Дым по лесу / #47 / DELETED

«Некоторые места никогда не отпустят»
Мартин Скорсезе

Старенький желтый автобус громко чихнул, фыркнул, выпустил темное облачко вонючего дыма. Он устало покатил дальше по привычному для него маршруту, подпрыгивая на ухабах. Я остался на обочине, глотая пыль и ядовитый выхлоп.

Да, давненько я здесь не был. Лет двадцать, может больше. Наверное, не появился бы еще столько же, если бы ни странный звонок. Надтреснутый голос, пробиваясь сквозь шумы в старом мобильнике, представился Санькой, моим давним деревенским приятелем, и позвал меня в деревню. Он что-то говорил еще, но сквозь треск слов я не разобрал. Можно было бы забыть о звонке, но он как раз совпал с моим отпуском. «А почему бы и нет? Тем более, я наследник бабушкиного дома», — подумал я и собрался в дорогу.

***
Деревня лежала в лощине за леском. Путь по проселочной дороге под лучами нежаркого осеннего солнца был приятен. И вот уже замаячили дома, но чем ближе я подходил, тем тревожнее становилось на душе. В тот момент не мог я понять причину своего беспокойства. И только войдя в деревню, смог разобраться в треволнениях, охвативших меня.

Я будто переступил невидимую черту. Над головой все так же светило солнце, но его лучи больше не достигали земли. Стало темно и зябко. Высаженные некогда вдоль главной деревенской улицы деревца устремились вверх и превратились в могучие деревья. Подобно тропическим лианам их густо обвивала повитель, опутывала ствол и свисала с веток. Покосившиеся дома щетинились осколками разбитых стекол. Место садов и огородов занял бурьян, густой дикий кустарник и молодые осины. Не слышалось ни лая собак, ни кудахтанья кур. Деревня оказалась мертва.

В череде погибающих домов я отыскал бабушкин, а теперь уже мой, наследный. Прошел мимо снятой с петель и приставленной к забору калитки, заколоченных крест-накрест окон. Входная дверь почему-то оказалась приоткрыта. Я осторожно ступил в сени, а потом проследовал в избу.

Сквозь щели между досками струился солнечный свет. В косых его лучах в медленном вальсе кружилась потревоженная мной многолетняя пыль. Она же толстым слоем покрывала все вокруг. Чувствовалось запустение. Вместо родного уюта сейчас здесь царствовал сумрак.

В углу возвышалось нечто, завешенное выцветшим покрывалом. Я не сразу вспомнил, что когда-то там стояло старое зеркало в темной раме, бабушкино приданное, неизвестно какими путями попавшее к ее прабабке. Уже тогда его серебристая поверхность потускнела, покрылась пятнами. Тоска охватила меня, и я кинулся прочь.

***
Теперь мне следовало найти Саньку. Его дом отыскался не сразу. Лишь по изрядно проржавевшему петушку-флюгеру я понял, что попал по нужному адресу. Дом казался не таким мертвым, как остальные: его окна смотрели на безмолвную улицу целыми, хоть и давно немытыми стеклами.

Порыв ветра вдруг резко распахнул калитку. Та жалобно скрипнула несмазанными петлями. На крыльце появился старик. С трудом в его чертах я признал некогда молодого мужчину, отца Саньки.
— Дядя Миша, это я, Серега, внук Татьяны-ведуньи. Помните меня?
Старик подслеповато всматривался в мое лицо и молчал.
— Мне Санька звонил, звал меня, — попытался я пробиться сквозь сознание одичавшего в глуши старика.

— Нет Саньки, — наконец с трудом вымолвил он.
— А где он? Когда будет? Ведь звал же… — растерянно проговорил я.
— Давно нет, два года уже. Помер Санька, утоп на дальнем озере, — ответил он по-стариковски бесцветным голосом.
— Как же, звонил ведь он, — я почувствовал, как по моей спине побежала холодная струйка пота.
— Проходи, — тем же тусклым голосом пригласил дядя Миша.

***
Я вошел в полутемную кухню, а через нее в зал. Жилье старика было пропитано безнадежностью, запущенностью и откровенной бедностью. Потрескавшаяся мебель знавала лучшие времена еще при его родителях.

Старик засуетился:
— Сейчас, сейчас, чаек организую или что покрепче. Огурчики вон есть.
— Да не волнуйтесь, дядь Миш, я не голоден. Как же вы здесь, один-то? — спросил я, разглядывая знакомую с детства, но уже забытую обстановку.
— Привык, — обреченно ответил старик.
— А с Санькой? Как же так случилось? — наконец я задал волнующий меня вопрос.
— Выпимши он был… — нахмурился дед и отвел глаза.
— Соболезную.

Я понял, что мой вопрос разбередил рану в душе старика. Решил не приставать к нему с расспросами. Подошел к старому серванту. За давно нечищеным стеклом теснились фотографии. На одной из них я узнал нашу деревенскую компанию: я, весельчак Санька, сорвиголова Валерка, хохотушка Оксана. Я вынул снимок, чтобы лучше разглядеть подзабытые детские лица.

Вдруг за спиной я услышал какой-то шорох. Резко обернулся: из-за моего плеча на карточку смотрел старик. Глаза его странно блестели из-под нависших бровей.
— Никого уж нет, померли все, — прошамкал он.
Меня прошиб озноб. Словно ледяной ветер сквозняком пробежал по избе.
— Вот же я, жив, — меня охватила досада: зачем подался в эту глушь, слушаю бред выжившего из ума старика. — Дядь Миш, вы извините, но мне пора. Хотел навестить могилку бабушки. Мне не пришлось побывать на ее похоронах.
Дед что-то говорил мне вслед, но я уже не слушал. Дорогу к кладбищу помнил хорошо, но знал путь короче, через лесок, в котором мы играли детьми.

