Оборотень / #91 / MarinaTY

Лука пробирался к полицейскому участку задворками, пряча пылающее от ледяного ветра лицо за ворот поизносившейся шубы. Слухи о готовившейся новой вылазке Волколака нагнали на деревенских такой страх, что заметь кто Луку, ползущего по заснеженной крыше к камерам временного содержания, перекрестился бы и отвернулся от греха.

— Что, погодка хороша? — Денис Васильевич потянулся, разминая помятые в пьяной драке кости, и сбросил кафтан, — твоим-то к Рождеству поросенок пригодиться? — он усмехнулся и ударил Луку кулаком в бок, пока тот аккуратно застегивал серебряные пуговицы барского кафтана.
— А то! — гаркнул тот, но хозяин тут же зажал ему рот рукой и прислушался. Охранник в караулке сладко храпел.
— Ладно, давай поспи. Утром тебя выпустят, сразу ко мне, ни с кем не разговаривай! Да тебе не в первой, выручаешь меня!
— Барин! — Лука неловко топтался внизу, пока граф Денис Васильевич Волков подтягивался и залезал на крышу, запутавшись в рваной шубе своего конюшенного.
— Ну чего еще? А то меня ждет горячая ванна и теплая постель. И не заводи опять, когда я кутить брошу. Брошу – и мы с тобой со скуки подохнем! — усмехнулся он из темноты.
— Вы это, осторожнее. Сказывают, Волколак шастает по деревне, — ни к кому Лука не был так привязан, как к хозяину, с которым они вместе выросли и были похожи, словно братья.
— Дурак ты, Лука! Изловить бандита – стоящее дело, а прятаться – на то бабы есть, — и он исчез.

Лука встряхнулся, холод стал покусывать его сквозь нарядную одежду барина. Он попытался выпрямить спину, с усмешкой, подобно хозяину, взглянуть на мышей, высунувших носы из-под прогнившего соломенного матраса в поисках ужина, и замер от испуга. Вдалеке протяжно завыл волк.

Через некоторое время Лука услышал шепот в караулке. Двое спорили. Закоченев, он боялся пошевелиться и привлечь внимание и весь превратился в слух.

— Не нравится мне это, не люблю, когда в деле бабы замешаны! У меня дурное предчувствие! Слишком он разошелся, я такого запалу в нем еще не видел, — голос был низкий и хриплый.
— Молод еще, кровь кипит, — усмехнулся второй, и Лука признал стряпчего. Сжав кулаки от ярости, он подумал: «Как же так, дружбу с барином водит, а сам – вор и убийца!»
— Деньги сразу на всех, и пусть забирает ее ко всем чертям! — не унимался первый.
— Да что ему твои деньги! Тесно ему у нас. Сам черт не брат, а сослали в такое захолустье.
— Я заберу свою долю, — подняв масляную лампу к лицу, один из заговорщиков в несколько тяжелых шагов пересек коридор и остановился возле камеры, где, отвернувшись к стене, лежал Лука.

Огромные легкие работали, как паровые котлы, и несколько секунд, пока он рассматривал темную камеру, показались Луке бесконечными.

— Спит, щенок, пошли! — позвал его второй, и тот, наконец, отвернулся от решетки.

Едва дыша от страха, Лука немного повернул голову и успел заметить в тусклом удалявшемся свете лампы огромную мускулистую спину, покрытую волчьей шкурой, и отблеск мясницкого топора, заткнутого за пояс.

Скрипнула дверь, опустился тяжелый засов. Тишина и нараставшая тревога окружили Луку полным удушающим покрывалом. Он никак не мог решить, что предпринять.
«Изловить бандита – стоящее дело!» — вспомнил он слова Дениса Васильевича.

— Заодно барина выручу, пока они его не сгубили! — выдохнул Лука и полез на крышу.

О том, что Софья Одоленская, фрейлина Ее Величества, спешит к умирающей тетке в N.-ск и остановится здесь переменить лошадей, судачили уже давно. Кто-то надеялся уговорить ее остановиться на ночлег в своем имении, а кто-то - взглянуть хотя бы одним глазком на красавицу, очаровавшую всех в столице.

Лука знать не знал, что в ней было особенного, но догадался, что покушение будет именно на нее. Наверняка, везет с собой украшения, приличный запас денег. На одно платье, что носят придворные дамы, его родители могли бы год кормиться. Когда ее повозка, отяжелевшая от поклажи настолько, что у нее прогнулись рессоры, появилась у подножья покрытых лесом холмов, Лука почувствовал – началось. Он спрятался в сосновом подлеске, вооружившись тем немногим, что нашел в охотничьем домике графа. Сердце заколотилось в груди, и стало трудно дышать, но разум его стал холодным, как будто он выслеживал опасного хищника.

—Эй, пшли! — просвистел хлыст, разрывая морозную тишину.

Лошади встали и отказывались идти дальше. Их ржание эхом пронеслось по лесу и перепугало уснувших птиц. Поднявшись в воздух, они наполнили ночь испуганным криком, в котором внезапно зазвучал женский вопль. Хлопнула дверь кареты, и в темноте занялось пламя. Масло из разбитого фонаря, вылилось на возницу. Огненные языки взметнулись по полам его пальто к седым всклокоченным волосам, и он свалился с козел.

Нападавшие были одеты в волчьи шкуры. Один - громила, орудовавший топором, зарубил слугу, не успел тот и рта раскрыть. Другой - тощий стряпчий распрягал лошадей и грузил их добычей. Еще двое, которых Лука видел впервые, вытряхали содержимое сундуков на снег, разбрасывая одежду, нижнее белье и книги. Сгребали все, что хоть немного блестело и дорого выглядело.

