Скарамуш / #98 / Alting

Погода стояла осенняя и неуверенная. Тепло было, пока светило солнце. Но стоило ему исчезнуть, как тут же холодало, море темнело и приходило в движение. В такой день разбился люггер «Скарамуш» - шквал кинул его на камни. За какие-то четверть часа все было кончено.

Я сумел рассмотреть люггер до того, как он разбился. Он был неприметен словно мышь. Выкрашен от кормы до носа, от ватерлинии до верхушки мачты в серый цвет. Паруса также были серыми. Если не брать во внимание мачты, силуэт невысокий, корпус остойчивый. В шторм нахлебаешься воды, но чтоб такая посудина перевернулась – вообразить трудно.

Неведомо, какой был экипаж на «Скарамуше», но море никого не отпустило живым и выбросило нам трех мертвецов.

Год без лета прошел, времена установились теплые, и началось холерное поветрие. Стараниями императора в годы войны экономика нашей страны была изрядно расстроена, и в то десятилетие она еще не успела оправиться. По дорогам бродили нищие, частенько кто-то умирал в нашей округе. И погибших со «Скарамуша» закопали среди прочих в безымянных могилах.

Затем появился англичанин. Он поселился в таверне «Адмирал Дюкассе», носил натертый воском от дождя плащ и откровенно интересовался «Скарамушем», с любопытством рассматривал останки.

Я полагал родом занятий погибшего экипажа контрабанду, а прибывшего принял за страхового агента или за стервятника из тех, кто питается останками погибших кораблей, потерянными грузами.

Англичанин зашел и ко мне, попросил показать могилы погибших с люггера. Я указал лишь приблизительное место, где они могут покоиться.

Он осмотрел мой сюртук, небрежно перешитый из мундира. Знаки различия спороли, но желтый воротник вольтижера оставили. Взгляд скользнул ниже. Чубуком своей трубки он бесцеремонно указал на отсутствующую у меня ногу.

- Где искалечило?
- Испания. Шестой легкопехотный полк.
- В самом деле? Я там тоже был… 95-ый полк, «трубочисты»…

Под Асторгой на развалинах какой-то крепости мы налетели на противника. Их было не более полдюжины - отставшие, может, вовсе дезертиры, но стрелки отменные. Мы еще не разобрали, откуда стреляют, а они уложили десяток, в том числе и меня – пуля раздробила голень. Дело шло к ночи, и в сумерках противник ушел. А меня вынесли к жилью лишь утром. К ранению добавилось отморожение. И главный хирург Великой армии барон Ларрей, опасаясь гангрены, велел отнять ногу по колено. Вернувшись с войны до срока калекой, я получил место сторожа на кладбище.

Меж тем мы вышли на дюну, с которой открывался вид на море. Вдалеке белела пена на скалах, о которые разбило «Скарамуш». Нос люггера затонул, но корма по фальшборт возвышалась над водой.

- Капитан люггера, видно, сильно рисковал. Вряд ли он не видел бурунов. Разве не так?.. – спросил англичанин.
- Возможно, спешил, пытался обогнуть мыс быстрее… Я не слышал о «Скарамуше» ранее. Полагаю, что он тут был впервые. Всякое бывает в незнакомых водах. Может, экипаж прозевал шквал, не успел зарифить паруса, переложить руль. Не он первый там разбился, не он последний.
- А может, там просто сошли с ума?..
-
А потом кто-то принялся раскапывать могилы.

Я желал бы англичанину сгинуть – война прошла, но память о ней оставалась. Только холера его не брала, видно, потому что он не пил ничего слабее пива.

И когда он спросил про могилы утонувших, я соврал. Меж тем, кто-то рыл землю в том краю, где действительно где-то покоился экипаж люггера. Мертвецов обыскивали и бросали. Это было странно.

Ибо покойников тревожили и ранее. Да уж чего там, я сам был грешен. В годы войны все побережье жило контрабандой. К сожалению, наша страна могла предложить слишком мало из того, что могло бы заинтересовать живущих за проливом. Но я нашел такой товар. Островитянам нужны были трупы, чтоб учить на них своих хирургов. Порой я сам поправлял свои скорбные финансы, продавая тела сирот или бродяг, нашедших краткий отдых на моем кладбище.

У нас нужды в том не имелось, поскольку любой медик мог поступить в армию и на законных основаниях резать живых и мертвых вдоль и поперек.
Когда война закончилась, контрабанда пошла на убыль, хотя, конечно, не исчезла вовсе. Затем началась холера, и мертвецов стало вдосталь по обе стороны пролива.

-

…Ночью ударил мороз, вода в лужах промерзла до дна. Деревья стояли в листве, но это было лишь до первого стоящего ветра. Налетит шквал, и все накроет желтым одеялом.

Я обходил аллеи, имея за спиной взведенный мушкет Шарлевилль – с таким я был в Испании. Мой костыль немилосердно скрипел, но я все же застал грабителей врасплох. Они уже достали тело моряка из фанерного ящика, определенного под гроб.

- Стой! - крикнул я.

В ответ они вскинули пистолеты. Я выстрелил – и смазал. Пистоль у долговязого грабителя дал осечку, плотный - промазал.

У них в руках появились ножи, у меня была полусабля - расклад вряд ли в мою пользу. Но они вдруг бросились прочь.

Испугались калеки? – успел подумать я. И тут за моей спиной громыхнуло.

Пуля едва не сбила фуражку с моей головы. А грабитель пониже кулем свалился у подножья стены.

