Лист / #1 / DELETED

Я плохо спал. Слышал, как проезжают мимо дома машины. Разговоры. Даже музыку из бара на соседней улице. Когда вконец надоело ворочаться, я решил вставать. Тихонько, пошатываясь от долгого лежания, я подошёл к окну и раскрыл шторы. Было раннее утро, и за высотками проглядывался розоватый восход.

Как же трещит голова.

Натянув на себя штаны и свитер, я вышел на улицу. Пройдя пару кварталов, свернул на тихую улочку, густо засаженную деревьями. Я вдохнул и ощутил осенний запах листьев, небрежно разлегшихся на асфальте.

Между домами показалось солнце, и улица заиграла яркими красками. Я смотрел, как лучи проникают сквозь разноцветные листья, еще державшиеся на деревьях и слегка покачивающиеся от ветерка. Красиво.

Тут я услышал щелчок и повернул голову по направлению звука. Открылась первая кофейня. Дверь оставили широко распахнутой, и часть улицы наполнилась приятной спокойной музыкой. В окнах домов начинают распахивать шторы. Город начинал просыпаться. Самое время для кофе.

В помещении стоял чудесный запах бобовых и корицы. Я почувствовал себя бодрым, не смотря на кошмарную ночь. Хозяйкой оказалась рыжеволосая девушка, она поправляла банки на полках. Заметив меня, она широко улыбнулась и пропела:

— Доброе утро!

— Доброе утро, — ответил я, не в силах сдержать улыбку в ответ.

Девушка выдержала паузу, дав мне подумать.

— Сделайте, пожалуйста, капучино без сахара.

Она кивнула и принялась за дело, тихонько подпевая играющей песне. Я огляделся. Зал был небольшим, и приглушенные люстры на потолке предполагали уютные вечерние посиделки. На широких подоконниках лежали подушки и маленький поднос на ножках. Можно было расположиться прямо там. На стенах висели черно-белые фото людей за разными занятиями. Такие живые картинки, хоть и лишенные цвета. Мое внимание время от времени переключалось на девушку за стойкой. Какая легкость в ее движениях. Она тоже иногда поглядывала на меня и улыбалась.
— Вам корицу добавить?

— Нет, спасибо.

— Эклеры?

— Давайте два.

— Сейчас заверну.

Поблагодарив девушку, я вышел на улицу, размышляя, не вернуться ли сюда завтра за ее телефоном. Сев на скамейку неподалёку, я принялся с аппетитом уплетать эклер. Вкусно. Головная боль отпустила. Как мало нужно, чтобы было хорошо. Через мгновение я уже был готов не ждать завтра, а пойти за телефоном прямо сейчас, как вдруг увидел рядом стоящего мальчишку с рюкзаком, который с интересом смотрел на меня.

— Привет, — просто сказал он.

— Привет, — ответил я.

— А можно я тут посижу? — он указал на скамейку, где сидел я.

— Конечно. Садись, — я не был против.

Мальчик снял свой рюкзак и сел.

— Меня Оли зовут, — сказал он и протянул руку.

— Дейв, — ответил я, бросив покусанный эклер в пакет и протянув руку мальчику. Он старался выглядеть по-деловому, как взрослый. Мне виделось это довольно забавным.

Оли раскрыл свой рюкзак, вытащил оттуда альбом с пеналом и сел. Упершись спиной о скамейку, он открыл альбом, перелистал несколько исписанных рисунками листов и остановился на последнем. Я искоса глянул на его работы. Такой маленький и уже что-то может творить. На последнем листе был набросок улицы, на которой мы находились. Я узнал ее по вывеске кофейни. Конечно, я не мог не сказать:

— Классно рисуешь. Кто тебя научил?

— Никто. Я рисую всего год.

— А, кажется, будто давно занимаешься.

— Моя мама очень болела, и не могла говорить, но она писала и рисовала. Мне нравилось, словно разгадываешь загадку.

— Она поправилась? — осторожно спросил я.

