Шарфик для мамочки / #124 / Oksana_Alekseeva77

Недобрый взгляд она почувствовала сразу. Перекрестившись, вышла из храма, стараясь не смотреть в его сторону. В церковь она заходила каждый день после работы. Ставила свечу возле одной иконы и истово молилась. Потом стояла, закрыв глаза, до тех пор, пока не переставала чувствовать его спиной. Тогда она шла домой через осенний ночной парк. Пила чай в одинокой квартирке на втором этаже старого дома с облупившимся фасадом и тесным двориком. Лариса из парикмахерской на углу и соседка – бабушка из пятой квартиры считали Зину вполне симпатичной. Она не очень в это верила, но добросовестно пыталась прихорошиться. Жиденькие мышиные волосы непослушно топорщились и не желали ни укладываться в прическу, ни переливаться волнами, как в рекламе. Зина то пыталась их отрастить и с упорством Сизифа каждое утро жгла себе пальцы, неумело орудуя плойкой; то повинуясь авторитетному мнению Ларисы остригала себе модное каре. Зато глаза мамины – большие, серые. И даже угреватые пухлые щечки на их фоне сразу становились мелким недостатком. Но Зина была очень стеснительной и глаза поднимала редко. Это нравилось начальству и детям. Зина работала няней в детском саду. Особенно любила младших. Малыши смотрели на нее с обожанием, когда она изображала для них хромого утенка. Начальница - заведующая приглашала ее в свой кабинет попить чайку, потрещать о женском, а заодно выведать, о чем шепчутся в коллективе.

Поджав ноги в любимом кресле перед телевизором, Зиночка старательно набирала длинными спицами непослушные сползающие петли. Вдруг, вздрогнув, отложила вязание. «В парке на улице Маршала Жукова, — говорила диктор, — обнаружен труп женщины, скончавшейся, несколько дней назад от колотой раны в сердце. Представители следственного комитета отвергают связь между этим преступлением и аналогичным, произошедшим в прошлом году. Возбуждено уголовное дело…» Да, это ее любимый парк. Кленовый, с узенькими дорожками и глухими зарослями шиповника. Именно там с недавних пор ходит за ней по пятам этот человек. А она совсем одна и некому за нее заступиться…

Зина обхватила себя за плечи и плакала от страха. Нужно перестать ходить в церковь, именно там он ее поджидает. Смотрит тяжелым взглядом, требует, чего-то, переминаясь с ноги на ногу. Потом идет за ней до самого дома, путаясь в своем черном длинном пальто. Он измучил ее, этот страшный человек! Всхлипывая, Зина достала из тумбочки обувную коробку. Там она хранила дорогие ее сердцу вещи. Этакая шкатулка с драгоценностями, какая бывает у каждой девочки. Аккуратно сложила свое вязание. Малиновая пряжа уже скаталась, но Зина старательно раз за разом набирала неровные петли, чтобы потом уже в который раз распустить никудышный шарф. Мама так хотела, чтобы она научилась вязать...

Мама запомнилась Зине ямочками на щеках и тоскливыми глазами. Она часто говорила с дочерью об отце, которого не было. О том, как он подло бросил ее беременную и исчез. Зине приятнее было думать, что он умер, а не живет где-нибудь счастливо. «Ты –единственное, что от него осталось, – говорила мама. – Сувенир…» Но чем взрослее становился папин сувенир, тем больнее и Пронзительнее звучал мамин рассказ, повторявшейся уже по несколько раз на дню. «…единственный… единственный… единственный… сувенир» – бормотала, горестно глядя в стену пустыми глазами. Однажды придя домой, Зина обнаружила ее повесившейся на капроновых колготках. Совсем не удивилась, но долго и отрешенно смотрела на сухие желтые мамины руки. Так она стала жить одна. И все шло гладко, пока по телевизору не заговорили о новых убийствах и не появился этот человек.

Сегодня она надела любимую блузку с бантом на шее –вечер обещал быть интересным. У ворот закрытого детского сада Зине пришлось прождать полчаса. Наконец подъехал дребезжащий грузовик, зачем-то посигналил. Водитель подошел к Зине, крутя на пальце брелок с ключами и призывно воняя одеколоном. Окинул придирчивым взглядом. Зина застенчиво перебирала в руках сумочку, из которой торчало вязание.
- Привет. Ну че, освободилась? Покатаемся?

Зина потупила глазки. А ухажер, уже ощупывая ее, подсаживал на ступеньку грузовика. Уехали недалеко, до ближайших зарослей. Зина разделась сама. Ему понравилось, что она не ерепенится. Только возится со своей сумкой, из которой вываливаются билеты и фантики. Он навалился на нее, засопел – и вдруг почувствовал острую боль в груди. Попытался встать и даже закричал, но второй укол пришелся прямо в сердце. Его голый живот затрясся и обмяк.
Зина аккуратно вытерла наточенную спицу и положила в сумочку. Некоторое время сидела с закрытыми глазами, вдыхая запах кабины, бензина и незавершенного секса. Потом оделась. Натянула на любовника штаны. Смотреть на него без них было неприятно.

Самое главное искала долго. Нашла глубоко под сиденьем. Брелок. Старенький, с большими буквами БМВ латиницей. Колечко блестит, натертое пальцем. Вот теперь можно уходить.

Домой Зиночка вернулась за полночь. Не раздеваясь, достала свою драгоценную коробку. Нежно обнимая ее, перебирала пальцами сувениры. Часы, пуговица и вот брелок. Маме бы понравился. Заснула прямо в кресле, при свете лампы, накрытой ажурной салфеточкой.

