Станция Ворожба / #21 / Arina_Jour

У меня всегда стоял комок в горле, когда я уезжала от бабушки. Даже тогда, когда я была совсем маленькой. А когда повзрослела, комок перерос в горькое объемное понимание, что я никогда, никогда не смогу сделать для нее даже десятой части того, что она сделала для меня.

Я всегда сдерживалась до того момента, пока поезд не трогался, чтобы бабушка на перроне не видела, что я плачу. А потом слезы градом лились по щекам долго, до следующей остановки, и еще до одной, и еще…

Я смотрела в окно купе и представляла, как бабушка добирается домой, такая немолодая и очень расстроенная моим отъездом, и мне было мучительно жаль ее. И я корила себя за то, что не сказала ей теплых слов, которых она заслуживала. И что не помогла ей собрать вишни, потому что они еще не созрели.

А поезда стремительно отдаляли нас с ней друг от друга, мой ехал в одну сторону, ее – в противоположную. И с этим ничего нельзя было поделать…

И только когда душе становилось чуть легче, я начинала успокаивать себя тем, что завтра приеду домой и сразу напишу ей письмо. Бабушка очень любила наши письма. Тогда ни у нее, ни у нас не было телефона, даже домашнего. Письма были единственной ниточкой, которая нас связывала, когда мы находились на расстоянии.
Но история с письмами всегда заканчивалась одинаково. Слова как-то неправильно ложились на бумагу, предложения были неуклюжими, а текст – сухим. И слез уже не было, потому что начиналась моя обычная будничная жизнь – школа, подруги, обязанности по дому. Но я знала, что и это сухое письмо бабушка положит в стопочку, которую хранит на полке под зеркалом.

Наша деревня находилась далеко от железнодорожной станции Ворожба, откуда уходил мой поезд. Бабушка привозила меня на вокзал рейсовым автобусом, в кассе брала мне билет на поезд, дожидалась, пока я уеду. Потом другим поездом уезжала домой, и от станции «312 километр» шла 4 километра пешком. Это были нелегкие для нее проводы.

На станции Ворожба очень красивый вокзал. В зале ожидания я провела много часов своей жизни. Это были часы радостного ожидания, когда я ехала на каникулы к бабушке и предвкушала встречу. И это были горькие минуты расставания, когда бабушка оставалась на перроне, а меня увозил поезд.

Теперь я понимаю, что это были репетиции нашего главного расставания, когда бабушка ушла, а я осталась. Мы расставались много-много раз, чтобы не было так больно однажды расстаться навсегда. Это была как бы прививка для меня. И это происходило на станции Ворожба.

Я всегда радовалась, когда в зале ожидания бабушка встречала кого-то знакомого – значит, домой она будет возвращаться не одна. А бабушка тоже радовалась в таких случаях, потому что кто-то видел, какая у нее красавица внучка.

На перроне всегда продавались пирожки – огромные, размером с батон, горячие, с капустой, картошкой, творогом, маком. Бабушка покупала мне их не меньше десяти, чтобы я не дай Бог не проголодалась в дороге. Я привозила эти пирожки домой и мои мама и папа как дети радовались такому привету с родины.

Над железнодорожными путями возвышался большой мост, по которому можно было от вокзала попасть на торговую площадь с множеством магазинов. Если до поезда было много времени, мы с бабушкой ходили по магазинам, и она покупала мне все, чего мне хотелось. Это было похоже на отчаяние – она готова была скупить всё, только бы я не уезжала.

Однажды мы с ней приехали на вокзал, купили билет и стали ждать поезд. Времени было достаточно, и бабушка решила сходить в магазин за мостом, чтобы купить мне пирожных. Вещи у меня были тяжелые, поэтому я осталась на скамейке возле вокзала сторожить чемоданы. Мне тогда было 13 лет.

Вещей и правда было много. В две огромные сумки бабушка нагрузила домашней тушенки, соленого сала, сухофруктов. Кроме того – одеяло, которое должно было пополнить коллекцию моего приданного. И еще – отрез ткани, чтобы я дома в ателье сшила себе новое платье.

Подошел поезд, а бабушки все не было. Я растерялась, но все же смогла дотащить вещи до вагона и показать проводнице билет. Кое-как я затащила сумки в вагон и нашла свое место. Я не стала сидеть и смотреть в окно, а вышла на перрон и стала рядом с проводницей. Бабушки по-прежнему не было видно.

Диктор по радио объявил отправление поезда, проводница попросила всех зайти в вагон. И только тогда я увидела бабушку, которая спустилась с моста и бежала ко мне по перрону. Моя пожилая, полная бабушка бежала по перрону. В руках у нее была авоська с чем-то большим. Поезд уже тронулся с места, когда бабушка всунула мне в руки эту авоську. Она успела, добежала.

Это были эклеры, полная авоська эклеров. «Зачем так много, бабушка?» - крикнула я ей уже с подножки вагона. Она успела ответить: «Чаю в поезде попьешь». Я даже не смогла поцеловать ее на прощанье – поезд набирал обороты.

В тот раз я рыдала в поезде дольше, чем обычно. Соседи в купе видели наше расставание и понимали, что спрашивать ни о чем эту девочку не надо. Когда я успокоилась, стала мечтать о том, что вырасту, куплю квартиру и заберу бабушку к себе. Как я буду много зарабатывать и покупать бабушке платья. А бабушка будет пользоваться ванной и ходить в кино. И жить она будет вечно.

А пока – я ведь даже не знала, как она добралась домой. И я не узнаю этого до тех пор, пока она не пришлет письмо. Поезд громко стучал колесами, я уезжала далеко от родных мест. И где-то внутри понимала, что моим мечтам никогда не осуществиться…

Это была любовь. Я точно знаю, что меня очень любили в детстве.