Вышивальщицы / #85 / Stop

Тёплый бриз пел о безмятежном счастье, редкие облачка задумчиво ползли по бездонному небу — на лугу рядом с высокой горой паслись белые козочки и лежал темноглазый мальчик в домотканой одежде. Полуденное солнце раскалило воздух; всё живое замерло, чтобы неосторожным движением не нарушить гармонию мироздания; а пастушок поднялся и зашагал к дому старух-великанш.

Правда, общение с этими дамами сулило неприятности, так как ростом волшебницы отличались исполинским, нравом вздорным, а непрошеных гостей не любили. Обыкновенно днём грозные сестры-великанши вышивали за круглым треногим станком, что напоминал гигантский стол без столешницы и опирался на резные каменные ножки в форме диковинных рыб. Поверх этого приспособления для вышивки старухи натянули полотно необъятного размера, под тень которого и направился мальчик, чтобы переждать зной.

По тропинке парнишка добрался до секретной лазейки в кустах, незаметно прокрался в прохладу и благоразумно улёгся в центре пространства подальше от трёх пар огромных ног.

Хозяйки дома что-то обсуждали. Скрипучие голоса сестёр звучали одинаково, но характеры волшебниц различались. Первая — мягкая и добродушная, иногда пела; вторая — воинственная и жестокосердная, спорила по любому поводу; третья — равнодушная, почти не разговаривала.

— А помнишь, как царь Итаки ползал на коленях при знакомстве с нами? — язвительно сказала жестокосердная.
— И-хи-хи, — рассмеялась её сестра.
— А-ха-ха-ха, — подхватила третья вышивальщица.

— Старые новости. Ты всегда это вспоминаешь, но не родились ещё смертные, которые сохранят мужество в такой ситуации.
— Да, но правнук Гермеса очень громко хватается храбростью.
— Он не хвастается! Он поэт и фантазёр!
— А ты знаешь, что Одиссей называет нас пряхами?
— Пряхами? Почему?
— Скажи спасибо, что не скотницами, как Кирку.

— И-хи-хи-хи...
— Ха-ха-ха…
— Хо-хо-хо-хо…

Неделю назад ушлый юнец забрался на дерево, чтобы понаблюдать за старухами сверху. С волшебством любопытный подросток уже встречался, но вышивка сестёр оказалась особенной. Сначала великанши раскладывали на ткани большие раковины, которые обтягивали тонкой кожей, затем — наливали вокруг воды и принимались вышивать. Если волшебницы использовали синюю пряжу, по покрывалу текли реки; если же зелёную — вырастали луга и леса. В запасе рукодельниц имелись нитки и других цветов, и мальчик видел, как из-под точных иголок сестёр возникают диковинные орнаменты. Однако самым удивительным на вышивке были крошечные розовые человечки. Эти невозможные творения бегали по тверди, плавали в лодочках по водной глади, собирались группами, строили домики и кричали, а потом дрались.

— Люди постоянно всё или путают, или преувеличивают. Они говорят, что Медея отравила детей.
— А она отравила?
— Нет. Рожу мужу расцарапала, а затем уехала в Колхиду.
— Да... Банально.
— Зато правда.
— Пусть правда, зато скучно.

Мальчик не знал кого обсуждают хозяйки дома, поэтому рассматривал гигантские иголки, которые прокалывали полотно — даже с изнанки стежки́ выходи́ли ровными и аккуратными. Ещё пастушок мечтал украсть немного розовых созданий... таких славных, удивительно юрких, настолько миниатюрных, что даже два десятка этих существ несложно спрятать в карман. Сладкие грёзы будущего владельца крошечных человечков прервало ворчание вредной сестры.

— Потреплет какого-нибудь умника жизнь, а он сразу ноет, плачет, богов проклинает.
— Будто нам есть дело до этих проклятий.
— Но ведь после испытаний люди становятся сильнее. А то орут — смысл жизни, смысл жизни... Понять замысел творения — ваша цель! Оценить величие богов и удивиться!
— А ещё осознать, что Кронос глуп, — добавила равнодушная.
— И-хи-хи-хи-хи...
— О-о-о! Хо-хо-хо-хо…
— Ха-ха-ха…

— Ложь у них уважаема. Представляете? Придумали курсы по изучению манипуляции. Ужас.
— Неужели? Где это?
— Справа от тебя. В двадцать первом веке, между Возрождением и Пёстрыми столетиями.
— Нет, — возразила после паузы добродушная великанша, — дело не в этом. Мир рушится из-за того, что люди без конца выясняют, кто из них лучше. Зачем? Что даст такое знание? Мне горько, что они соперничают и надоело спасать человечество от самоуничтожения. Но благоденствие для каждого не интересует людей, они даже не стремятся к нему и не осознаю́т, что прийти можно только туда, куда идёшь. Процветание индивидуума — вот кирпич…

Голос волшебницы звенел, становился с каждым словом громче, многократно отражался эхом в горах — мальчику чудилось, что сотни великанш повторяют рефреном друг за другом слова, словно заклинание, взывая к кому-то неведомому. В конце пламенного выступления сёстры встали и запели торжественный гимн.

Пастушок понял — пока вышивальщицы музицируют пора похитить человечков. Он подпрыгнул, зацепился за край ткани, осторожно забрался наверх к ободу станка и попал в странное холодное место, похожее на кусок облака, который пришили к материи. Вожделенных человечков здесь не было, вокруг тверди плескалась вода со льдом, под ногами скрипело что-то белое. Мальчик собрался уже прыгнуть на соседнюю раковину, но его заметила вредная великанша.
— Ах, негодник, — пастушок увидел, как к нему приближается огромная ладонь.

Дамы заволновались, и чтобы наказать нарушителя спокойствия, принялись лупить по вышивке. Непрошеному гостю повезло — он двигался быстрее неповоротливых старух, правда, шесть тяжёлых кулаков заставили его метаться по покрывалу и уворачиваться. Через минуту страдалец дважды провалился в воду по пояс, поэтому забыл о розовых созданиях, но мечтал удрать. Когда он полностью выбился из сил, то оторвал плоскую раковину с полотна, чтобы использовать как щит.

— Держи негодника! Он Атлантиду украл! — заревела обычно равнодушная великанша.
— Убью! — вредная удвоила усердие, с которым наносила удары, а добродушная горестно завыла и принялась вылавливать пищащих розовых человечков, что упали в воду со злосчастной раковины.

Незадачливый воришка наконец скатился на землю и побежал по тропинке вниз к равнине. Над головой счастливчик размахивал трофеем, с которого осыпались крохотные домики.

— Люди скучные, — заворчала вредная, когда поняла, что не удалось поймать дерзкого мальчишку, — они надели на бездомного дурочка голову быка и гоняют по лабиринту. А ты говоришь — процветание индивидуума.

Добродушная промолчала, она была занята. Вышивальщица осторожно брала из ладони спасённых человечков, высаживала на сухие участки полотна и посыпа́ла головы несчастных порошком забвения.

— Кто это приходил? — спросила подслеповатая равнодушная великанша.
— Сын Циклопа. Тот, кто в прошлый раз куда-то спрятал Ковчег Завета.
— Догнать и выпороть?
— Не надо, он забавный.

Полуденная жара отступила, робко и пока недружно запели птички, старухи снова сели работать.