Красные флажки / #148 / DELETED

Бежать. Всё, что от меня сейчас требуется – просто бежать. Бежать не останавливаясь ни на секунду. Секунда остановки – это смерть. Секунда передышки – смерть. Споткнуться и упасть – означает умереть. Просто бежать. Не думать ни о чём, просто бежать. То, что я не слышу их сейчас, не означает, что я не услышу их через мгновение. Давай. Беги. Ведь это так просто. Просто бежать.

Я помню тот день, когда это случилось. С самого утра всё пошло наперекосяк. Сначала я не услышал звонок будильника, а потом мама поставила свой кофе рядом с моей контрольной по астрономии. Делом пяти минут было задеть её кружку и залить созвездие Ориона остывшим кофе с молоком и корицей. До сих пор я порой чувствую тот запах и горечь от своей неоправданной злости на маму. Контрольную можно было распечатать еще сто тысяч раз. А маму больше не вернуть. Я накричал на неё за неуважение к моему труду. Она выглядела растерянной. Мама не знала, что контрольная хранится на флэшке в электронном виде. Заберите мою жизнь с той самой минуты, когда это случилось, но позвольте мне сказать ей, что не стоит расстраиваться из-за такой мелочи, как кофейные брызги на созвездии Ориона. Всё, что угодно, лишь бы вернуться в то утро и не портить маме настроение. А в следующий миг весь мир озарила вспышка, будто кто-то включил мощнейший прожектор. Рядом закричала мама. Я схватился за стену, но не смог удержаться на ногах. Такого яркого света я не видел никогда. Я даже подумать не мог, что такой свет существует. Это продлилось не дольше минуты. А потом наступила тьма.

Слева залаяли псы. Это значит, что мне нужно брать курс вправо. Рывок и резкая боль в связках. Нельзя дергаться так резко. Нужно беречь свои силы. Неизвестно, как долго еще придётся мне бежать для того, чтобы оторваться от погони. Паника подступает к горлу. Кажется, что они уже дышат мне в спину. Если я слышу их псов, значит и они намного ближе, чем мне хочется думать. Мне мерещится их свист и топот. Но это всего лишь мои фантазии. На самом деле у меня есть небольшая фора. А значит есть шанс. Просто бежать. Прислушиваться к собакам и двигаться по диагонали от них. Я смогу. Я верю.

Анна яростно трясла меня за плечи и мне пришлось открыть глаза, чтобы от её тряски у меня не оторвалась голова. “Ты жив?!” – кричала она мне в ухо так громко, что я едва не оглох. Единственное, что меня интересовало на тот момент: что случилось? И Анна рассказала мне, что по городу прокатилась волна яркого света. По городу. Наивные глупцы. Тогда мы еще не знали, что волна света прошла по всей планете, произведя выборочную зачистку. В живых остались единицы. И мне крайне повезло, что старшая сестра оказалась в их числе. От мамы же осталось лишь темное пятно на полу, похожее на тень. Что случилось с отцом – мы не знали. В то утро он ушел на работу намного раньше, чем обычно. И больше мы о нём ничего никогда не слышали. Мысленно мы похоронили его вместе с мамой. Так нам обоим казалось проще. С сестрой мы долго скитались. Почти год мы бродяжничали по городу, вламываясь в чужие дома и опустошая холодильники. Мылись в чужих ваннах. Спали в чужих постелях. И читали чужие книги. Анна учила меня выживать. Она рассказывала как добыть огонь и согреться. Как найти и отфильтровать воду. Как растянуть минимум припасов на максимум времени, чтобы не умереть от голода. Положение осложняло то, что в этом городе мы были не единственными выжившими. Всё чаще мы попадали впросак, потратив несколько часов на взлом дверей, а затем обнаруживая полностью опустошенный холодильник. На такой случай в рюкзаке сестры всегда лежали несколько банок тушенки, консервированной фасоли и куски черствого хлеба. Водопровод не работал. Но во многих дворах стояли бочки, наполненные дождевой водой. Дожди шли почти каждый день. Анна говорила, что сама природа хочет отмыть планету от того ужаса, который натворили люди в борьбе за власть. Она не знала наверняка, можно ли пить эту воду. Но и выбора у нас с ней не было. Либо употреблять то, что есть. Либо умереть от жажды. Анна говорила, что эта смерть – одна из самых страшных. Поэтому я давился горечью дождевой воды, но потихоньку пил. А еще Анна заставляла меня очень много двигаться. «Остановиться – значит умереть. Ты вспомнишь мои слова, когда однажды твоя выносливость спасёт тебе жизнь» - учила она меня. И я бежал.

Скользкие от сырости корни деревьев под ногами значительно влияют на мою скорость, но я лучше буду бежать чуть медленнее, чем споткнусь и упаду. Споткнуться, упасть, остановиться, дать себе передышку – это всё приравнивается к самоубийству. Я должен выжить. Ради мамы и папы я должен. Лай псов очень мотивирует, если честно. Я бегу, и всё еще надеюсь оторваться от них. После дождя в лесу звуки распространяются лучше, чем в тёплый сухой день. Если я слышу собак, то и они должны меня прекрасно слышать. Я чувствую, что могу проиграть эту битву. Но пока я смогу бежать, я буду бежать.

