Мой странный друг из ящика стола / #95 / DELETED

С цифрами все было просто – у каждой из них имелось свое место и, если какая-то вдруг оказывалась на чужом, по одному ее отрешенному виду становилось ясно, что произошла ошибка. Другое дело – антонимы. Лизе казалось невозможным иметь в запасе столько слов, чтобы их можно было то так, то этак разбирать на пары и иметь еще уйму в запасе. Потому получалась чепуха: светлый – черный, любить – бояться.

Антонимы преследовали ее уже неделю и угрожали встретиться в контрольной, так что дело было совсем плохо.

– Лиза, – заглянула в комнату Мама, – ты не слышишь, как я зову ужинать?

В ужине Лиза была заинтересована как никто, поэтому Мама даже перекрестилась, идя следом, но за столом ожидал скандал. Конечно, в духе Лизы. Папа даже вилку бросил демонстративно, ибо слов не было, как это все надоело.

– Танечка, – испугался Дедушка закатившихся глаз внучки, – Танечка, кукурузу поставить забыли…

Дедушка крутанулся в кресле в сторону кухни, засуетился. Лизу это успокоило, но остановиться так сразу она не могла и еще с минуту дышала как рыба, пуча глаза в пустую тарелку перед собой.

В остальном ужин прошел лучше, чем обычно. Чтобы сгладить впечатление, Лиза старательно наматывала макароны на вилку, а левой рукой по одной таскала и прятала в карман кукурузинки. В разговоре она, понятное дело, не участвовала, но слышала, что речь идет о ее школе, которая не годится даже на то, чтобы привить дефективным хоть какие-то практические навыки. Дедушка молчал настороженно и всем своим видом «не доверял», что делало их немножко сообщниками.

– Мам, опять она весь карман набила, – не выдержал брат Игнат, торопливо отъезжая на стуле (однажды Лиза бросила в него ложкой).
– Иди к себе, пожалуйста, – получил он вежливый ответ.

Лиза тоже встала, отнесла тарелку в мойку и бегом, так что носки засверкали, припустила в спальню.

– Больше могут не дать, – выразительно подумала она и вывернула в средний ящик стола жменю мятых кукурузин.
– Сколько раз пугали, – ответили изнутри и две тонкие опушенные нежнейшим подшерстком руки сгребли всю гору в глубину ниши.
– Мама недовольна, – мысленно возразила Лиза, – может меня опять к тете Рите отправить, потому что у меня рецидив.
– Кого это? – недоверчиво спросил тот, из ящика, и высунулся наполовину.
– Не знаю, но когда так было в прошлый раз меня отправили к тете Рите. У нее воздух хороший.
– А мне – макароны воровать?

Лиза ничего не ответила. Взобравшись на стул, она приоткрыла окно и впустила обычных ночлежников, вот уже битый час прижимающих к стеклу замерзшие носы и робко ожидающие, когда их заметят. С этими девочка была категорична – нечего приучать. Еще месяц назад их было двое, приползающих откуда-то ровно в девять часов вечера, а сейчас по подоконнику елозило, укладываясь в складках штор, не меньше двенадцати. Все они были жалкие, мокрые и какие-то бесформенные, но стоило им дать хоть небольшую надежду на вечный приют, как ого-го, распушались и задавали гонору до невероятности.

– Ты не ответила, – забеспокоился который в ящике и вылез полностью. – Знаешь, я могу временно пожить в твоем рюкзаке, если не накладывать туда много чего другого. Неделю точно могу, даже раз плюнуть.

Лиза села на край кровати и подтянула коленки к подбородку.

– Никто не заметит, – продолжал нервно лебезить тот, приплясывая на столе и успевая с презрением поглядывать в сторону ночлежников. – И твои антонимы, это же пустяки. Горький – сладкий. Сколько угодно могу.
– Давай спать, – Лиза потрогала пальцем твердый как горошина его локоток и вздохнула. И уже в темноте тихо подумала, чтобы не услышали те, на подоконнике, – понимаешь, мне жалко Маму.

Врачиху она любила, хотя даже мысленно никогда не называла по имени, таким оно было страшным – Агария Маратовна. Та единственная не считала ее за совсем уж дурочку и была против специальной школы, называя ее непонятно – «коррекщина».

Но сегодня Агария была не в духе. Едва Лиза переступила порог кабинета и увидела поджатые красные губы матери и неприятные сухие глаза врачихи, как почувствовала предательство. Против воли ее взгляд стал таким же высушенным, и все положенное – пройтись на носочках по веревочке и дотронуться до носа сначала одной рукой, потом другой – она проделала без обычного удовольствия.

Существо, которое жило на стеллаже со всякой всячиной, пыталось привлечь ее внимание, свешиваясь на хвосте в разных опасных положениях, но скоро тоже почувствовало угрозу и спряталось за кейсом с фломастерами.

– А теперь поговорим про твоего друга, – улыбаясь, сказала Агария, присаживаясь напротив кушетки и беря ладошки Лизы в свои. – Он живет под кроватью? В коробке с игрушками?

Лиза кивнула трижды, когда дело дошло до коробки, потому что прекрасно понимала, какой вопрос будет следующим.

– Неправда, – тонким голосом встряла Мама, – она интонирует рядом со своим столом. И складирует там еду.

Агария посмотрела на нее как немцы в кино и попросила Лизу посидеть в коридоре.
«Три раза в день… запивать можно молоком…» – слышала Лиза сквозь невероятный шум водопада и все сидела, сжимая коленями руки и отказываясь верить в то, что произошло.

Кукурузу в этот день, и в следующий, и до конца недели, к ужину подавали по две банки и тот, кто жил в ящике, по его словам, даже делал запасы на черный день.

В конце недели Лизу затошнило. Почти весь день она провела в постели, слушая, как сердито шебуршит, наводя порядок в столе, постоялец, а к вечеру получила в подарок длиннейшее колье из гнутых скрепок.

– Какая умница! – изумилась Мама, когда принесла молоко. Живущий в ящике, высказывая свое отношение к плагиату, выкинул из стола бумажку. Но этого никто не заметил.
– Тише вы! Надоели! – мысленно прикрикнула Лиза на ночлежников, поскребывающих окно снаружи. Звуки прекратились. Она встала, чтобы открыть форточку, но там был только снег.
– Нехорошо, – ворчал постоялец, – нехорошо…
– И ты тоже! – рассердилась Лиза и пихнула ногой ящик. Жилец изумился, вскарабкался на стол и приготовился высказаться, но вдруг сел на корточки и позеленел.
– Отравили нас, вот что, – икая, проговорил тот и с трудом полез обратно в ящик, – если к утру помру, выкинь меня на снег.

И, уже засыпая, буркнул, жестикулируя худой трехпалой рукой-спичкой:

– Ты хоть, как зовут меня, знаешь?
– Амилазия, – прошептала Лиза, удивляясь тому, где она могла это слышать.
– Ага, – ответил тот и рука спряталась.

Больше Лиза его не видела. Утром она проснулась и открыла ящик, но Амилазии там не было. Таскать кукурузу стало не для кого и некому было ее понимать, как бы выразительно она ни думала.

Лиза научилась немного говорить и уже не помнила, как в среднем ящике ее старого стола образовалось пятно, пахнущее тухлым. И откуда появилась привычка даже в мороз открывать на ночь форточку.

К облегчению Бабушки, и Мальчик, и Девочка родились здоровыми. Она сама водила их к Агарии, и обе были страшно довольны всем, кроме того, что Девочка уж как-то очень сильно любит сырые кофейные зерна…