Космическая деревня / #180 / Lazareva_Dana

***
Неправильные бабушки

«Неправильные у меня бабушки, — решила я в шесть лет, — обе». Заключение было сделано на основе сравнительного анализа: в детском саду все, кроме меня, являлись обладателями бабушек в деревне. Весной рассказывали, как к ней поедут, осенью — как съездили. И в течение года вспоминали по разным поводам. Ну, просто культовая тема.

Мне ответить было нечем. В утешение оставались: «Зима в Простоквашино» и «Морозко». Однажды я сказала, что у меня тоже намечается деревенский вояж, как зубы мгновенно сомкнулись: а дальше что? Что там происходит? Что бывает? Привычная для многих деревня была для меня Космосом. И еще несколько лет он будет недосягаемым, прежде чем судьба подарит билет в космическую реальность.

Шанс выпал, конечно, неожиданно: баба, так мы в семье называли папину маму, ехала в Сосновку навестить золовку. И не просто туда-обратно, а на целых два дня! Это называлось «с ночевой», что превращало суборбитальный полет на преодоление расстояния в орбитальный, то есть полный виток. Космическая команда включала: бабу Валю, дядю Андрея — ее младшего сына и папу Анютки, саму Анютку — двоюродную сестренку годом младше меня, и меня.

***
Тёть-баб-Люда и дядя Вова-Фантомас

Сестру мужа баба называла — Люда. Но имя произносила невнятно. Так часто бывает, когда не играешь на сцене театра и тебе не нужно, чтоб зал слышал текст отчетливо. Ей понятно и ладно.

А нам, детям, никто официального представления не устраивал. Оттого и вышло, что непонятно, как называть: то ли Люда, то ли Люба, то ли тетя, то ли баба. В десять лет еще плохо разбираешься в родственных связях: кто она нам? Зато ей все было предельно понятно и до предела просто — не ошибешься: у дедовой сестры все дети были котиками.

Только мы привыкли к неопределенности в обращении со своей стороны и веселому обращению к нам, как новая фигура в нашей орбите внесла еще больше сумятицы. Примерно в полночь на пороге появился коренастый морщинистый то ли человек, то ли гоблин, и нам шепнули на ушко, чтоб мы не пугались. Да ладно, кто ж после этого не напугается! Мол, муж теть-баб-Люды полностью лысый, даже бровей нет, поэтому его прозвали «Фантомас». Ну, и пьет он, как все в деревне, да вроде не буянит, бояться нечего. За ним, за двоюродным дедушкой, без единого сомнения с нашей стороны, закрепился статус дяди — дядя Вова-Фантомас. Какие тут сомнения?

***
Двор

Словно марсианские пирамиды, высились стога сена, а самый высокий — с двухэтажный дом! Без дела они не стояли. Мы лежали сверху и дышали летом. Но недолго. Потом изобрели «американские деревенские горки»: скатывались с высокого, перебираясь на соседний, пониже. Прыгали с одного на другой. Бывало, и вниз головой скользили — как только шеи не сломали. Полдвора потом сеном было закидано.

К пеструшкам сходили, понаблюдали за их жизнью. Те паслись у сарая за яблонькой. Дальше росли грушевые деревья, вишня, слива, смородина, малина, физалис, усатый зеленый горошек. Все обойти — места в животе не хватит, даром что половина бурелая.

Ухо ловило каждый звук из фона деревенской жизни: разговоры птичек, разные на слух, стрекот в траве, возню у курятника, топот барашков в загоне, шумное сопенье из сарая. Вдоль зеленого забора беззвучно качались колокольчики. Трава пахла арбузом. Огромный закат окрасил зеленые деревья в малиновые. Запахи и цвета я тоже чутко подмечала, чтобы оставить в себе навсегда. У обладателей деревенских бабушек доступ к этому миру безлимитный, у меня было два дня. Прозрачный живительный воздух, наполненный кислородом и впечатлениями, к вечеру сшибал с ног. Хлюпались у рукомойника уже с закрытыми глазами.

***
Ночное приключение

Положили нас с Анюткой вместе. И в туалет мы захотели вместе. И отправились вместе, потому как в деревенском доме эти коммунальные удобства расположены на свежем воздухе, и по понятным причинам, подальше от дома. А в незнакомой местности да в темноте бытовое путешествие «по нужде» превращается в настоящее приключение.

Дальневосточные ночи черные: хоть открой глаза, хоть закрой — одинаково ничего не видно. Склеившись ладошками, мы передвигали ноги, будто в космическом вакууме, от страха забывая дышать. Свободными руками проверяли пространство перед собой, не встречая ни единого атома.

То был возраст гробов на колесиках и черных перчаток, что душили девочек. Еще все возможно, включая всевозможные невозможные ужасы. И в неизвестной черноте можно раствориться полностью, и в мир загробный попасть, и превратиться в ядовитую сороконожку, от которой зуб раскрошится у того, кто ее увидит, — это так же реально, как контрольная по математике.

И вдруг — подсечка. Руки-ноги ушли в невесомость. Удар по голове! Хлопок! Подушкой огрели по затылку, довольно весомой. Секундой позже по плечу прошелся нож, вонзилась спица под лопатку. И вдруг еще мощней, похоже на копье! Опять подушка прилетела сбоку, чуть ухо не снесла. И пыльным, тфу, веником в лицо.

Как только натиск ослабел, мы кинулись обратно, побившись и попадав по пути. Дверь закрыли, сердце по сенцам мечется, обе взъерошенные и в перьях. В туалет больше не хотелось.

