кино сгоревшего в углях веселых майнеров и верных жен
выгорая у свечи экрана я хоть знаю о том что пляшу под чужую уставшую дудку белый шум из хрустальных дождей ты то помнишь об этом злой друг обмакнув в сны сметаны вареник
"Новости В американском штате Нью-Джерси умер сурок по имени Мел, предсказывающий наступление весны. Об этом сообщается в фейсбуке в группе Клуба сурка из Миллтауна.
Сурок умер 31 января. 2 февраля в США отмечается «День сурка». Взято из "Дождя".
события падают в карты не наоборот достаточной тонкой детали пустой незначительной мелочи и кельтский крест из прошлого не совпадет а направит лешего времени вспять покорять предсказанность двойка мечей или девятка по новому вини масть горя и слез книг без обычных слов они стоят не на полках искрят на поворотах где широкополосность становится тонкой линией черной гуаши кисточки японской по шелку ткани вобравшей цусиму и порт артур без слов гаснут фонарики на воде и плывут дальше сказки безумий сильнее переменных уравнений нельзя просчитать талант
кто то отсидится в деньгах кто то обрастет литературой и переползет в квантовый скачок словом и металлом
к богадельне и хоспису не привяжешься так и к общаге коммуне артели кибуце стены бы ждали если умели а так зачем все это обманки уюта кружева недогоревший ком газеты в костре осеннем не честнее ли обвалить стены самому
пологий как скат нервный привал степи бескрайнее нечто погибнуть или спастись млечно
там далеко и давно где снег еще падал не шел ты украл у меня елочку из обрезков латуни еще пепел берлинской стены не опал как автограф рейхстага и казалось вот там за бугром настоящая жизнь а здесь продолжение гулага хорошо что украл там теперь свет настольной диодов без лампы снята или совсем снесена дверь занавески и той не осталось только тени твоих ночников берегущие стены
словарная статья окоп сознаний вписаться в масть обычных орфограмм пропасть в артикуляции колодце и смыслы опытом постельным полоскать а поводок лексем невидимо но строго ведет к молчанью ноги ходока и кажется приемлемое строгим а вечное разгулом кабака янтарь и канифоль одни и те же слезы пробитых сосен в новогодний день как хороши не освежеванные розы стихотворений в позе и святая лень обломова когда устанешь грязь месить как тесто минуты складывать булыжниками риса и тесный мир сожмется изнутри не дав дыханию словами говорить припомнишь рильке слов его каркас о том что смерть не хуже жизни и чей то дрифт летящий на тебя расценишь как удачный шанс в сравнении с травой в сетях систем и уток киснуть
Публикация комментариев и создание новых тем на форуме Адвего для текущего аккаунта ограничено. Подробная информация и связь с администрацией: https://advego.com/v2/support/ban/forum/1186
