Окский откос, высокие чувства... / #194 / Petr_Pustota

По меньшей мере странным выглядит стремление людей словами описать красоту родной земли, поделиться греющими душу впечатлениями от услышанной в старом парке птичей трели или шороха метнувшейся в траве ящерицы. И это в эпоху-то телевидения и Глобальной информационной сети?!.. Не проще ли сделать видео с качественным звуком, улавливающим даже плеск волны о песчаник городского пляжа или переливный шепот колышимого ветром прибрежного ивняка?.. Словом, так и подмывает разделить расхожее заблуждение о том, что незачем передавать словами полюбившиеся картинки и звуки, а вместо этого демонстрировать их в их реальных проявлениях. Однако, простите, нет. Ибо как ни парадоксально это звучит, а мультимедиа, оказывается – не всесильно, и «я люблю» удобнее сказать словами, нежели надрываться в поиске бесчисленных аудио- и видео-решений для передачи этого простого, но такого удивительного чувства.

Да, я люблю Окский откос – тот самый, что делает меня жителем нагорной части Нижнего Новгорода, и дает возможность видеть всю его заречную часть, словно на ладошке. Я могу вечно стоять на его высоченном гребне, подставляя ветру широкий обшлаг летней шелковой рубахи, щурясь и наслаждаясь тем, как порывы воздуха треплют мою не самую густую шевелюру; или наблюдать, как прищуривается солнце, растекаясь по оцинкованным крышам заречной части города вязким гранатовым желе, прежде чем булькнуть в подернутое дымкой марево горизонта; а то и вовсе, запрокинув голову, задумчиво выбирать, какая же из бесчисленных бриллиантовых точек, рассыпанных по темно-синему куполу неба, моя звезда – ведь с края откоса они пусть и на сто метров, но все-таки ближе.

Да что говорить – картина с Окского откоса простирается впечатляющая: не назовут не красивое место Швейцарией – за сходство его пейзажей с лесистыми холмами далекой родины викингов!.. Это с восторгом отмечают даже гости города, побывавшие здесь. Но... восторг это только восторг: разве любят это место изумленные туристы хоть десятой частью той любви, какой люблю его я?!. Разве ощущают они родство с каждой травинкой, что вместе с ветром гонит изумрудную волну от самого русла Оки к вершине откоса?!. Разве вызывает в их сердцах благоговейный трепет каждый дюйм развернутой перед ними панорамы?!. Разве могут они с закрытыми глазами сказать, на каком участке неба перекликаются сейчас Медведицы, а где взрезает бездонную синеву косая линия Юпитер-Венера-Меркурий?!.. Конечно, нет. Для них – это всего лишь картинка, для меня – история...

Там, где случайный прохожий видит лишь безупречное сукно поросшего травой склона, я вижу тропинку, ручейком бегущую между нависших аркадой трав – то сбавляющим скорость на диагональных участках русла, то вдруг спадающим маленькими звонкими водопадами. И беда тому, кто выбрав эту тропу для спуска, зазевается на скользнувшего в пучок молочая ужа: заскользит сухая сыпучая земля под его нетвердой ногой, и тогда не избежать ему ссадин и порезов. Не видит этого случайный гость этих мест, не может видеть. А я вижу: не глазами вижу – сердцем. Потому что много раз оправдывался перед родителями за ободранный на тропе зад, зеленые колени и порезанные о сочную траву ладони. А как иначе?!. Эта тропка – самый короткий путь к старому городскому пляжу; настолько короткий, что, завидев на дальнем изгибе реки приближающийся тягач, можно, поторопившись, домчаться до пляжа, сбросить наспех расстегнутую по пути одежду и успеть нырнуть прямо в набегающую гигантскую волну, вызванную тягловой мощью его широколопастных винтов. И много лучше, когда тягач идет без баржи: тогда, конечно, и скорость у него выше, но зато и волны ощутимо больше, а значит, и игра стоит свеч; тут уж без порезов и ссадин – не обойтись.

Ну а когда отхлынут волны и все стандартные развлечения остануться позади – ныряния с понтона и с рук, догонялки и доставания дна, приходит время седой старины. Ибо стоит лишь пройти сквозь уютный тенистый ивняк, отделяющий пляжную территорию от рыбацкой, как из прибрежной волны показываются поросшие водорослью валуны, а волны от тягача начинают не бросаться на пологий песчаный пляж, а разбиваться в мелкие брызги о ржаво-желтые опоковые оползни. Именно здесь, оберегая покой любителей жирной волго-окской чехони, притаился старый работяга «Сармат». И ничего, что на треть он своим массивным брюхом зарылся в податливый ил, а его глубокие трюмы полны речной воды вперемешку со старым подтухшим мазутом, даже в таком, казалось бы, безрадостном виде – забытого всеми старого ветерана, он вызывает не жалость, а только необъяснимое уважение. Лишь спустя много лет я узнал, что «Сармат» – первый российский дизельный речной корабль, заслуживающий не бессмысленной вечной вахты на отшибе городского пляжа, а мемориального лоска в качестве экспоната под открытым небом или даже музея всероссийской истории речного транспорта. Но было уже поздно.

Ничего этого не могут знать люди, с праздным изумлением восхищающиеся красотой Окского откоса. Ничего этого они не знают, и теперь уже никогда не узнают: «Сармат» распилили на вторчермет, пляж перенесли в другое место, и аркада трав над старинной тропинкой все гуще, все выше. А значит, если и суждено кому-то полюбить это место столь же сильно, сколько выпало мне, то любить он его будет все равно не так, как я. В иных уголках этого чуда природы будет останавливаться его глаз, сбивая его сердце с положенного природой ритма; другая тропинка будет видеться ему под малахитовым пологом трав; воспоминание о другой птице, выпорхнувшей из жидкого кустарника, будет греть ему сердце; другой овраг станет незыблемым символом детства...
Но как бы то ни было, приятно осознавать, что со всеми, кто когда-то бродил по этим местам, и теми, кому еще только предстоит сделать красоту этих мест своей малой родиной, я всегда буду словно существом с одной планеты: в каких бы уголках земли нам не суждено было встретиться, мы обречены чувствовать себя друг другу родными – несмотря ни на какую разницу характеров, темпераментов, взглядов или социальных положений. Почему?.. Да потому что носим в себе один и тот же слепок воспоминаний о родных местах, один эмоциональный отпечаток, навеянный сочетанием запахов и звуков с картинами бескрайней дали междуречья, с одной стороны, и волнистой линией Окского откоса, с другой. И красоту этих мест словно единственно верный эталон мы будем всегда примерять к картинам чужой природы, использовать в трактовке чувств, мыслей и поступков других людей, и даже – чего греха таить – к своим собственным. Потому что совесть человека родом из детства, с его самой малой родины: она навечно связана с его поступками также, как лента вытекающей из далекого горизонта реки с извилитой линией ее крутого берега. Как бы высок он, в конце концов, не был.