***
Коровник

Баба шепнула золовке, что я в деревне впервые, всю жизнь мечтала, и нельзя ли мне устроить полное погружение в деревенский быт. Поэтому на рассвете я оказалась в коровнике.

Коров до тех пор я видела в книжках и мультиках. Они были маленькие. Реальная показалась горой. А еще внеземным существом: бугры и кочки на огромном теле, уши в разные стороны торчат, наверху рога, большой живот все время дышит, а из ноздрей вылетает шум. Внутрь непрерывно тянется сено и исчезает безвозвратно.

Меня заботливо предупредили:

— Ты тут поосторожнее, назад не заходи, а то коровка лягнуть может.

Прелестно! Я как раз вешу, как цыпленок — далеко улечу.

Зазвенели ведра и Марту принялись доить — невообразимая экзотика для городского ребенка. А потом предложили мне. Ноги слега подкосились. Наверное, оттого, что меня усадили на табурет. Вид снизу оказался еще тревожней вида сбоку. На вымя я старалась не смотреть.

Мне сказали: «Давай».

Я не решалась.

Через минуту повторили: «Начинай».

Я не верила, что решусь.

Даже Марта ждала с интересом.

Одной рукой я обхватила сосок. Он был большой. И живой. Каждая клеточка отзывалась на прикосновение.

Слышу, баба спрашивает:

— Коровка точно смирная, чужих подпускает?

Батюшки, а может не подпустить! И что сделает? Мне хотелось бежать. Я бы пустилась даже быстрее, чем если бы коровка меня лягнула.

Тут сверху поступили указания:

— Тяни вниз!

— Да двумя руками возьми!

Они обе выросли в деревне «на хозяйстве» и теперь удивлялись, как горожанину чужда естественная природная жизнь.

Я медленно потянула вниз, и молочная струйка энергично вылетела стрелой. Как из сифона. Со вторым соском было то же самое. И так раз тридцать. Надоить целое ведро от меня, слава богу, не требовалось.

— А теперь пей!

Откуда-то появилась кружка и наполнилась горячим пахучим молоком — ничего общего с бело-голубым покупным в городском холодильнике. Я пролепетала, что сейчас как-то не хочется, и попятилась к выходу.

Кружка надвигалась. Я отступала. Она почти у лица, я почти на улице. Оставалась какая-то пара шагов, как вдруг теряю Землю и лечу одной ногой вниз, найдя опору в чем-то мягком и теплом, пропитавшем до последней нити мою розово-салатную шанхайку.

Что такое шанхайки, в 90-е знал каждый дальневосточный житель. В джинсовых тапочках ярких расцветок с Микки-Маусом или Черепашками-ниндзя любой был звездой двора! В таком импорте ты крут и прекрасен.

На мне до этого памятного визита в коровник были ослепительной красоты тапки: ткань свежая, краски сочные, будто только что нанесенные, тонкий аромат резины еще напоминал о недавнем походе на рынок — одним словом, «новьё»!

И теперь я стирала произведение китайского легкопромышленного искусства прямо на ноге в ведре дождевой воды — как же теперь салатные ленточки развяжешь? Дядя припугнул, что не возьмет в машину, если не отмоюсь и не выветрюсь от навоза. Полкружки молока выпить все равно пришлось. А шанхайки дома — выкинуть.

***
Деревенский завтрак

Потом был завтрак. На большом круглом столе у маленького окошка помещались: отварные картофелины в масле с укропом, жареная картошка с грибами; в черной чугунной жаровне блестела баранина, глазунья млела на серой блестящей сковороде, салат из свежих овощей будил аппетит ароматной зеленью; еще был жирный творог, пористый сыр, густая сметана, ряженка, яблоки, компот и варенье — все-все свое, включая испеченный хлеб под полотенцем и пряники на противнях, теплые мягкие, с нежной глазурью.

Мы изумлялись, как хозяйка успела столько за утро.

— Люда, ты спала? — спросила баба.

А она улыбалась и приговаривала: «Кушайте, Котики, кушайте на здоровье».

Тут за завтраком баба спросила, чего это мы ночью шебуршились. И, вытирая слезы, хохотала, когда поняла, кто на нас напал в нескольких метрах от туалета.

Мы рассчитывали на защиту и сочувствие. Может, даже на поиск и наказание виновных. Но приступ веселого смеха не обещал ничего похожего. Баба смеялась над пострадавшими и потерпевшими, избитыми и израненными, огорошенными разгадкой нападения и отсутствием понимания, над опростоволосившимися горожанками, которые ждали защиты от кур.

Это мы, споткнувшись, кур переполошили, которые спали на дереве!
А откуда детям знать, что курицы не в сарае спят, а на дереве? Какого лешего они туда полезли? Чего они на яблоне забыли? Они же вчера ногами по земле гуляли, как нормальные. Мы видели!
В общем, эти странные курицы сами испугались. И баба их вместо нас пожалела.

***
До свидания, Космос!

От Сосновки до Благовещенска почти двести километров, и с каждым километром становилось все грустней.
Мне выпал счастливый билет познакомиться с Космосом, чтобы во всю мощь почувствовать, чего я была лишена. От мысли, что этот контакт с совершенно особенной частью Вселенной, может быть единственным, делалось даже горше, чем было. Я же не знала тогда, что через пять лет другая моя бабушка переедет в деревню насовсем.