Вакуум / #14 / Kozyreff

Мир начинал рождаться около шести часов утра. Сначала в светящемся пространстве начинали плыть геометрические формы, вертеться цветные пятна, точки и палочки. Потом всё тело охватывало мучительное чувство тесноты, спина начинала чувствовать матрац, становилось тесно ногам, упиравшимся в спинку кровати. Алексей начинал ворочаться с боку на бок и постепенно просыпался, вернее, переходил в состояние полусна-полубодрствования. В этом состоянии он мог лежать несколько часов.

Когда он просыпается окончательно, мама давно на работе. Бескровный свет дня заливает комнату в добротной сталинке. За большим окном – снег, снег, снег. По колено в грязном снегу стоят два чёрных тополя, за ними – светло-серая стена пятиэтажки. Между тополями – дорожка, по которой никто не идёт, только чёрные птицы клюют крошки хлеба. За стеной пятиэтажки – чугунная ограда, за ней – широкий проспект, на другом его берегу – панельные хрущёвки. Над ними в небо вонзается чёрно-коричневая заводская труба. В комнате душно, форточку почти не открывают, потому что мама Алексея простывает от каждого ветерка. Душно, мрачно, скучно.

Алёша идёт в ванную, умывает лицо, привычно чистит зубы, разогревает на кухне завтрак – салат, макароны, куриный суп. Завтрак должен быть сытным, чтобы набраться сил на весь день. И три кружки чая – для Алексея это эликсир жизни. Без чая и жизнь не жизнь.

Ест Алексей всегда с книгой, увлекается чтением, ест медленно, почти целый час. Позавтракав, относит посуду на кухню – мать вернётся с работы и вымоет, самому неохота. Чёрная работа не для него.

Скоро придут учителя. Алексей не торопясь переодевается – надевает костюм-тройку, только на жилете оставляет незастёгнутой среднюю пуговицу, чтобы из-под пиджака не было видно. Когда у тебя абсолютно всё в порядке, на душе как-то невесело. Остаётся ещё минут пять, чтобы пройтись по комнате, вытереть пыль, разгладить покрывало на кровати, чтобы было ровно.

В полдень в дверь звонят – это пришла учитель, Галина Николавна. Невысокая, сухая, юркая, она уже несколько десятилетий не меняется – ни внешне, ни внутренне. Алексей знает, что она герой, она победила рак. Галина Николавна – человек с большой буквы, тот самый, который звучит гордо, потому что никогда не сдаётся.
Не снимая берета (волосы не настоящие), Галина Николавна пролетает в комнату Алёши и начинает истязание. Если бы сегодня был русский язык, было бы не так страшно, там можно аргументировать свою позицию. Но русский завтра, сегодня литература, и надо со всем соглашаться.

Галина Николавна подробно рассказывает о «Слове о полку Игореве», о том, что его написал сам князь Игорь. Это не так страшно. Когда она полчаса требовала согласиться, что прототипом лесковского Левши был Леонардо да Винчи, было труднее. Лучше бы она преподавала математику, как когда-то. Зачем ей понадобилось переучиваться?

Как обычно, урок заканчивается скандалом. Галина Николавна требует у Алексея сказать, какой из переводов «Слова о полку» музыкальнее – Лихачёва или Заболоцкого. Конечно, поэтический перевод всегда будет музыкальнее прозы, в нём богаче звуковая инструментовка. Учительница считает, что это не так, перевод Лихачёва ближе к ритмам Древней Руси. Алексей упирается, Галина Николавна не сдаётся. Она победила рак и этого мальчишку победит. «Я занимаю позицию разума, а ты – позицию быка. Стоишь на своём и ни с места». Через двадцать минут Алёша начинает нервно хихикать после каждого её слова. Жизнь в том и состоит, чтобы отстаивать свою правоту. Алексей это знает, берёт с неё пример и борется по её же правилам. Как она этого не поймёт?

Урок длится почти два часа. В дверь звонит следующий учитель – биологичка. Найти компромисс с Галиной Николавной не удаётся. Великий педагог бежит в прихожую, быстрыми движениями надевает сапожки, накидывает шубку и уносится домой – она живёт в соседнем доме, с мужем-музыкантом и душевнобольной дочерью. Место у стола Алексея занимает Виктория Павловна, молодая, весёлая. По виду Галины Николаевны она сразу поняла, что к чему: «У всех свои тараканы в голове». Алёше разрешено минут десять отдохнуть, попить чаю. Виктория Павловна в это время на его столе заполняет классные журналы, в школе не успела, с собой взяла.

Алексей пьет чай и ест бутерброд с вареньем. Движения рук Алексея неловкие, капли варенья падают на пиджак. Вика Павловна поглядывает на него с сочувствием. Талантливый мальчик, но в себя ещё не пришёл. Это и взрослому пережить трудно. Ребёнку одиннадцать лет, он вечером слышит крики в подъезде, выбегает, а там отец еле стоит, за стенку держится, на полу двое бандитов без сознания, нож чей-то, весь в крови, рядом сосед, тоже на крик выскочил, спрашивает: «Как ты?» «А вот как!» – отец распахивает пальто, и вываливаются внутренности… Алёша после этого заболел, ушёл в себя. Перед ним на улице могла пронестись машина, а он не понимал, что его чуть не сбили. Сейчас, через три года, уже лучше, но выздоравливать придётся ещё долго.

