Вендинговый автомат / #114 / DELETED

Янто родился в поколении, которое не знает, что такое холод.

Зато знает, что такое боль ― он беззвучно морщится, припадая пальцами к межкоррекуляриационному стеклу и смачно звякая по нему подбородком. Рот его ― длинный, плоский рот ― всё равно трескается в улыбке, анализатор против моего желания выдаёт ядовито-салатовый огонёк.

По логике вещей, все эти зелёные оттенки его радости на моём напульснике должны заставлять меня сиять и пениться, как и любого другого любящего родителя. К примеру, Мэй, моя жена, может посреди дня расползтись в кресле, нежно забулькать что-то по-голубиному, выставив вперёд руку с пылающим анализатором, и очень сильно от этого устать к вечеру ― к моменту, когда Янто обычно возвращается домой и выкладывает последние новости.

Время от времени я кажусь себе старомодным: читаю с электронной книги, пересматриваю сто шестой сезон «Доктора Кто», не люблю анализаторы, без спросу указывающие мне на эмоциональное состояние людей. Особенно, если эти люди стоят на расстоянии нескольких шагов и моргают на зияющий перед ними двадцать первый век.

― Всё в порядке? ― растревоженно урчит Мэй, не отрывая взгляда от случайных мутно-бордовых вспышек боли, исходящих от Янто и его подбородка.

Янто кивает.

Он тоже кажется старомодным: слишком много зелёного, даже глаза. Сходит с ума по истории, выпрашивает на День Рождения пару минут в Камере, иногда даже носит рубашки. За стеклом люди бродят в пальто и куртках фиолетовых, на лицах у них лужицы снежинок и какое-то общее голодное выражение. Янто интуитивно тянется к анализатору ― он коллекционирует чувства незнакомцев ― и резко осознаёт, где находится.

Камера.

Камера ― удовольствие не из дешёвых, но, надо признать, оно того стоит. Кто бы мог предположить, что когда-нибудь человечество будет торговать историей? А вот она, тут, раздаётся по принципу шоколадок в торговом автомате, разве что потрогать нельзя. Путешествия во времени были легализированы несколько лет назад, но действия на их протяжении просто-напросто невозможны: на месте назначения в Камере закрывается выход, зато вокруг неё образуется энергетическое поле, благодаря которому все мы становимся незаметными для окружения. Не невидимыми ― незаметными.

Янто зачарованно хлопает глазами на тех, кто идёт против ветра, смешно наклонившись вперёд с лицами великих мореплавателей. Ему не холодно и от этого обидно ― он вжимается сильнее и куксится. Дети воспитываются, как комнатные растения, и вжимаются сильнее.

Наш мир трескается, как цветочный горшок. Янто никогда не просится в будущее, хотя рекламы каждый день ненавязчиво рекомендуют именно такое путешествие. Будущее не будет комнатным ― будущее будет жестоким, и нам не хочется знать. Не хочется знать, что мы к ней ведём, что мы ― её часть.

Вспышки боли утихают, от Мэй исходит размеренное розовое сияние. Анализатор её, направленный на меня, замирает в размышлениях и после нескольких встряхиваний тухнет.

― Заряд кончился, похоже, ― разочарованно выдыхает Мэй и продолжает не поднимать глаза.

Анализатор ей выдаёт чёрный. Не свет, разумеется. Наше время подходит к концу, но мы продолжаем стоять, делая вид, что так и задумано.

Янто медлит и дрожит. Он родился в поколении, которое не знает, что такое холод.
Зато знает, что такое боль: он надкусывает губу, сводит брови над переносицей тучками и смотрит в прошлое.