Тайны Уральских гор / #79 / NatalyaBalynskaya

Развод родителей Наташка помнила хорошо. Опустевшие книжные полки и шкафы – вот что ждало ее дома в тот вечер. Мать злилась, проклинала ушедшего папку, а Наташка тихо плакала, сидя на тахте. С этого дня она много времени проводила с бабой Аней. Бабушка жила на первом этаже в пятиэтажке: одно окно выходило на газон возле подъезда, другое – на противоположную часть дома, на «пустырь». На газоне росли какие-то грибы, и была решетка над подвальным окном – туда можно было выставить игрушечную посуду, порезать грибы, траву, сбегать домой за водой, набрать волчьих ягод и ирги, которая росла тут же в палисаднике, и сварить для кукол суп. В «пустырь» надо было у бабушки Ани отпрашиваться – там прямо под окном была загадочная плита, наполовину врытая в землю, под ней было холодно и сыро, трава там не росла, и Наташке казалось, что там есть тайный вход в подземелье. Зато рядом росло много одуванчиков, а бабушка варила из них вкусное варенье. Так что всегда можно было под предлогом сбора одуванчиков отпроситься «на пустырь» и сделать из стеклышек и фольги «секретик» у входа в загадочное подземелье.

У бабушки Ани было интересно. Когда бабушка днем ложилась подремать, Наташка садилась на ковровую дорожку и расстилала поверх цветной коврик. Но коврик нужен был не для того, чтобы просто сидеть – из комода Наташка доставала цветные баночки: синюю ребристую сахарницу, коричневые блюдечки под варенье, красные пиалы для чая, выставляла на коврик, стараясь не греметь. Из открытых дверок пахло таблетками, черным индийским чаем и Богородской травой. Греметь посудой было нельзя – бабуля спала на кровати, а над ней с черного ковра с цветной каемкой строгими глазами смотрели на Наташку мать и отец – олени и маленький олененок. Наташка любила с ними разговаривать: они в своем лесу ведь и не знали, для чего нужны все эти красивые баночки и блюдечки, а вот она знала и шепотом им рассказывала.

Когда приходил вечер, бабушка доставала прялку, садилась на диван и начинала прясть. Наташка любила этот момент. Подходить к прялке было нельзя – слишком быстро крутилось колесо, а руки бабули потихоньку вытягивали нитку из пучка пуха. Наташка лежала рядом и ждала, когда бабушка начнет сказ. И вот бабуля начинала шёпотом не то петь, не то причитать:

«Встану я, раба Божия, благословясь,
Как пойду из избы в двери, перекрестясь,
Из избы да в двери, из двора да в ворота,
В подвосточну сторону, где есть калинов мост.

В незнакомой стороне, где калинов мост,
Камень Бел-горюч зарыт, там ветры не шумят.
Начало земли и неба камень тот хранит.
Люди Алатырь его в древне нарекли.

Его рабе Божией, мне его не обойти,
Семи рек священных ни пройти, ни переплыть.
Там одна река – огонь, втора река – земля,
А третья – звездный свет, четверта – из песка,

Пятая – душа, в шестой – мертва да вода,
А вот как в реке седьмой – сама жива вода.
Начало земли и неба реки берегут.
В подвосточной стороне под землей текут».

- Бабушка, а где этот Бел-горюч камень? Он хороший или злой? – Наташка задавала вопросы всегда одни и те же, а вот ответы у бабушки всегда были разные, витиеватые, на странные сказки похожие.
- В горах Уральских зарыт он, по весне только виден. Семь рек из-под него текут, да только на поверхность ручьями пенными выйдут, земные водопады да речушки наполнят, то опять под землю нырнут, камни самоцветные точить, да белоглазой Чуди сказки рассказывать. И никто этот камень много лет уже и не видывал, только слух по горам носится: то там, то здесь дверь в подземелье приоткроется: кто-то хризолит найдет, а кто-то и золото, кого хрусталиком Бел-горюч камень одарит, бирюзой наградит, либо змеевичок подбросит, а на кого-то из мёртвой реки водой брызнет. И знает народ точно, что мост калинов через те реки построен, да как найти то место, уже и старики не помнят.
- Бабуль, а Чудь – это кто?
- Чудь белоглазый под Уральскими горами живет, в подземелье двери открывает. Кому – добрый, кому – злой. Глядишь: заплутает путник с хорошим сердцем, Чудь его из леса выведет, к малиновым кустам тропку проложит, родник чистый покажет, солнышком обогреет. А у того, кто с плохим сердцем, коня отберет, в горах запутает, тропы в узел завяжет, огни по болотам и топям разожжет, инеем наутро траву покроет, а потом жаром полуденным охмелит.

Наташка думала: может, там, на пустыре, где плита в землю вросла, тоже белоглазый Чудь ей ворота в подземелье открывает?

Папки все не было, а вот бабка Камиля прислала посылку. Мать со злостью разорвала коробку, из которой выкатились апельсины, выпал какой-то пакет с вещами и блестящий игрушечный самовар. Какой же он был красивый: сам чуть больше ладони, но у него был краник, крышечка, крошечные ручки и специально для него круглый гладкий поднос. Можно его на газон нести и чай куклам делать! Мать выхватила чудо-игрушку, засунула в мешок вместе с апельсинами и со словами «подачек нам не надо» унесла на почту.