Хотя ему бы не мешало иногда побыть с людьми. Уже сейчас.
Начинается урок. Алеша слушает про этапы антропогенеза, рисует схемку в тетради, искоса поглядывая на длинные белые руки Виктории Павловны, её круглую, коротко стриженую голову. Биологичка говорит громко, сдобным голосом. Алёша роняет ручку, чтобы можно было нагнуться и взглянуть на ноги Вики Павловны, так, чтобы она ничего не поняла.

Биология длится минут двадцать, затем классная ставит Алексею пятёрку и убегает. Можно отдохнуть. Алёша включает телевизор. Показывают балет, «Кармен-сюиту». Плисецкая танцует в холодном пустом пространстве, оно словно боится её танца, каменеет, цепенеет, но постепенно наполняется токами музыки. Музыка, как птица, порхает над балериной, то садится на плечо, то взмывает ввысь. Атомы музыки носятся вихрями, роями, водоворотами. Алексей смотрит, как женщина борется с музыкой, укрощает её – но она сама есть музыка, и она это знает. Всё становится музыкой – и тело, и душа. Всё становится страстным, лёгким, оголённым, огненным, бессмертным.

По спине Алексея бежит холодок, сами собой складываются стихи. Не выключая телевизора, Алёша бежит к столу и записывает их в тетрадке. Как эти каракули непохожи на круглые, увесистые буквы, которыми он заполняет школьные тетради! У него два почерка – один правильный и медленный, другой пляшущий, нервный. Один – для уроков, другой – для стихов.

Алексей поднимается от тетрадей и подходит к окну. Сквозь тонкий лёд оконного стекла виден вечереющий мир. Жизнь течёт своим чередом, люди гуляют по улицам, а он без вины заперт здесь, в панельной однокомнатной утробе. Он может любоваться на этот мир, смотреть телевизор, читать книги. Оконное стекло защищает его от жизни, он будет сидеть здесь, пока его душа и тело сами не станут стеклянными. А потом жизнь ворвётся в его дом, это всё равно случится, рано или поздно. И стекло разобьётся от первого грубого прикосновения. Когда бы он прожил хоть семнадцать лет! Он бы узнал и любовь, и драку, и счастье… Но он был убит в одиннадцать, вместе с отцом. И точка.

Алексей открывает форточку – пусть ветер охладит лицо. За окнами уже темно. Вот в замочной скважине скрежещет ключ – пришла с работы мама, страдалица и труженица. Седеющие волосы. Сутулые плечи. Тяжёлая походка. Располневший с годами стан. Сочащиеся без причины глаза – большие, круглые. Руки – нежные, тёплые, ласковые. Лучшее на земле существо, самое кроткое, самое любящее, ничего не понимающее. Сейчас мы поужинаем и пойдём гулять.

Это худшее, что может случиться за день. Алёшу возьмут под руку и поведут вокруг квартала. Может быть, пацаны с детской площадки снова будут вопить, как неделю назад: «О, дебил идёт, его за руку ведут, сам идти не может!» Или кто-нибудь пожалеет и покачает головой, это намного хуже. Алексей просит мать, чтобы она хотя бы его руку отпустила, но она не хочет – на улице гололёд, надо друг друга поддерживать. А вдруг я упаду, а ты меня не поддержишь? У меня кости слабые… Алёша уже года три как может ходить сам, это все знают, но заботиться о нём не прекращают. Он так же учится на дому, не общаясь ни с кем, кроме матери и учителей. Он мог бы попросить, чтобы его отпустили гулять одного, разрешили пригласить домой бывших друзей. Но он не будет просить. Он скорее умрёт с голоду, чем попросит о куске хлеба. Если ему предложат помощь, он возьмёт, но сам не попросит никогда. А мама ему ничего не предложит. Она думает, что одному спокойнее. Когда-то у мамы были друзья на работе, все перед ней расшаркивались, а когда она после смерти мужа заболела, никто к ней в больницу не пришёл. Она осталась одна. И больше ей никто не нужен. Есть сын, талантливый. Этого достаточно.

Погрузившись в мысли, Алексей не замечает, как проходит прогулка. Привычный пейзаж – кирпичные коробки в снегу – не вызывает никаких чувств. Если удаётся проехаться на трамвае, можно посмотреть на другие коробки и сугробы, это чуть интереснее. А свои окрестности давно надоели. Сколько раз он это видел, тошно вспоминать. Не так уж ему и нужен этот грязный снег, истоптанный воронами. Да и людей здесь немного. Может, и раньше было не особо людно, но он не замечал. А теперь заметил: никого там нет. И ничего. Вакуум.

Алексей снова дома. Приятен момент, когда он с холодной улицы входит в освещённый подъезд, поднимается на второй этаж – двадцать три ступеньки – и стряхивает в прихожей снег с тяжёлой куртки с подкладкой. Переход из тьмы к свету, пусть электрическому, – это что-то почти мистическое. Ощущая, как холод сменяется теплом, Алёша чувствует себя живым.

Алексей моет руки с мылом, хотя на улице не снимал рукавиц, и садится делать уроки. Чай, бутерброды и музыка – всё, что нужно ему для работы. Вычертив схемы по русскому языку и табличку по истории, он ложится спать. Скоро этот мир исчезнет, чтобы к утру снова родиться из хаоса. На столе стопками стоят учебники и тетради, во внутреннем ящике стола – тетрадь со стихами, в шкафах – игрушки, детство, отобранное у Алексея и законсервированное. Вдруг у Алёши когда-нибудь будут дети, для них игрушки и пригодятся. В хорошем хозяйстве ничего не должно пропадать.