Последний поход У-47 / #25 / BB61Iowa

Заледеневший металл корпуса У-47 опять прозвенел как задетая ногами пустая жестянка, скачущая по булыжникам мостовой. Словно бы вдоль корпуса, играя как на струнах, на клёпаной стали нервах подводников, провели огромной ладонью… Совсем как о тех самых ведьм из сказок.

Огромные, не чующие холода слепые старухи-великанши с высохшей кожей за которым постоянно, по грязи и шепчущим палым лесным листьям, волокутся длинные грязные седые волосы, служащие им единственной одеждой. Продавшие души дьяволу, они ощупывают заплаканное лицо заблудившегося ребёнка своими огромными когтями, растущими на их огромных крючковатым пальцах, которыми они способны разорвать пополам даже лошадь…

Мысли штурмана прервал раздавшийся вновь громкий стон пытаемого металла подлодки.

Конечно, Кленце знал объяснение, которое рассказывают им всем — металл стонал просто из-за давления. Огромная масса воды…. Всё это чепуха. Слишком уж осмысленно море пытается их убить.

Лейтенант Кригсмарине попытался отвлечься от мрачных мыслей, попытавшись вспомнить — сколько же часов, до полной разрядки батарей, может идти на глубине их подводная лодка?

Экипаж напоминал сваленные в братской могиле трупы — ведь движение это не только лишний шум вполне могущий означать смерть от глубинной бомбы, но и трата драгоценного кислорода. Поэтому, все эти мумии в синих свитерах боятся даже лишний раз пошевелить рукой и стараются даже дышать как можно реже.

В висках уже пульсирует боль. Мысли путаются и наваливается усталость — это всё означает, что последний патрон регенератора уже выдохся и с каждым выдохом в прочном корпусе подлодки теперь накапливаются огнеопасный водород и смертоносный углекислый газ. Тихий убийца, стирающий не просто осторожность — саму человечность. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем кто-нибудь забудет о том, что ждёт наверху хотя бы одного неосторожного звука, и с воем понесется по коридорам. Или размозжит себе лоб о рукояти клапанов или водонепроницаемые двери.

Ради одного глотка свежего воздуха, который окислил бы кровь, можно посылать к чёрту даже фюрера и Великую Германию. Можно даже продать душу дьяволу - лишь бы не терпеть эту пытку дольше…

Но дышать воздухом могут только живые, а они уже навеки прокляты и, наверное, под солнцем, им уже нет места…

Лодка идет так глубоко, что сюда не проникает свет. Здесь нет фотосинтезирующих водорослей… Нет кислорода. Нет питающихся им рачков. Нет рыбы. Здесь нет и никогда не было жизни. Эта вода мертва.

Эсминец их загнал… Сколько уже часов назад? Под водами Атлантики, такими же тяжелыми как насыпанная на крышку стального гроба кладбищенская земля понятие времени уже не имело никакого смысла.

Несмотря на уязвимость их стальной волчицы к разыгравшейся непогоде и артиллерии надводных кораблей, они шли в надводном положении — зарядить батареи, истощенные долгим преследованием бомбардировщиками Береговой обороны в Канале было необходимо. Кроме того, так они могли наверстать упущенное время и вовремя выйти на позицию, в ожидании конвоя.

Стоявший на мостике второй помощник, несмотря на плотную завесу дождя умудрился заметить яркие огни.

Бывший роскошный лайнер, обладал неплохим ходом. И как, госпитальное судно, был неприкосновенен согласно конвенциям. Поэтому его капитан рискнул вырваться вперёд. Из-за дождя он просто не замечал подлодку и это его сгубило — ведь У-47 не подчинялась глупым правилам войны.

«Арандора» вполне могла быть судном-ловушкой. В бою с ним, У-47 могла получить тяжёлые повреждения и даже лишиться возможности погружаться. Даже если бы удалось удостоверить его гуманное предназначение, необходимо помнить, что Германия сейчас находится в состоянии войны, а обучение новых экипажей обходится противнику весьма дорого. И лайнер всё ещё могли бы использовать для перевозки войск и военных грузов …

Подлодка дала четырёхтрубный залп из носовых аппаратов и немедленно погрузилась.

Гидродинамический удар, буквально контузивший подводный крейсер, свидетельствовал о том, что все торпеды попали в цель.

Название корабля, аккуратно занесённое в корабельный журнал, они узнали от болтавшихся в воде англичан, что вопили, прося о спасении. Взвизгнувшие над их головами пули заставили их выпустить мокрый корпус лодки. Вскоре, после этого, пришёл миноносец…

Скрежет и стон сдавливаемого будто в огромных челюстях металла, на этот раз не спасли Кленце от мыслей. Он ведь и заметил его первым.

Во вспышке молнии — посреди моря, электроразряды достигают размеров, поистине невозможных на суше, — он отпечатался в клетках его мозга как будто на фотографии.

Этот корабль был огромен… Он доставал своими мачтами облака. Кленце называл этого великана миноносцем только потому, что он слегка походил на уже виденные им корабли. И потому, что вскоре после спешного погружения последовали разрывы глубинных бомб…

В большой семье Кленце профессия моряка была наследственной. Предки Кленце качались на палубах германских кораблей, наверное, ещё со времен Ганзы.

Но мало кто из них нашёл себе последнее пристанище на суше — почти все его предки спали в холодных сырых постелях на морском дне.

— Море не любит отпускать от себя, Ганс, — ответил дед. Деду можно было верить в таких делах. Кленце очень запали в душу его страшные рассказы о мысе Горн и Мальстреме о воронке, засасывающую изломанные корпуса кораблей в гнилые, илистые озёра Ада, — и тут же выплёвывающую их обратно, вместе с раздробленными телами, донной грязью и сталью. — Разве, что душу свою как-то выкупишь у морского чёрта…

Но деда-то похоронили на тихом церковном кладбище, в тени рейнландских виноградников… Весьма далеко от холодных, зелёных волн.

Морской черт… Рыбаки на Гельголанде так называют рыбу, чья зубчатая пасть раскрывается шире головы. Её иногда вылавливают — если сети погружаются во мрак так же глубоко, как У-47 сейчас.

Сама мысль о том, что надо бояться живущих внутри моря чудовищ, была глупа.

Оно само и есть чудовище. Обволакивающее У-47 огромным, бесконечным телом из ледяной слизи, возникшей из мириадов поглощенных им трупов. Оно облизывает, трогает лодку глубоководными токами. Настойчиво шепчет что-то прижавшемуся к переборке бедному Кленце, чьи пальцы дрожат не то от страха, не то от сырого, осеннего холода внутри подлодки, а чей разум измучен кислородным голоданием.

Кленце очень сильно замёрз. Изо рта его шёл пар, унося последние остатки тепла. Он понимал нереальность явившегося ему видения горящей тёплой свечи, но желание огреть над ним свои озябшие ладони превратилось в самую настоящую манию.

Несмотря на пытающиеся его удержать руки, безумец смог высечь из огнива золотой зажигалки с имперским орлом небольшую искру — и тут же водород, понемногу выделявшийся из батарей, немедленно вспыхнул шаром ярче и горячее звёздного пламени…

Последней мыслью Кленце, такой же яркой и всепоглощающей, как охватившее его пламя было:

«Почему же ревнивое море отпустило деда — а не утянуло его в свои мрачные, могильные глубины?»