Ванюша / #147 / more_tea4

— Брехня всё это.
— Как это — брехня? Это я-то брешу?!

Дед с бабушкой сидят напротив меня и спорят. Вот уже целый час. Когда начинали спорить, ещё светило солнце, а теперь за окном — непроглядная темень.

— Это твоё лицо и было, в сотый раз тебе повторяю, — бабушка безбожно прихлёбывает, делая глоток чая. — Говоришь, бледная кожа, редкие волосы, жёлтые зубы? Это же один в один ты!
— Да иди ты, — обиженно отвечает дед, — знаешь ведь, что я правду говорю, а всё равно уколоть пытаешься, обидеть старика. Я что же, по-твоему, своё лицо от чужого не отличу? Или, может быть, врать стану?
— А ты правда видел в зеркале чьё-то лицо, помимо своего? — спрашиваю я, не давая бабушке вставить её пять копеек. — Тебе это не приснилось?
— Я чуть коньки не отбросил, Ва-Ванюш… Какое уж тут «п-приснилось»? — дед словно испугался моего вопроса. Я замечаю, как трясутся его руки. Сто лет он не называл меня Ванюшей и ни разу на моей памяти не заикался. — Пошёл ночью в ванную да чуть там и не остался. Я ведь каждую ночь встаю — в-возраст уже не тот — и никогда такого не случалось.
— Дурак старый, — вставляет бабушка, но дед не обращает внимания:
— Умылся, поднял взгляд на зеркало, а там — оно, — почему-то по моей спине после этих слов пробегают мурашки, — белое такое, лицо это, зубы желтющие, глаза большие, стеклянные, кровью налитые, а вокруг — пятна чёрные, как в фильме каком.
— Это в каком таком фильме? Чего внуку мозги пудришь, а?
— Ничего я не пудрю, — парирует дед, — рассказываю, что видел, без прикрас. И одно я скажу точно, Любаша: у меня глаза не такие, в этом я уверен. Кожа бледная, зубы жёлтые, но глаза — нет, не такие.

На лице бабушки на секунду появляется интерес, но она тут же даёт отпор:

— Всё равно не верю. Пока своими глазами не увижу, не поверю, а значит, не поверю никогда.
— Ну и не верь, больно надо.

Бабушка хочет сказать что-то ещё, но вместо этого берёт из миски баранку и начинает медленно жевать. А затем баранку берёт и дед. Кажется, они жуют синхронно и оба делают это как-то неумело, словно никогда раньше не брали в руки баранку.
Наконец за столом наступает перемирие.

Я тоже беру баранку и вдруг замечаю взгляд деда. Он смотрит на меня с какой-то жалостливой надеждой, как будто ждёт от меня чего-то. Я не сразу понимаю, чего он хочет, но потом до меня доходит. Да, можно было догадаться самому. Если не из большой любви к деду, так хотя бы из мужской солидарности.

— Можно мне остаться у вас с ночёвкой? Проверю, не завелся ли у вас в ванной призрак, — говорю это почти что весело, хотя эта затея меня совсем не привлекает.
Никаких призраков я не найду, только время потрачу, но почему бы не поддержать старика? С меня не убудет.

Дед расплывается в улыбке, слегка пугающей и неестественной, и благодарно кивает. Бабушка после моего вопроса тоже светлеет:

— Конечно, Вань, что за вопросы?
— Будешь спать в зале, мы разложим диван, — дед подскакивает с места, забыв про свой возраст, и направляется в коридор.
— А почему не в отцовской спальне?
— Мы…
— В от-отцовской спальне нельзя, Ванюш, — перебивает дед, замирая на пороге, и продолжает после недолгой паузы: — мы там кло-пов т-травим.

Он снова говорит так, словно некоторые слова даются ему с непосильным трудом. В этот раз я решаюсь спросить:

— Дед, у тебя всё хорошо?
— Всё зам-замечательно, — он улыбается, и я заставляю себя поверить, хотя все признаки указывают на человека с инсультом, а не на человека, у которого «всё замечательно».