— Нет, мама умерла год назад, — ответил Оли, не отрываясь от рисунка.

У меня ёкнуло сердце.

— Мне жаль, — выдавил я из себя.

— Все хорошо. Теперь я тоже рисую.

На этом Оли закончил штриховать задний фон и принялся за передний. Я сделал очередной глоток остывающего напитка. Люди появляются в окнах, на улице, в машинах. Кто-то говорит по телефону, кто-то погружён в музыку из наушников. Я понял, что потерял счёт времени.

Опустив глаза на мальчугана, я заметил, что он пытается срисовать нашу скамейку. Иногда он отрывал взгляд от листа и внимательно смотрел на мои ноги, руки, как бы подмечая мелкие детали. Тут я заметил, что он разглядывает пакет с эклерами, лежащий на скамье и мне захотелось его угостить.

— Хочешь эклер?

— С кремом?

— Ага.

— Хочу.

Я отдал ему второй. Оли оторвался от альбома, взял эклер и с удовольствием откусил кусок.

— Спасибо, — жуя, проговорил он.

— Кушай, — ответил я.

Мне было приятно.

— А можно попить?

— А тебе разрешают пить кофе?

— Я уже взрослый. Мне почти тринадцать.

— Мне кажется, этого мало, чтобы пить кофе.

— Почему? Я ведь гуляю один. И в школе хорошо учусь.

Он начинает мне нравиться.

— Ну, держи, раз так.

Он взял мой стакан, сделал пару глотков и поморщился.

— Фу! Он же горький, — проворчал Оли.

Я расхохотался.

— Заешь эклером.

Мальчик откусил ещё один большой кусок и довольно кивнул. Мы оба молча прикончили эклеры, и Оли все же допил мой кофе. Кажется, распробовал.

— Где твой отец? — спросил я.

— Он работает допоздна.
— Вы живёте вдвоём?

— Нет, с нами живет ещё Роуз, моя сестра, но она редко бывает дома.

— То есть, ты постоянно один?

— Да.

— Оли, а где ты живешь?

— А я тебе не скажу, я тебя не знаю.

— А ты, правда, взрослый, — с улыбкой заметил я, — Просто думал проводить тебя до дома, чтобы ты не шёл один.

— А мне не домой, я иду в школу.

— Тогда провожу до школы?

— Пойдём.

Одним лёгким движением Оли спрыгнул со скамейки и принялся убирать свои вещи в рюкзак. Я тоже поднялся. Мы шли и говорили. Я отметил, что он очень рано повзрослел. Оли рассказал, что иногда на него находит желание сесть и начать что-то писать в самых неожиданных местах.

— И сегодня тоже так было?

— Да, я только тебя увидел и всё сразу понял.

Мы свернули на улицу, ведущую в школу. Я ожидал увидеть кучу детей, столпотворение машин, галдёж и всё в этом духе, но вокруг была тишина. Вдалеке двое школьников неторопливо шли из школы.

— Почему так мало людей?

— Сегодня же выходной.

— А почему ты здесь?

— Не знаю, мне нужно было.

Ох и чудной. Хотя, что делать дома?

— И что ты будешь делать в школе, если сегодня выходной?

Оли какое-то время молчал, а потом поднял взгляд на меня.
— Дейв, у тебя бывает такое ощущение, будто ты знаешь, что должен быть именно здесь и именно сейчас?
— Ну... возможно.

— Вот у меня такое часто. И в такие моменты я рисую.

— Что ты рисуешь?

— Все, что вокруг меня.

— А можно мне посмотреть?

— Думаю, да.

Он деловито скинул рюкзак, достал альбом, отдал мне и присел на траву. Я последовал его примеру. Альбом был немножко мятым от постоянного использования. Внутренне радуясь, что прикасаюсь к чему-то чистому и прекрасному, я открыл первый лист и увидел тот самый рисунок, который Оли рисовал сегодня.

— Ой, я открыл с конца, — сказал я и захотел перевернуть альбом.

