Нарисуй нам счастье / #27

С тех пор, как мы переехали, Владик все время рисует. Думает, я не знаю, как он скучает по нашей квартире, знакомым улицам и друзьям. Я тоже притворяюсь, что мне здесь нравится. Вечерами ухожу в лес, где никто не слышит ни моих слез, ни криков, а Владика запираю дома с альбомом и цветными карандашами. Он умненький для своих шести лет мальчик.

Дом не хуже других по улице — на фасаде облезлая краска, из печи валит дым, а под крыльцом пищат мыши. Я с детства помню его таким, здесь ничего не изменилось. Только птицы, они стали по-другому кричать, не от радости, как раньше, а словно от тоски.

Владик еще не понимает, что мы теперь другие — без машины, банковских счетов и городской прописки. Странно при разводе все поделили. У меня только сын остался, а я-то думала, что он и есть самое дорогое в нашей жизни. Потом вспомнила про этот дом, куда меня на лето к родне привозили, так сюда и перебрались.

Солнце садится, пора идти.

Надо успеть, пока луна не взошла, добежать до леса, рассказать осинам и тополям все, что за день на сердце скопилось. Если этого не сделать, в груди начинает, словно птица, царапаться когтями и рваться наружу крик. Владику не нужно такое слышать. Он обещал мне завтра показать, над чем так долго работал. Я даже не стала подглядывать, пусть будет сюрприз.

Как домой вернулась – не помню. Только я за порог, начался ливень. Хлестал стеной несколько минут, а я, спрятавшись под деревьями, смотрела издали на мерцающий огонек в окне нашего дома. Смотрела и не знала, хочу ли увидеть утро.

Странно, одежда на мне сухая и слышно, как трещит в кухне огонь в печи. Окно, возле которого моя кровать, плачет последними каплями дождя, но небо уже прояснилось, новый день наступил.

— Владик, спишь? – зову я сына, но встать не получается, тело налилось свинцом, не слушается.

В коридоре по деревянной чуть закопченной стене медленно проползла масляно-черная тень, и Владик в своей комнате захихикал.

— Мама проснулась, — прошептал он, — скажем ей?

— Сына, кто там с тобой?

Внутри меня все сжалось от страха. Соседи нас не любят, считают меня виноватой, что ребенка без отца оставила. Просто у них здесь все, я уже позабыла. Муж, каков бы ни был – терпи. Я сама виновата, рассказала по глупости троюродной тетке на соседней улице. С тех пор они следят за нами и ждут, когда меня жизнь накажет за эгоизм, или какая другая беда случится.

— Останься с нами, пожалуйста, — хнычет Владик, и я слышу чьи-то мягкие приближающиеся шаги.

За порог комнаты мне так и не удалось выйти, ноги отказали, и я беспомощно растянулась возле двери. Перед глазами все закружилось, стало темнеть, и горьковатый запах гнилой листвы заполнил черноту, в которую я провалилось, как будто вернулась в лес, так спокойно и тихо, и немного грустно, что я ничего не вижу.

— Мамочка, вставай! – Владик трясет мою руку.

Я заставляю себя открыть глаза.

— С тобой все хорошо? — язык еле ворочается, а руки сами тянутся к сыну. Теплый, родной, глажу его по растрепанной макушке. – Кто к нам приходил?

Он прижимается лицом к моему плечу, и его напряжение заползает ко мне под кожу, медленно перебирая колючими маленькими лапками.

Кто-то опять позаботился, уложил меня под одеяло и подоткнул уголки, как делала бабушка всякий раз, если я простыла.

Страх закрадывается постепенно. Я тянусь к сыну, даже не осознавая слов, которые нашептываю ему. Столько раз мне приходилось их повторять, уговаривая заснуть долгими ночами, когда мы ждали возвращение папы, что они будто вросли в меня, стали невидимой частью тела, мягким, но сильным крылом уверенности в будущем и любви, под которым мы оба какое-то время прятались. Я и не надеялась, что оно сохранилось, после того, как остальные кости переломал бывший.

— Мам, нужно, чтобы ты сама этого захотела, — промычал Владик и посмотрел на меня пылающим взглядом. Это было так важно для него, важнее всего на свете! Я не только видела это по его лицу, но и чувствовала. Чтобы это ни было, мне оно тоже стало необходимым.

— О чем ты, солнышко? – я погладила его по щеке, вдруг показавшейся мне влажной. Так и есть, этой же рукой я стирала слезы, которых не чувствовала.

— Ты хочешь, чтобы мы были счастливы? – что-то в его взгляде меня насторожило. – Сейчас, я покажу, — он побежал за своим альбомом, но не раскрыл его сразу, а спрятал за спину.

— Конечно, хочу, милый, что ты там так долго рисовал? Давай посмотрим…

— Сначала ответь, ты бы согласилась, если бы кто-то стал помогать нам во всем? — он помолчал. – Разрешишь, чтобы мой друг жил с нами? Вот, смотри, я его нарисовал! – Владик, сопя от напряжения, пролистал альбом, остановившись на нужной странице, и показал мне свой секрет.

На секунду у меня потемнело в глазах, сердце стукнуло где-то в гортани и остановилось. Если бы не Владик, если бы он не закричал от испуга и не прижался лбом к моей груди, не знаю, удалось ли бы мне выбраться на поверхность из той тьмы, в которую я заглянула. Но как только мир перестал вращаться, и воздух хлынул в легкие, я еще раз посмотрела на портрет его друга, а потом – внутрь себя, в свои ощущения, и поняла, что мы уже давно не одни.

Просто оно выжидало подходящий момент. Все эти мягкие скользящие шаги и скрипы, сколько оно уже жило в нашем доме? Когда притащилось за мной из леса? Меня ошпарило чувство вины. Если бы я так сильно не звала свою смерть, не просила у леса забыться, оно бы не откликнулось.

— Мама! – Владик отбросил рисунок в сторону, но и оттуда черное согнутое существо, сотканное из гнилых веток и листьев, продолжало смотреть на меня желтыми круглыми глазами-монетками.

— Мамочка, дай ему шанс, пожалуйста!

Боковым зрением я заметила, как в комнату заглянула лохматая черная голова, исчезла и снова появилась, не решаясь показаться полностью. Круглый желтый глаз, чуть больше куриного яйца, светился в потемках коридора.

— А взамен что он хочет? – спросила я, стараясь смотреть только на сына.

— Ничего, — он пожал плечами. — Ему нужно твое разрешение остаться. Говорит, что ты больше никогда не будешь одна. Это же хорошо, правда? – Владик сиял от счастья, довольный, что мы больше не одни.

— Только если ты нарисуешь ему приличный вид, как у обычного человека, — я попыталась сглотнуть, горло сжалось, и я испугалась нового приступа.

— Как у папы? – он задумался.

— Нет! – весь воздух разом вышел из моих легких. – Нет, милый. Представь, что это твой друг из книги или фильма. Можешь спросить у него, кем бы он хотел быть, – пот градом лился по моему лицу и шее, я закрыла глаза, предоставив миру возможность еще покружиться.

«Поживем-увидим», — была моя последняя мысль перед тем, как провалиться в глубокий сон, восстанавливающий силы. И долго-долго мне снилось, как кто-то качается меня на огромном мягком черном крыле из опавших осенних листьев.

Отправить донат автору