Последний экзамен в Анатомическом музее / #114 / Lazareva_Dana

Рита колотила в двухметровую дубовую дверь, сбивая костяшки пальцев и стирая кожу в кровь, но за полтора века еще никому не удалось через нее выйти. Жаль, что не было шанса начать день заново.

Госэкзамен в меде стоял последней преградой перед получением вожделенного звания врача и началом новой жизни, где ты:

1. В белом (читай: благородный).
2. Герой (читай: супермен), который поступил, выучился, выжил и теперь может давать другими рецептурные советы, как выжить и/или прожить дольше.
3. Посвященный (читай: знаешь человека насквозь).

В качестве испытания требовалось только прорешать сто тестовых вопросов из тысячи, сдать практический «экзамен у постели больного», вынести и обосновать диагнозы, опять вопросы, опять задачи, анализы и неотложная помощь пациенту при серьезной травме.

Были и неакадемические приготовления: найдена пятирублевая монета под пятку, волосы-ногти не стрижены — Рита успеет освежить маникюр и каре перед вручением диплома, и клятву врача будет приносить принцессой. Не удалось реализовать «сон на учебниках», но, если бы они поместились на кровати, не поместилась бы хозяйка учебников.

Перед экзаменом позвонили родители пожелать удачи.

— Знаешь, мам, я чувствую, что уж сегодня точно пересдам этот ГОС, получу диплом и принесу клятву! Вторая пересдача, больше не бывает, должно же получиться. Теперь можно отдать Лёльке мою здоровую плюшевую пантеру, игры кончились, без пяти минут «Яжмедик». Люблю вас всех, — чмокнула трубку Рита.

— Не пуха, Ритуля!

— К черту.

* * *
Музей кафедры анатомии человека внушал священный трепет: в просторном амфитеатре со всех сторон на тебя устремляли свой взыскательный взор светила анатомии. Рядом стояли костлявые сподвижники, известные немедикам как скелеты, каждый в персональной стеклянной витрине. С полок глазели черепа и выглядели жизнерадостнее многих студентов. Больше всего было разных органов: одни хранились в банках с вонючим формалином, но были и другие — сухие, невлажные препараты.

Внизу по центру готовились будущие врачеватели, вытянувшие свой счастливый билет в медицинское будущее.

«При использовании прямых антикоагулянтов в профилактических дозах необходимо контролировать:»
Рита начала вспоминать: показатели гемостаза, лейкоциты, тромбоциты, фибринолитическая активность крови, геморрагические осложнения. Оставалось выбрать правильный ответ, надежда была на удачу, так как билет выпал «не тот». Пятак под пяткой лежал даром.

Второй вопрос: миокардит и перикардит.

То ли дуги, то ли контуры, то ли пучки. Информацию точнее перегруженный мозг не выдавал. Уверенность в силах таяла, силы тоже.

«Ой, это же меня зовут отвечать, а там же еще что-то третье в билете», — еле соображала экзаменуемая.

«Агрегацией тромбоцитов, — начала Рита, когда требовалось рассказать про геморрагические осложнения, — называется процесс… в результате чего…»

У нее вдруг возникла мысль, что профессор похож на препараты с соседних столов для экзаменов: и еще неизвестно, кто выглядит лучше.

«Первая дуга соответствует дуге и части аорты…», — на второй вопрос студентка выпускного курса решила отвечать про дуги, хотя лучше бы выбрала кардиомегалию.

Уши, какие у профессора оттопыренные уши, у троллей такие, кажется. Рита начинала злиться: и так ответить нечего, еще и сосредоточиться не могу.

«Для этого используются специальные вещества…», — концентрации для конкретики не хватало, мысли рассеивались. Теперь уже голова профессора не давала покоя Рите, такая приплюснутая, будто на нее учебник Струкова по патанатомии упал. Она эту приплюснутость точно уже видела.

Рита похолодела: пятница, университетский морг, патанатомия, посмертное патологоанатомическое исследование, нужно правильно уложить черепную крышку, тщательно зашить кожный разрез головы… А девушка торопилась на свидание, подумала: гримеры, все равно, творят чудеса, и вмятину скроют начесом шевелюры, и кожу порванную заклеят.

Да и ветоши мало положила, которой заполняют черепную коробку вместо вынутого мозга, чтобы никакие жидкости не подтекали. И новый для медицины шов изобрела, вместо того чтобы зашить положенным скорняжным.

И сейчас Рита пыталась незаметно его рассмотреть, такой авторский шов она ни с чьим не перепутает, но воротник с галстуком закрывали шею почти до подбородка. Может, все-таки, кажется?

Для третьего вопроса требовался препарат. На большом столе уже лежали разные конечности, селезенки, печень, сердце, легкие — на металлических подносах или в банках. Найдя «свой», Рита решила осмотреть профессора сзади, чтобы убедиться: все это галлюцинации истощенного мозга.

Она чуть присела, наклонилась к левому уху и оглохла от собственного сердцебиения, шов был!
Его голова, ее шов, его мозг в ее руках на подносе! Она поняла, что держит мозг профессора, который он завещал музею. Она лично положила его в ту банку с формалином для хранения в университетской анатомичке три дня назад, а теперь он лежал на полу — сознание уплывало, руки не слушались.

* * *
Рита дрожала, съежившись у ножки стула, и во весь внутренний голос призывала инсульт или инфаркт, потому что встретиться взглядом с профессором было страшнее: как она объяснит, почему держит его заформалиненный мозг в руках?

Но странно, что время идет, а препод ее не торопит, он вообще молча сидит, будто забыл про нее.
Рита чуть попятилась и оказалась под столом у ног тетки из экзаменационной комиссии. Такой неживой зеленый оттенок она видела у тел на секционных столах в морге. К экзаменационному столу приблизилась тень — кто-то сел отвечать к «зеленой» тетке. Это же Коля-Капельница, который на практике напутал с системами для внутривенных капельных инфузий. Пациентка тогда скончалась, медсестру уволили, а Коля в меде удержался.

И Ритка вдруг сознает, что здесь находятся только те и именно те, кто недоучил, недоходил или откровенно схалтурил, а кто еще на второй пересдаче ГОС-а может находиться? И почему не слышно ответа Коли? И эта «зеленая» молчит. «Все молчат», — доходит до Риты. Кому же они отвечают? И кто их спрашивает? Не череп ведь с ветошью и не зеленые ноги! Что здесь происходит?

Рита беззвучно завопила во все легкие. С шумом, брызгами и нервами бросилась к выходу, носом впечаталась в исцарапанную поверхность, колотила в двухметровую дубовую дверь, сбивая костяшки пальцев и стирая кожу в кровь. Но за полтора века еще никому не удалось через нее выйти.

* * *
По ту сторону двери тянулся длинный коридор. На свежевыкрашенную стену рабочие крепили табличку: «Здесь смерть ликует». На полу ожидала вторая часть: «помогая жизни».