— Нет, Дейв. Ты правильно открыл. Это начало.

— Как скажешь, — я не стал спорить.

Я внимательно посмотрел на рисунок. Все в точности было так, как на той улице. Машина напротив нашей скамейки. Даже мусорный бак справа, а эклеры слева…

Слева? Но ведь они лежали между нами, а я сидел справа…

И тут я понял, что Оли рисовал не от своего лица, а от моего. Точно. Я был поражён. Я перевёл взгляд на мальчика. Тот отвлеченно гладил ладонью мягкую траву.

— Оливер, на твоем рисунке я — главный герой?

— Правда? — Он посмотрел на своё творение, — Видимо.

Затем он вытащил из своего рюкзака тетрадь и начал снова что-то вырисовывать.

— Потом покажешь, что ты там делаешь. Сначала досмотрю альбом, — сказал я и перевернул лист. Следующая картинка была глазами того, кто сидел на траве, а на коленях держал лист, где было нарисовано... Но... это же сейчас то, что делаю... я. Мои колени. Лист альбомный. Рюкзак у камня слева. Я поднял глаза. Рюкзак там и лежал. У меня закружилась голова, я соскочил и начал ходить вокруг, периодически заглядывая в альбом.

— Как такое возможно? — воскликнул я.

Оли увлеченно продолжал черкать что-то в тетради. Я смотрел на него. Обычный ребёнок. Это какой-то дар? Выходит, что мы встретились с ним не случайно?

— Оли?

Оли оторвался от рисунка.

— Ты чего поднялся?

— Оли, можно спросить про твою маму?

— Конечно, я люблю говорить о ней, — ответил он и продолжил рисование.

А что, собственно, спросить? Я не знаю.

— Чем Мама болела?

— Папа говорит, что это было помутнение рассудка на фоне рака головного мозга. Мама думала иначе.

— А как она думала?

— Она считала, что мир обречён. Она знала, что что-то должно произойти и хотела рассказать, но потеряла голос. Она пыталась объяснить все рисунками. Но я так и не понял.

— Почему?

— Я был маленьким и плохо разгадывал ее загадки. А после смерти папа выбросил рисунки.

Походив ещё немного, я взял в руки альбом. Небо затянулось, вокруг все стало серым. Дальше? Перевернул лист. Всё такое расплывчатое, нечеткое, словно... в тумане? Я смог на рисунке разглядеть школу именно с того места, где мы как раз стоим. Ладно. Я перевернул ещё лист. Тот же ракурс. Но школы нет, словно там всегда было пусто. Следующий лист. То же место. Нет деревьев, домов и фонарей. Следующий. На нём я смотрю на Оливера, он держит меня за руку и будто успокаивает меня. Я перевёл взгляд на Оли. Тот кропотливо пыхтел над рисунком. Что же тогда там? Следующий рисунок. Хочу ли я знать? Переворачиваю лист. На нем нет Оли. Только мое тело, земля и рюкзак, лежащий у камня. У меня подкосились ноги. Что это за дьявольщина? Осталось два листа. Глубокий вдох. Ничего, кроме меня. Белый лист и только мое тело в центре. Сердце колотится жутко. Я провёл рукой вспотевшему лицу. Последний лист?

Он был пуст.

С глазами, полными отчаяния, я подбежал к Оли, взял его за плечи.

— Оливер, что это за рисунки? Что это значит? Почему ты так спокоен?

— Потому что я там, где должен быть. И ты тоже. Смотри! — он указал пальцем на двор позади нас. Я обернулся. Прямо на нас надвигался густой туман, поглощая всё вокруг. От него нельзя было скрыться. Неужели всё — правда? В ужасе я обнял мальчика, словно ему нужна была защита. Но защита была нужна мне. Я бросил взгляд на тетрадь, оставленную ребёнком.

— Кто это на рисунке?

— Моя мама.
И я узнал ее. Я уже видел ее. Это девушка из кофейни.