Поспи... / #56 / Jay_De

— Молодой человек, — одесский говор.

Открываю глаза и вижу странного мужика, прямо как из фильма «Брат-2».

— Молодой человек, — повторяет он. — Мы, русские, не обманываем друг друга, — ну вот, даже «русские» произнес картаво, без «р».
— Ты кто такой? — рявкаю я.
— Куйбышев, — с мерзкой улыбочкой отвечает мужик и приподымает кепку над головой.

Снится мне все это, что ли?

Подхожу к старому Мерсу и вглядываюсь в тонированное боковое стекло. Нет, слава богу, я не Данила Багров. Я Макс. Короткие волосы — ежик песочного цвета; зеленые глаза — обычные, с пушком светлых ресниц; кривой нос — все собираюсь сделать пластику, да никак не соберусь.

— Ну так как? — отвлекает меня мужик, потряхивая ключами.
— Беру, — хмуро отвечаю я, не успев подумать, и выдергиваю из его руки брелок.

Я еду по пустой трассе, темнота наваливается со всех сторон, обволакивает автомобиль, поглощает свет фар впереди. А ведь еще недавно было светло. Моя рука тянется к магнитоле, салон наполняется шипением и треском с обрывками слов. Мерзкий звук. Будто кто-то пытается сообщить что-то сквозь толщу белого шума, при этом водя иглой по стеклу и скрипя пенопластом. Наконец, я нахожу единственную станцию.

«Я смотрю в темноту, я вижу огни, — поет Бутусов, — это значит, где-то здесь скрывается зверь».

Деревья прижимаются к дороге по краям, пытаясь затоптать асфальтовую полосу цивилизации, тянутся изломанными ветками вслед жидкому свету фар. Мерс начинает подскакивать на кочках и выбоинах, и я сбрасываю скорость, всматриваясь во мрак. Асфальт заканчивается, переходя в пыльную колею.

«Я кружу в темноте там, где слышится смех, это значит, что теперь зверю конец».

Дорога кажется смутно знакомой. Словно я был тут не раз. Я останавливаюсь у кромки леса, глушу двигатель. Глаза медленно привыкают к темноте. Тишина гнетет.
Выхожу, прислоняюсь к машине, достаю из кармана смятую пачку. Одновременно с щелчком зажигалки раздается тихий хруст ветки. Я слышал, да.

Затягиваюсь, по-солдатски прикрывая огонек, и говорю:
— Выходи.

Честно, сам не знаю, кого жду. Но когда Она появляется из тьмы — почти невесомая, размытая — сигарета выпадает из онемевших пальцев. Силуэт колеблется, покрывается легкой рябью, как вода, но я все равно узнаю. Узнал бы из тысячи.

Колени подкашиваются, и я сползаю вниз. Влажная земля расползается под ботинками, остатки гравия впиваются в зад. Да, я знаю это место. Закрываю глаза, чтобы поймать обрывки из памяти. Мы ехали ночью, Бутусов пел «Зверя». А потом только ветер шептался с ветвями, пока лопата вбивалась в землю. А в багажнике этой машины — моей машины... Я продал ее старому еврею из пригорода.

Опускаю голову между колен, сжимаю ладонями ноющий затылок. Плечо покалывает, как от разряда электричества, когда она садится рядом. Вздыхает.

— Ты поспи, — говорит она. — У тебя же дежурство завтра.
— Ты не помнишь, да? — спрашиваю тихо и смотрю на нее.
— Я там тесто поставила на пирожки, — продолжает она, не слыша. — И котлеты еще тебе с собой.

Те котлеты и правда были вкусные, я их съел, сидя в машине, пока ждал. Чего ждал? Или кого?

— …а за карниз ты не переживай, завтра Игорь забежит, починит. — Она двигает рукой, поправляя невидимые подушки, и вскидывает голову, отчего ее силуэт снова колышется. — Прекрати! Он же брат твой, — и потирает губы, словно хочет стереть с них грязь.

Брат…

— Ты поспи, — тихо повторяет она.

Веки наливаются свинцовой тяжестью. Я встряхиваю головой, силясь вспомнить. Как же больно-то… Хочу протереть глаза, но руки бессильно падают. Что-то мелькает в калейдоскопе воспоминаний.

«Макс, ну, не надо, брат, — а глаза испуганные, как в детстве при виде собак. — Мы не хотели…»
Холодная тяжесть в ладони…
Грохот двух выстрелов, стая воронов взлетает к темному небу…
Так тихо...
И рука подымается к виску, так медленно…
Вспомнить бы, что было дальше…

— Поспи…

***

— Молодой человек…

В сотый или тысячный раз он вздрогнул и открыл глаза, пытаясь понять, кто он и где находится.

— Мы, русские, не обманываем друг друга…