***
Смеркалось. Я шел и не узнавал лес. Он изменился за два десятка лет. Сумеречная чаща пугала своим безмолвием, таила опасность. Вывороченные корни деревьев в полумраке принимали угрожающие формы лесных чудовищ. Мне казалось, еще мгновение — и они оживут, накинутся и разорвут в клочья. Я с трудом пробирался через бурелом, пока не добрался до поляны с одиноким раскидистым дубом.

И тут я остановился как вкопанный. Недалеко от дерева горел костерок, над которым на вертеле истекала соком какая-то дичь, источая аромат копченого мяса. Вокруг костра, взявшись за руки, сидели подростки, читая что-то нараспев. Откуда здесь ребята? Видно, не вся деревня вымерла, остались в ней еще жители.

***
Неожиданно нахлынули воспоминания. В то лето я нашел в старой бабушкиной книге заклинание, как призвать лесных духов себе в помощь. Бабуля тогда рассердилась, грозилась всеми карами и предупредила: «Не тревожь лесных духов! Никогда не угадаешь, кто явится к тебе: лесавка или нежить. У нежити нет облика своего, рядится она в любые личины. Может лешим оборотиться, а может человеком прикинуться. Худо тому, кто попадется на ее пути».

Но кто бы слушал бабушку? Очень уж заманчиво было пообщаться с лешим или хухами. А вдруг повезет, и придет полуверица, да и откроет клад. Конечно, проворачивать в одиночку такое я не собирался, позвал друзей.

Мы поймали хилого куренка для жертвоприношения, сплели венки. В общем, сделали все так, как предписывала книга. Даже заклинание выучили:

Дым по лесу, запах по ветру.
Дым в листву, листья по лесу.
Духи по листве, по траве, по воде, по земле.
Придите на запах дичь отведать, водицы испить, у костра хороводы водить…

***
Вдруг девочка, сидевшая ко мне лицом, вскрикнула. Остальные обернулись, заголосили и кинулись врассыпную. Я стоял на поляне в растерянности. Внезапно шорохи леса разорвал дикий крик:
— Спасите! Помогите! Вытащите! — донеслось откуда-то.

Я тут же метнулся на зов, ломая по пути кустарник и ветки деревьев. Вскоре увидел чумазого парнишку, по грудь провалившегося в трясину. Очень быстро я скинул куртку, бросил и лег на нее, пытаясь дотянуться до мальчугана. Он паниковал, старался вырваться из мягких тисков жижи, но с каждым рывком топь все больше засасывала его.

— Руку! Руку давай! — кричал я.
Казалось, он не слышит меня.
— Помогите, на помощь!
Я продвинулся вперед и попытался схватить его за руку. Подросток старался оттолкнуть меня:
— Уйди, уйди, отстань! — его крик перешел в визг, он уже захлебывался ржавой грязью.

В его глазах плескался ужас. Силы таяли, он все глубже и глубже погружался в вязкую тину. Настал момент, когда мелкая ряска сомкнулась над его головой. Я нашел сучковатую палку, вновь лег на куртку и пытался нашарить там мальчишку. Но тщетно — палка вязла в зыбкой топи, не доставая до дна. Трясина поглотила парня и упокоила в своем чреве.

***
Я кинулся в деревню, метался по безлюдным улочкам. Кричал и звал, разрывая легкие. Ответом была зловещая тишина. Обессиленный, добрался до калитки дяди Миши. Тот понуро сидел на завалинке, опираясь на палку.

— Дядя Миша, дядя Миша! Там мальчик! — уже хрипел я, пошатываясь и волоча усталые ноги.
Он вновь подслеповато посмотрел на меня, будто не узнавая.
— Все померли… — равнодушно ответил старик.
— Паренек… сейчас… в болоте… утонул…
— Давно это было. Серега…
— Да, да, я Серега, — обрадовался я проблескам сознания у деда.
— Серега, внук Татьяны, утоп в болоте, — монотонно продолжал старик. — Дух лесной его к себе забрал. Ребята видели. Так его и не нашли.
— Да вот же я — живой! Я внук Татьяны!

— Она тогда ходила черная, прокляла ребят, кто был там и не помог, — не слыша меня, бубнил дед. — Сказала, их тоже дух заберет.
Старик замолчал. Я стоял растерянный, не зная, что ответить. Он продолжил все тем же бесцветным голосом:
— Первым ушел Валерка. Он в управе работал. Сердце, сказали. А какое сердце, молодой же. Потом несчастье случилось с Оксаной, где-то в горах. Последним погиб Санька, сынок мой, года два как…
Крупные слезы покатились по морщинистым щекам старика, оставляя мокрые дорожки.

***
Поверить в рассказ дяди Миши я не мог. Бросился в бабушкин дом и сорвал покрывало со старого зеркала. В тусклом зазеркалье еле различил пыльный комод, стол, шкаф. Меня оно не отражало.

Вдруг зеркальная гладь зарябила. Заломило в висках. В зеркале стали всплывать картинки, старательно стертые из памяти. Мне почудился кабинет управы, в котором встретился с Валеркой. Зашел к нему по делу, а у того внезапно случился приступ.

Потом появились горы, в которых довелось повстречать Оксану. Узнал ее тогда среди других туристов, окликнул. Она обернулась, попятилась, оступилась и полетела в пропасть. Ее крик гулким эхом разлетелся по ущелью.

И снова серебристое стекло потускнело, чтобы вновь ожить и показать мне озеро и круги на воде. Там я встретил Саньку. Это было два года назад…