Пока я чищу зубы, бабушка с дедом готовят моё ложе — я слышу отдалённые скрипы и неразборчивое бурчание.

— Как увидишь его, дай знать, — шепчет мне дед, когда мы встречаемся в коридоре. Я многозначительно киваю, и мы, сказав друг другу «спокойной ночи», расходимся по комнатам.

Я ставлю будильник на три часа ночи и засыпаю. В бабушкином доме под тиканье старинных часов всегда засыпается быстро. Почему-то.
Из сна меня вырывает знакомая мелодия. Хочется остаться в тёплой постели, но нужно идти. Я сам согласился на это, сдавать назад уже поздно.
Поднимаюсь, накидываю халат и иду по узкому коридору до ванной — телефонный фонарик указывает мне путь.
Свет я не включаю, чтобы не спугнуть того, кто здесь обитает. Если честно, я сам не знаю, почему делаю это. Наверное, это просто правильно.
Я подхожу к зеркалу: там видно только силуэт моей головы и ничего больше. Никаких белых лиц, в этом я уверен.
Я улыбаюсь. Увидь я что-то подобное, мне было бы не до улыбок, конечно, но сейчас мне почему-то смешно. У меня нет сомнений, что всё это деду только померещилось, но ради приличия я жду ещё пару минут.
Ничего. Моё дело здесь сделано.

Открываю дверь, делаю шаг в коридор, и в следующую секунду моё сердце останавливается. Резко, как поезд, в котором сорвали стоп-кран.
В воздухе, в метре от меня, висит мертвенно бледное лицо. С огромными налитыми кровью глазами, редкими волосами и жёлтыми зубами… Я вижу его отчётливо, как только что видел свой силуэт в зеркале. Ещё отчетливее понимаю, что это всё не сон.

Через мгновение начинаю чувствовать запах. До тошноты сладкий и пугающий, он равномерными волнами растекается по всей квартире. Так, что подкашиваются ноги. Так, что слезятся глаза. Незнакомый запах, но я почему-то сразу его узнаю.

Я открываю рот, но связать звуки в слова не получается — выходит только невнятное мычание. Я не могу позвать на помощь, не могу сдвинуться с места, не могу вдохнуть — только смотрю на это лицо, не отрываясь.

А оно всё висит в воздухе передо мной, не приближаясь и не отдаляясь, на той же высоте… Но от этого не легче.

Сдерживаю порыв рвоты.

Вглядываясь в это лицо, я вдруг узнаю в нём дедовы черты. Очень отдалённо, если опустить с десяток деталей. Может, это плод разыгравшейся фантазии, а может, я уже сошёл с ума, но факт остаётся фактом. Это лицо моего деда, но туловище — только сейчас я замечаю очертания туловища — совсем не похоже на человеческое: без рук или ног — сплошное равномерное тело, как будто огромный чёрный червь с человеческим лицом.

По груди разливается холод.

Через секунду раздаётся тихий хлюпающий звук, как будто кто-то водит мокрой тряпкой по влажному полу, а затем рядом с первым лицом появляется второе, женское… Неужели?.. Нет, этого не может быть…

У меня начинает кружиться голова, я хватаюсь за ручку двери, чтобы не упасть.
Второе лицо — бабушкино. Такое же бледное, с огромными глазами, но всё же бабушкино… И держит его такое же слизнеподобное тело.
Мы стоим и смотрим друг на друга минуту, две, три… Почему же они ничего не делают? Я здесь, перед ними, абсолютно беззащитный.

— Ва… Ванюша?

Всё моё тело пробирает дрожь, когда я слышу это слово, когда понимаю, откуда оно прозвучало.

— Ва… ню… ша… — хриплый, нечеловеческий голос исходит из глубин того нечто, что стоит передо мной.

В моей голове мелькает догадка, лишь на секунду. Безумная, страшная мысль.
А потом эти существа начинают ползти в мою сторону, всё повторяя хором:

— Ва… ню… ша…

Я чувствую, как моё тело обволакивает что-то склизкое и тёплое, а потом становится темно.
Дед не врал.