Крик / #133 / DELETED

Под стрельчатым сводом громыхало, материлось и топало. Шум приближался. Эдвард вжал голову в плечи, понимая, что взбучки не миновать, но тут же, словно опомнившись, горделиво выпрямился и развернулся со свежей пылью на палитре к мольберту.

Дверь в келью распахнулась с такой силой, что подсолнухи в разнокалиберной таре затрепетали стилизованными лепестками и вознамерились осыпаться. В приземистом проёме хмурился грозный коротышка, чей гнев быстро сменился растерянностью — он засеменил к мольберту и всплеснул руками:
— Да когда ты возьмёшься за ум, Эд? Я устал тебя выгораживать перед попечителями Ковенанта!
Эдвард молчал, старательно сохраняя одухотворённый вид, чтобы на лице не отразились стыд и раскаяние.
Коротышка покружил по келье, стряхнул воображаемый мусор с высокого табурета и, кряхтя, забрался на него.
— Ну, чего молчишь, ирод?
Художник пожал плечами:
— А что ты хочешь услышать, Бес?
Толстяк взвизгнул:
— Не Бес! Для тебя я куратор Бестиарий! — и уже тише, но всё ещё с запальчивостью, продолжил: — А услышать я хочу, Эдвард, доколе ты намерен переводить драгоценную пыль на мазню, от которой одни проблемы?
Бес обличающе вытянул руку с указующим перстом в сторону мольберта, табурет покачнулся, куратор не усидел на нём и в два прыжка оказался перед картиной.

Из-за ограничений в поставках пыли на холсте преобладали синие и жёлтые тона. Откровенно говоря, это ещё не было картиной, Эд приступил к наброску на рассвете, едва первые лучи неуверенно просочились сквозь арочное окно. Такой ранний старт был необходим для завершения картины до наступления ночи. Беда тем увлечённым пыльникам, которых полночь заставала врасплох, поэтому художникам приходилось рассчитывать время до минуты.

Куратор пыхтел рядом, дожидаясь ответа, пауза затягивалась, и молчать дальше было неприлично:
— Простите, господин куратор, но я не знаю, что ответить... Скажу прямо: время для беседы неудачное — Вам известно, что произойдёт, если картину не завершить до двенадцати ночи.
— Дурья твоя башка, — Бес устало вздохнул: — я не менее хорошо осведомлён, что случится, если ты её завершишь. Ты пойми, — продолжил он с жаром: — вы — все вы! — кладёте последние мазки и забываете о своих детищах. А я, между прочим, потом наблюдаю, как семейная пара суматошно летает по подвалу, в надежде выбраться из него, чтобы парить над городом!
Эдвард нахмурился.
— А ты не знал? Ты думал, что они живут долго и счастливо, даже если их не купили? И Виллем со своими подсолнухами, и Марк с нестандартным видением — как вы меня все достали! — Бес взвился до фальцета, рванул у художника кисть из рук, из-за чего увесистый шмат пыли ляпнулся на запястье куратора.
Оба вытаращили глаза, кисть полетела в сторону, а коротышка помчался из кельи — видимо, к медикам. Если не снять кляксу противопылевым раствором, то к ночи она прорастёт, и последствия будут плачевными.

Никто не знал, откуда попечители берут пыль. Поговаривали, что она тянется за отвергнутыми художниками из их мира — и чем непризнаннее был гений, тем больший шлейф генерировал. Казалось бы, вполне разумно выдать автору всю его пыль сразу же при переходе — пусть творит. Но попечители оценивали талант художников исключительно по прибыли, которую приносили их картины. Не будешь слушаться наставлений куратора — и норму пыли уменьшат, а потом и вовсе обнулят, как это случилось с Виллемом после полотна со звёздной ночью.

Эдвард вздохнул, подобрал кисть и подошёл к окну, подставляя пылинки под солнечные лучи и наблюдая, как они переливаются сине-жёлтыми красками. Никаких переходов в зелёный, смешать их не удастся. Есть только та гамма, которую выдали. От прежних запасов остался ещё чёрный и красный, и похоже, что их тоже придётся потратить на новое полотно.

Внимание Эда привлёк шум в парке. По аллее из реалистичных лип грузно вышагивали, ломаясь на непропорционально длинных ходулях, слоны Дали. Сальвадор считался модным пыльником, на его картины записывались за полгода вперёд. Случались и у него промахи, конечно, но потом «ценители искусства» приноровились драпировать святого Антония, а слоны, тающие часы и экспрессивные тигры стали обязательным антуражем всех богатых домов.

Большинство художников становились ремесленниками, старательно выписывающими натюрморты и обнажённых дев. Хотя знали, как обойдутся с их полотнами покупатели. Виллем пытался найти компромиссы, а потом, понимая неотвратимость финала, распихал по знакомым свои детища. От коллекции стоптанных ботинок Эду удалось отказаться, но подсолнухи теперь занимали львиную долю пространства кельи. А вот теперь и летающие над городом Марка заперты в подвале — ужасная участь. Эдвард поёжился, взглянул на часы и достал припрятанные цвета пыли. Это была четвёртая попытка получить желаемый результат, очередная ошибка с рук не сойдёт.

Было без четверти двенадцать, когда он наносил последние мазки, уже осознавая, что высохнуть полотно не успеет. Хотел было поправить линии парапета, но чёрный оттенок закончился, и художник отложил палитру с кистью. Устало сел на краешек кровати, почти успев задремать. Бой часов выдернул его из сонных лап небытия, Эдвард встрепенулся и шагнул к полотну. По всему замку нарастал гул, его картину точно не услышат, и всё же он нервничал.

Согбенная фигура на холсте ожила, ладони ещё сильнее вдавили жёлтые щёки, сделав лысый череп почти треугольным. Чёрный рот подёргивался в крике — и жалкое существо вывалилось на подставленные руки Эда, успевшего в последний момент накинуть драпировку на картину.
— Тише, маленькая, тише, они не придут за тобой, — Эдвард донёс сестру до кровати и уселся рядом, поглаживая лысую голову. Существо ещё вздрагивало, но крик из раззявленого чёрного рта стих.
— Вот же чёрт! — на ладонях художника кустились мазки непросохшей пыли. Он попытался было встать, чтобы протереть руки раствором, но существо сжалось в такой нервный комок, что Эд смирился: — Что ж, так тому и быть. Сейчас ты успокоишься, а потом мы напоследок прогуляемся.

Где-то в подвале бились о стрельчатые своды мужчина и женщина, которым суждено парить над городом. Нужно успеть найти их, пока пыль не проросла.