А потом вдруг наступил тот день, когда в нашем постапокалиптическом мире не осталось еды. По нашим с Анной ощущениям прошло не больше года, а мародеры уже сожрали все припасы. Я не знал, что придумает Анна. Но я видел, как она расстраивается, когда мы раз за разом вламывались в дома и находили там пустые полки, шкафы и холодильники, опутанные паутиной. В магазинах, супермаркетах и забегаловках была та же самая удручающая картина. Она снова отдала мне свою порцию за ужином и, доедая сэндвич, я спросил её, что она планирует делать дальше. Она выглядела очень печальной и задумчивой. Раньше я никогда не видел её такой. В прошлом мире Анна много смеялась и называла меня «козявкой». В том мире, она всегда прогоняла меня из своей комнаты и говорила, что между нами нет ничего общего, кроме фамилии. Я и подумать не мог, что она может так измениться. Она грустно улыбнулась и потрепала меня по голове. Я лег к ней на колени, и Анна рассказала мне, что люди начали объединяться в группы и нападать друг на друга. Сильнейшие отбирали у слабых остатки провизии и оставляли тех умирать от голода. Единственным решением, которое она видела в этой ситуации – примкнуть к сильнейшим. Она не хотела этого и не озвучила мне причину, по которой ей тяжело далось это решение. «Сильнейшие принимают в свою группу сильнейших. Я не смогу драться за еду, ты – тем более. Мне придется предложить им кое-что другое за то, чтобы нам с тобой выжить. Тебе рано еще знать об этом. Подрастешь – поймешь всё сам» – ответила она мне тогда и расплакалась. Я видел, как трудно ей в этой ситуации и понимал, что она делает что-то очень грязное только ради меня. В прошлом мире она бы ни за что не протянула мне руки помощи. Этот мир очень изменил мою сестру.

Ветка хлестнула меня по лицу так больно, что рассекла бровь. Струйка теплой крови потекла прямо в глаз. Тыльной стороной ладони я смахнул её к виску и размазал кровь по всему лицу. Анна всегда говорила, что собакам нельзя дать почувствовать запах страха и крови. Теперь-то уж они не отвяжутся от меня, это точно. Глубокий вдох. Медленный выдох. Глубокий вдох. Медленный выдох. И ни в коем случае не сбиться с ритма. Собьётся дыхание – и я не смогу бежать. Не смогу бежать – умру. Не думать ни о чем. Просто бежать. Лай собак стал звонче. Неужели они догоняют? Но как? Я не могу бежать быстрее. Я давно выбился из сил. Как бы ни тренировала меня Анна, я всего лишь человек.

Мы жили в лучшей палатке. Теперь у нас было вдоволь провизии, питья и теплых вещей. Каждый вечер Анна уходила из палатки, как на пытку. А возвращалась далеко за полночь. Взмокшая, уставшая и пропахшая потом чужих людей. Я не осознавал, какой ценой нам достаются удобства, которые мы получили благодаря ей. Возможно, это и стало причиной того, что я сделал. Но сейчас мы жили на уровень лучше остальных. Я продолжал много тренироваться. Днем Анна была мила и приветлива. Она по-прежнему проводила много времени со мной, рассказывая последние новости, которые ей удавалось добыть из своих вечерних вылазок. Красные флажки. Теперь самой большой опасностью были красные флажки. В мире закончилась еда. Мы остались одной из немногих групп, которые продолжали выживать своими силами. Но за пределами нашего лагеря оставались люди. И когда сильнейшим из тех групп стало нечего отбирать у слабейших, они стали с помощью специально обученных псов загонять выживших к красным флажкам. Там их уже поджидали охотники. В мире царствовал каннибализм. «Всё, что угодно, кроме красных флажков» - говорила мне тогда Анна, умоляя запомнить это так ясно, как собственное имя.

Легкие полыхают огнём. Дышать, не сбиваясь с ритма становится всё сложнее. Но я должен бежать. Я должен сделать это ради Анны. Я должен. Должен бежать так, чтобы не увидеть красные флажки.

Я украл банку сгущенки. Я не знаю, как это произошло. Просто проходил мимо чьей-то палатки и увидел синюю банку вареной сгущенки. В тот момент я бы душу продал за ложку сладкого. Меня поймали за руку. Смысла отрицать не было. Так нас изгнали из лагеря. Если уж совсем начистоту, изгнали только меня. Но Анна побросала в рюкзак теплые вещи и ушла вместе со мной. Мы не знали куда идти. Да и куда можно податься в мире, где люди употребляют в пищу людей? Поначалу мы скитались по брошенным домам, лишь бы найти хоть какую-то крышу над головой. А потом мы услышали лай. Я видел, как побледнела Анна. «Берегись красных флажков!» - прошептала она мне напоследок, и мы бросились в разные стороны. Сестра была уверена, что уведет их за собой, и я смогу выжить. Но она ошиблась. Я слышал, что и собаки разделились. Часть бросилась за ней. Остальные за мной. Я не знаю, смогла ли она спастись. Не знаю, как долго я уже бегу. Не знаю, что будет со мной дальше.
Я оглянулся и различил белоснежные собачьи силуэты среди тёмных деревьев. На полусогнутых лапах они надвигались прямо на меня. Неужели это конец? Нужно сделать рывок вперед. Легкие горят. Ступни стерты до мяса. Лицо заливает кровь. Но я всё еще надеюсь на чудо. Хотя… Да, всё верно. В этом мире чудес не бывает. Позади полукруг из белоснежных псов. А впереди… Впереди красные флажки.