Наташка по осени пошла в школу, мать весь день работала, к бабе Ане можно было ездить только по выходным, а вот какой трамвай ездит до бабки Камили, Наташка сообразила быстро. Как и то, что матери о таких путешествиях знать было совсем не обязательно.

Камиля была веселой. И все у нее было по-иному. Тут стоял и Наташкин игрушечный самовар – причем на самом почетном месте, посреди стола – он ждал её каждый раз, как Наташка приезжала к Камиле. Большой самовар на столе тоже был, и только Камиля умела его топить. Были здесь и огромные часы с маятником. Они всегда так громко отсчитывали минуты, как будто напоминали Наташке, что тут долго находиться нельзя.

Ковра с оленями на стене не было, но висела большая тряпица с позолоченными иероглифами.

- Что там написано, баба?
- О! Это старинные слова, особое заклинание. Если ты чего-то в этой жизни сильно захочешь, то нужно их произнести, и оно сбудется.
- Всё-всё?! А ты мне их скажешь?
- Конечно. Произноси их почаще: когда будет тяжело или страшно: Алла бисмилла.

«Интересно, а в мир подземный они двери откроют?» – думала Наташка.

У Камили была особенная полка – там лежала балалайка. Башкирского языка Наташка не знала, и потому, как играла на балалайке Камиля и как она пела на таинственном языке, Наташка только слушала, и в этих песнях было что-то особенное. Низким гортанным голосом бабка пела что-то протяжное, повторяя некоторые слова.

- Бабушка, а что это: Мулдак-Тау и Тозлокуль?
- Куль – это озеро, Мулдак – гора, а Тоз – соль. А песня про любовь. По-русски примерно так, наверное:
Жила-была красивая башкирская невеста,
Сватался осеннею порою к ней жених.
Только против брака и любви был злой отец её,
И решились молодые в лунну ночь сбежать.

И скакали быстры кони вдоль Уральских синих гор,
Но вдруг подлая стрела настигла жениха,
Он упал, над ним склонилась в горе девица-краса,
И солены слезы полились у ней из глаз.

Тогда слезы стали озером глубоким Тозлокуль,
А сама девица приобняла жениха,
И окаменев от горя, до сих пор всё там стоит,
Превратившись в холм среди степи – Мулдак-тау.

- Бабушка, а где оно, озеро Тозлокуль?

- На подъезде к Уральским горам. Там много соли в озёрах, она из-под земли приходит, из пещер древних, что так глубоки и мрачны, что и ветры туда не заглядывают. Ковыль степной пути к таким древним ходам скрывает, пауки паутинами тропинки застилают, ни человеку, ни зверю туда не пройти. Когда-то в начале мира там древние люди жили, сокровища свои там оставили, да где искать их, не помнит никто. Поговаривают, что рыба карабалык знает все, но на то она и рыба – молчит себе, да в озере вольно плавает.

Через год Наташке мать купила путевку в пионерский лагерь. Своё название «Горное ущелье» лагерь оправдывал: жилые корпуса лежали у ног гор, а сам вход в ущелье начинался чуть выше, где возвышался страж ущелья – знаменитая скала «Чертов палец». Лазить по горам Наташка любила и часто поднималась до самого Чертового пальца. Вожатый, с которым они ходили в такие походы, рассказывал много легенд. Особенной популярностью пользовался сказ про Белую бабу, которая якобы появляется в горах в полночь и даже доходит до лагерного старого бассейна. Вожатый напевал:
«Белой бабы пионеры не боялись никогда.

Вместо страха гор Уральских нас пленяет красота».

- А это те самые Уральские горы? – Наташка остановилась на тропе.
- Конечно, вот первая гряда Уральского хребта, за ней – вторая, за день до нее можно, в принципе, добраться. А вон в той стороне – озеро Карабалыкты.
- Карабалыкты? Линёвое озеро? – у Наташки застучало в висках.

Так вот куда соль Земли стекается! А Белая баба из местных легенд – не Чудь ли белоглазый по ночам здесь ходит, следы свои заметает? Да и вода в старом бассейне почему-то тоже соленая, хотя и не озеро ведь это вовсе.

Задать вопросы бабушкам она уже не могла – не было уже в живых ни бабы Ани, ни Камили. Не удалось Наташке забрать от них ни цветные тарелочки, ни балалайку с маленьким самоваром. Даже прялку бабы Ани отдали какой-то соседке, а ведь сказы сплетались только под ее жужжание.

«Алла бисмелла», – вспомнила Наташка. Интересно, понимает ли Чудь белоглазый эти слова? И сработали бы они для бабы Ани, которая ходила за святой водой в Церковь? Почему бабушки учили её по-разному, но всегда одному? И почему рыба линь в водах озера Карабалыкты хорошо понимала и сказы бабы Ани, и песни бабушки Камили? – Ответы, видимо, были скрыты под таинственным входом у плиты на том самом «пустыре», где одуванчиками было отмечено тайное место. Впрочем, одуванчиков там уже не было, да и сама плита со временем куда-то делась, а с нею ушли в прошлое и суп для кукол, и кусты сладкой ирги под окнами, и большие часы с маятником, и даже гармошка дяди Вани. Только Чудь белоглазый приходил иногда к Наташке во сне, ходил по тропе, что ведет на вторую гряду Уральских гор, приносил варенье из одуванчиков, разливал его по цветным тарелочкам да иногда играл на балалайке...