Зина стояла возле любимой иконы, всецело погрузившись в пение хора. То оцепенелое умиротворение, которое она испытывала здесь, в храме, можно было сравнить только с тем кусочком детства, где она на качелях, а мама рядом на скамейке с вязанием в руках и еще не разучившаяся улыбаться.
Краем глаза снова заметила его. Зажмурилась, словно надеясь прогнать наваждение, но все равно услышала голос за спиной.
- Не уходите, прошу вас! Мне нужно с вами поговорить.
- Что вам нужно? Перестаньте за мной ходить!
- Я слышал новости… Прошу, одумайтесь! – громко зашептал он. –Я молюсь за вас, но знаю, что ЭТО продолжается и не теряю надежды привести вас к покаянию.
- Мне нечего вам сказать! Я ни в чем не виновата…

Человек в черном вздохнул. Сказал устало:
- Мне пришлось обратиться к епархиальному архиерею за советом. Он приедет, и я ему все расскажу. Вы больны, вам нужна помощь. Подумайте о своей душе!
- Отойдите от меня или я закричу!

Зина выбежала из церкви. Мерзкий! Мерзкий человек! Зачем она поддалась искушению и рассказала на исповеди о своих сувенирах?! Как она была счастлива, когда приходила в храм… А он! Он все испортил!

Сидя в кресле под мерно бурчащий телевизор, упорно вывязывала вновь и вновь выскальзывающие петли. Внезапно перед глазами как живая встала мама. Зиночка вдруг ясно поняла, что еще может ее порадовать. Маленькая вещица так заманчиво поблескивает в складках черного одеяния…
Решилась не сразу. Готовилась неделю. Гуляла по парку, вдыхая первые заморозки. Высокая долговязая фигура в черном маячила среди голых деревьев. Наконец, Зина подошла к нему сама.

- Батюшка, простите меня, я была так груба с Вами. Вы хотели поговорить?
- Да! Я очень рад, – встрепенулся священник, дуя на красные замерзшие пальцы. – Пойдемте в храм, там сейчас никого.
- Нет, батюшка, лучше здесь... Мне так спокойнее, – показала Зина на последнюю скамейку в дальнем углу парка. Священник кивнул и бодро зашагал вперед.
Как может этот человек, зная ее секрет, спокойно шагать вместе с ней в темноту стылого леса? Мужчины так уверены в себе…Поэтому ей так легко собирать свои сувениры.
- Я хочу рассказать вам нечто важное, – начал священник. Спицу она держала в рукаве, наготове. Дрожит. Может, догадался?..

Священник говорил медленно и старался не смотреть на Зину.
- После вашей последней исповеди я решил навести справки. Не волнуйтесь, я никоим образом не раскрыл ничего, что мне известно! Еще раз вам повторю, что тайна исповеди священна. Я лишь узнал кое-что о вашей маме…
- Маме…?
- И об отце тоже.
- О нем я вообще ничего не хочу знать!
- А все-таки я скажу. Он умер двадцать шесть лет тому назад. Ваша мать проткнула его вязальной спицей. На суде она плакала и утверждала, что он первый на нее напал. Доказали, что это была самозащита. Она была уже беременна, и ей дали условный срок.
- Я вам не верю! Кто вам это сказал?!
- У священника много связей в разных структурах, ведь мы
работаем с людьми… Поверьте, это правда – первой жертвой этой спицы был ваш отец. Он не бросал вас!
- За… Зачем вы мне это рассказываете?
- А зачем вы собираете вещи убитых людей?
- Замолчите! Вы ничего не понимаете!
- Хотите угодить вашей матери… Отомстить за нее, ее отчаяние и самоубийство?
- Нет! Нет! Нет!

Зина кричала, обхватив руками голову.
- Вы и меня сюда привели, чтобы убить, так? От меня-то вам что нужно было? Какой сувенир? – он похлопал себя по карманам. – У меня и нет ничего… Или, может, это?
Он снял с шеи крестик и протянул ей.
- Возьмите, вам нужнее.
- Убирайтесь! – закричала Зина в темноту. – Я вас ненавижу!
— Это все, что я хотел вам рассказать. Я думаю, вы должны это знать… Прежде чем пойдете за новым… Трофеем. Я не верю, что вы это делаете из удовольствия. Я не верю, что для вас нет надежды!

Зина завыла еще громче, и священник торопливо зашагал по тропинке прочь.
Придя домой, обессиленно рухнул в кресло и застонал: «Господи, прости! Эта ложь во спасение… Но я должен, должен был попытаться!»
Зина с трудом нашла ее могилу. Сгребла руками старую сухую листву, протерла фотографию. Села на низкую деревянную лавку. Из пакета достала обувную коробку и высыпала содержимое на могильный холм.

— Вот… – пробормотала она вполголоса. – Теперь я не единственный твой сувенир. Вон у тебя их сколько…Забавный все-таки этот поп. Рассказывал мне, как ты отца убила. Дурачок! Справки он о тебе наводил… Как же! Зина подобрала с земли часы на старом кожаном ремешке.
– Еще один папин сувенирчик... Самый дорогой. Его я убивала дольше всех. Не торопилась. И найти его было не так сложно, как я думала. Сложнее было выманить в парк его мерзкую жену. А вот с сыном совсем не было проблем. Он перед смертью даже успел попрыгать на своей сестренке… – хихикнула Зина и, заправив за ухо мышиную прядь, добавила:
– Ты не обижайся, но я к тебе теперь не скоро приду. Уезжаю. Вот обоснуюсь на новом месте, обживусь…

Зина поднялась и уже собравшись уходить, вспомнила:
– Да, кстати! Довязала, наконец.
И повесила на перекладину креста ярко-малиновый шарф.