Огонь перекинулся на карету. В звериных шкурах и со звериными повадками в свете пожара они напоминали бесов, злых и голодных, так что стая волков не решалась напасть и нетерпеливо расхаживала в тени деревьев, дожидаясь своей очереди. Погрузив на спину одной из лошадей узлы, набитые деньгами и мехом, громила, не спеша, увел ее в лес, приговаривая:

— Идем, я забрал свое.
— Не надо! — закричала Софья.

Ее звонкий голос вывел Луку из оцепенения. Выхватив короткий нож, которым свежуют дичь, он метнул его и пронзил горло одному из них. Захлебываясь кровью, убийца повалился на землю. Второй, бросив меховую накидку, рухнул рядом. Нож торчал у него из затылка. Покончить со стряпчим не составило труда. Высматривая нападавшего, он развернулся навстречу Луке, и следующий нож застрял в его правой глазнице.

Подойдя ближе, Лука увидел его - Волколака и на мгновение готов был бежать прочь. Небольшого роста, среднего телосложения он внушал необъяснимый ужас. Поверх легкой куртки на нем тоже была волчья шкура, но, в отличие от остальных, голова мертвого волка полностью скрывала его волосы и черты лица. Перчатки были обиты мехом и снабжены длинными когтями, которые рвали платье Софьи и нежную кожу под ним, пока он держал ее. Он был чудовищем не только внешне, но и по нутру, и Лука понял, почему его имя наводило такой страх.

Перекрестившись, Лука сжал рукоять ножа покрепче и бросился на Волколака. Софья вскрикнула. Некоторое время она смотрела на них удивленным взглядом, в котором узнавание и радость смешивались с недоверием и отчаянием перед своей участью.

— Ты что, недоумок, пошел отсюда! — Волколак отшвырнул его и наступил на руку, державшую нож, затем безразлично отвернулся от него и схватил Софью за волосы. Ее крик заставил Луку подняться.
— Убирайся к чертям! — заревел Волколак, выпустил девушку и вцепился Луке в горло, — за них, — он кивнул на убитых, — потом разберемся. Да потеря-то и невелика! Чего ты вылез! Спал бы себе, а завтра отвез своим старикам поросенка!
— Оборотень! — захрипел Лука и ударил противника по ногам, — что ты сделал с барином? Бес! — его голос сорвался, он всхлипнул и стер кулаком выступившие слезы, — с моим Денисом Васильевичем что? — словно ребенок, Лука смотрел на него и плакал, не в силах признать в хозяине вожака шайки бандитов.
— Дурак! — Волколак отшатнулся, занес нож, но не смог вонзить его в Луку и опустил, — уходи! Совсем, из этих мест, навсегда, слышишь?
— Ты не можешь быть им! — закричал Лука и прыгнул на него.

Волчья шкура слетела с плеч графа. Встретившись взглядом со слугой, он понял, что Лука не простит его и не отпустит. Слишком горька была эта ложь. И так же ясно Денис Васильевич понимал, что не сможет убить своего единственного друга. Софья смотрела на них, зажав рот рукой, и не верила своим глазам, как они были похожи – те же черты лица, те же волосы. Лишь небольшие отличия в линиях скул и носа напоминали, что это два разных человека, но в отдельные моменты она готова была поклясться, что граф Волков сражается сам с собой.

Когда подоспели деревенские с собаками и вилами под предводительством тучного полицмейстера, граф и слуга катались по земле, продолжая схватку. Подумав немного, полицмейстер выстрелил в голову Денису Васильевичу и, кряхтя, помог Луке подняться.

— Мне никогда не нравился ваш конюший! Не подвело чутье! Собаке собачья смерть! Гляньте, кафтан вам порвал! — стряхнув пухлой ладонью комья земли, облепившие серебряные пуговицы, полицмейстер отвернулся от Луки и занялся местом преступления.
— Ушел. Один ушел, — прошептал Лука, с трудом держась на негнущихся ногах.
— Ни барин! Взяли! Кто-то тревогу поднял, мы уж готовы были, когда он в шкуре-то волчьей из лесу выехал, — ответил ему начальник псарни, который частенько устраивал Луке трепку без всякого повода.
— Крепкий, конечно, был. Да и мясник хороший! Что вот теперь, закроют лавку-то? — спросил седенький мужичок, подсаживая едва живую Софью на лошадь.
— Как так, нам без лавки нельзя…— протянул полицмейстер, и Лука понял, что жизнь пошла дальше. Обычная повседневная жизнь, в которой он больше не видел себе места.
— Садитесь же, граф! — Софья вцепилась ледяными пальцами ему в плечо, — в самом деле, после нашей ссоры на балу год назад, я и подумать не могла, что вы станете моим спасителем! — громко произнесла она, привлекая к ним внимание и расставляя все по своим местам.

Лука залез в седло и прошептал Одоленской.

— Что вы делаете? Я не…
— Перестаньте ссутулиться, Денис Васильевич! — ответила она побелевшими губами и над самым его ухом произнесла, — теперь ты – граф Волков. Познакомлю тебя с теткой для начала. И не звука больше! — она сжала его руку и пристально посмотрела в глаза, отчего Лука зарделся, как мальчишка, и послушно потрусил рядом с ней, прощаясь навсегда с прошлой жизнью.

Через год граф Волков, единственный наследник крупного состояния, женился и окончательно обосновался в столице, но неизменно посылал крупного поросенка семье своего конюшего Луки на каждое Рождество.