Я обернулся – в шагах ста за моей спиной стоял англичанин. Испугались грабители его. Когда англичанин подошел, я рассмотрел его оружие – это была штуцер Бейкера.
Встав на колено и не выпуская штуцер из левой руки, англичанин правой обыскал убитого. Он словно и хотел, и боялся что-то найти – щурился, отводил взгляд.

- Вы солгали мне про место, - сказал он.
- Солгал, - кивнул я.
- А им кто-то сказал правду. И я опоздал, потому что был в другом конце кладбища.

Закончив обыск, англичанин кивнул:
- Мертвецов надо убрать. Спрятать так, чтоб никто их не нашел. Вы поможете мне в этом.
- Сначала вы мне скажете, что происходит. Не говорите, что это не мое дело. Сбережем время.

Англичанин, подумав, кивнул.
- Что ж, мне нужен союзник. Все дело в том, что в одном высокоученом городе при порезке книг на утиль из обрывков сложилось Слово, кое делает человека безумным. Прочтя его, человек разносит Слово без устали, кричит и пишет на бумаге, царапает на камнях и дереве. И скоро незараженными остаются только безграмотные глухие. Болезнь тогда удалось остановить, город сожгли. Но Слово уцелело и бродит по свету…
- Вы думаете, я вам поверю?..
- Вы спросили - я ответил. Верить или нет – ваше дело.
- И что было дальше?
- На «Скарамуше» был человек, который хранил Слово. Его ищут фанатики, которые полагают, что человечество на этой планете – лишнее.
В тот час небо затянуло облаками. Вместо листопада начался снег.

-

- Я отправлюсь туда, - сказал англичанин, указывая в сторону люггера. – Если Слово еще осталось – оно там. Что получится – подожгу, сломаю.
- Оно сломается само – стоит случиться хорошему шторму.
- К тому времени может быть уже поздно.

Я подумал, кивнул, ответил:
- Я не поплыву.
- Я знаю. Вы мне нужны для другого. Останетесь на берегу, возьмете мой штуцер. Если я там сойду с ума – пристрелите меня.

Но когда мы вышли к морю, оказалось, что мы едва не опоздали. От скал отдалялся крохотный швертбот. Мне удалось рассмотреть уже знакомого мне долговязого.
Увидев нас, он замахал руками. Мы слышали его крик, но ветер и шум волн не давал разобрать его.

- Убить безумца! – крикнул англичанин. – Иначе мы пропали, мир пропал.

Англичанин целил, но стрелять не спешил. До швертбота было метров семьсот – слишком много для прицельного выстрела. Я, встав на культю, выстрелил, и, конечно, промазал.

Шаревилль был точнее английской «Смуглой Бесс», но не шел ни в какое сравнение с штуцером Бейкера. Однако французский мушкет был быстрее в перезарядке. И пока англичанин целился, я достал патрон, разорвал обертку, ссыпал в ствол порох, вбил шомполом пулю в ствол, добавил порох на полку, с щелчком взвел курок.
Безумец кричал громче, сильнее налег на весла.

Англичанин опустился на валун у полосы прибоя, приложил свою винтовку к плечу, недолго целился, выстрелил… И почти попал. Я видел, как пуля выбила щепу из борта лодки. Но безумца это даже взбодрило.

Лодка была все ближе.

- Дай мне! – потребовал англичанин мой мушкет.
- Это мое оружие, - ответил я. – Мне лучше известно, как из нее стрелять.

Трясущимися руками англичанин принялся перезаряжать штуцер. Было ясно: не успеет.

- Стреляй… - молил он. – Не промажь!

Я вскинул оружие к плечу, щека легла на ложе. На выдохе я мягко выбрал спуск. Порох сгорел с шипением, обдал мое лицо жаром…

То был невероятный выстрел, достойный того, чтоб убить какого-то генерала. До швертбота было метров пятьсот, не менее – но я попал. Долговязый вскочил, раскинул руки так, словно увидал во мне старого знакомца, коего рад видеть и рухнул за борт.

Швертбот, оставшись без рулевого, завалился на борт, и, влекомый отливом, стал уходить в море.

Ветер крепчал и к сумеркам превратился в шторм. Мне рассказывали, что жизнь зародилась не в райском саду, а в море. Если эта ересь правдива, то в ту ночь море, верно, хотело провести работу над ошибками.

Мы просидели ночь в трактире, а когда утром вышли на взморье, увидели, что остатки «Скарамуша» исчезли.

Англичанин засобирался.
- Быть может, все что вы рассказали – ложь, а убитый не был безумен? – спросил я на прощание. – Может, есть иное объяснение всего?
- Возможно, - ухмыльнулся англичанин, чьего имени я так и не узнал.

Больше мы не встречались.

-

Порой мне казалось, что Слово, сравнимое с заклинанием, как-то спаслось со «Скарамуша». Иначе откуда взялись навязчивые куплеты? Но хуже куплетов идеи, которые втемяшиваются в голову целым народам. И тогда жгут неверных, льют кровь.

Но человеческий мозг как-то с этим справляется, отторгает иные мысли, забывает даже самую популярную канцону.

А на каминной полке у меня хранится жестяная фляга с горлышком, залитым сургучом. Я нашел ее на следующий день после того, как разбился люггер. Если потрясти флягу, слышно, как там что-то шуршит. Если приложить ухо к фляге, мне кажется, что она шепчет нечто соблазнительное.

На фляге довольно неплохо выгравирован Скарамуш.