Жизнь коротка, искусство вечно / #50 / 11 место / Lazareva_Dana

В местности глухой, что у старого леса, тоже глухого, на страшно глухих болотах начали люди пропадать. Но, как показало время, самое странное началось, когда они стали обнаруживаться.

Первый случай почти не удивил. Ну, мало ли, труп калачиком свернулся, одежду рядом положил, а карабин к березе прислонил. Всё в жизни бывает. Как кому хочется умирать — личное дело каждого, свою волю не навяжешь.

Но случай повторился. Почти под копирку. Не иначе как подражатель: тоже перед смертью разделся. Правда, выдал себя новыми деталями — на пенек уселся и сидя умер. Его тоже понять можно, в газете ведь не все обстоятельства дела публиковались.

Трупы уже считать устали. Хоть бы одна судмедэкспертиза обнаружила, что у них в голове не так, зачем умирать в глухомань ломятся. Что за мода? Умирали бы по старинке — в своей постели.

А подражателей всё прибавлялось. Общий стиль выдерживали, но импровизировать стали. Кто с корзинкой, якобы по грибы. Кто, якобы по ягоды. Была одна дамочка — разулась и через ручей к кочкам пробралась, там села и умерла. Затем импровизация помножилась надвое.

— То по одному ходили, теперь парами. Как их сдерживать? — недоумевал подполковник Грибов.

— Да, проблема. Народ-то хитрый, просачивается. Кто якобы за грибами. Кто за ягодами, — озвучил единственную следственную версию оперуполномоченный Ягодкин.

— На базар таких надо разворачивать за природными дарами. Хорошо бы еще препроводить для верности, чтоб в лес не сиганули. Да на каждого гражданина сотрудника нет. Отцепление бы поставить. Но районное отделение полиции только в голливудских фильмах видело кордоны, мигалки, вертолеты и умных служебных собак.

В реальности был один уазик, два служебных велосипеда без шин, а из собак — пекинес жены начальника размером с мышь, которые в отделении тоже водились.

Поэтому трупы продолжали обнаруживаться каждый месяц. И задача состояла в том, чтобы: а) понять, как они туда просачиваются, и б) заставить их прекратить туда просачиваться.

Штат в два человека ничего оцепить не мог. Приходилось сидеть в недоукомплектованных засадах. И они доблестно заседали вдвоем. И первые пятьсот раз они бдели, но ко всему привыкаешь. Нет-нет да и гриб увидят в листве, вот-вот и ягодка в кустиках промелькнёт. Возвращались с полными корзинами.

И вот, 728-я засада. У господ полицейских уже пикник приготовлен с бутербродами из домашнего джема первого урожая. Каждый листик давно знаком по цвету, комары — по количественному составу, но какой-то поплавок вдалеке показался новым, не было его прежние 727 засад.

Прибежали — очередной труп. Тьфу, черт, опять проморгали! Обстановка на месте преступления классическая: на кочке, у болота, одежда рядом, ботинок нет.

Начали его вытаскивать, чувствуют — теплый, мышцы упругие, пульс...

— Живой!

— Тащи!

Подхватили под руки, а он околесицу несет: «я в моменте», «я в моменте». Спросили, в каком таком моменте — про море залепетал.

Какое море — трясина кругом. Тронулся мужик... Зато живой, есть с кем работать!

Собрался, значит, консилиум: мнения, споры, доказательства. Наконец, стратегия лечения определена — дали чудом выжившему цветные карандаши. Арт-терапия называется. Пусть выплеснет на бумагу все переживания.

Тот день рисует, другой рисует. Выглядит умиротворенно, а на листах что-то маловразумительное: натюрморты с черепами, хороводы со скелетами, вазы с изображением самоубийств.

Да, любопытный случай. Теперь эти рисунки специалистам изучать нужно. На них вся надежда, пациент пока молчит. Настрадался.

— Ну, и что? — откусывая чокопай, спросил оперуполномоченный Ягодкин, — выяснилось, что с ним случилось-то? Оклемался? Заговорил?

— Долго рассказывал про древнегреческое искусство, про мифическую смерть, погребальные предметы...

Оперуполномоченный Ягодкин перестал жевать. Темы были для него новые и требовали осмысления.

Грибов продолжал: он создавал натюрморты из мертвой природы, изображая смерть. В центре такой композиции должен быть череп. Только тела обнаруживались раньше, до обнажения костей. Еще пытался изобразить «пляски смерти», отсюда и разные позы.

Помнишь, он плел про море, когда мы его тянули? Так вот, Memento mori с латыни значит «помни о смерти». Родом такая невеселая мысль из погребального искусства.

Надкушенный чокопай повис в руке у Ягодкина, где-то между собственной жизнью и смертью. Оперуполномоченный выдавил: а на хрена?

Но и подполковник Грибов учился не на философском, а потому дальше читал из рапорта: «...романтизм олицетворяет уход от реальности в мир грез, сновидений, безвозвратного прошлого, дабы избежать разочарований в несовершенстве. Смерть дарует освобождение...»

— Так это он их... всех освободил? Как?

— Да черт его знает, гипнозом каким-то, потому судмедэкспертиза следов и не могла обнаружить.

— Себя бы освободил, сукин сын. И нас от всего этого заодно.

— Он и освободил. Самоубился ночью таким же способом — через гипноз. Оставил только строчку: «Vita brevis est, ars longa».

Оперуполномоченный сглотнул и спросил взглядом: что?

— Жизнь коротка, искусство вечно!