Мост над красной рекой / #152 / Winchesters

Доски под ногами танцуют, прыгают, качаются. Дерево старое, серое, с трещинами и выбоинами. Гул стоит мерный, постоянный – словно кровь в голове шумит, только сильнее. Идти вперед страшно – каждый шаг приходится делать через силу. Хочется встать на колени и передвигаться на четвереньках. По сторонам лучше не смотреть – всё, что отделяет от пропасти – ржавая сетка с крупными, величиной с ладонь, ячейками. А кое-где и ее нет - там натянуто несколько стальных тросов – расстояние между ними сантиметров 30, а то и больше. Почти ничего нет между тобой и ревущей пустотой – тонкие нити, очерчивающие путь, но ни от чего не оберегающие…

Берега разные – правый крутой, обрывающийся скалами на много метров вниз. На горе всего с десятка два изб. На краю обрыва небольшой домик – там живут старики Красноярские, далекая родня Тальки. В поселке много его родственников – Красноярские, Ивановы, Белобородовы, Косельские. Иногда Талька ходит с бабушкой в гости к старикам. Внизу, на прибрежной полоске, памятник - вечером его хорошо видно с другой стороны – сверкает на солнце желтым огоньком. Сын стариков здесь утонул много лет назад, тело так и не нашли. Талька смутно помнит, что парень то ли свалился с моста в воду на мотоцикле, то ли переезжал на нем по тонкому льду. И еще что-то блестит на том берегу, высоко, у скального выхода на вершине сопки. Говорят, так клад зарыт. Талик подбивает друзей идти его искать.

Они с отцом тоже ездят по льду на другую сторону на ярко-бирюзовом «Сатурне» с коляской, покупают молоко у тети Нелли, немки - самое вкусное и жирное, хотя коров в поселке много. Молоко в виде шайбы диаметром чуть ли не метр – замораживалось в широком тазу – отец кладет в новую наволочку. Колесо это с одной стороны белое, с другой желтое, и сливочный слой почти такой же толщины, что и молочный.

На машине к тете Нелли они не ездят. На оранжевой «копейке» они катаются по реке вдоль – иногда даже до соседнего поселка, за 200 километров. Все местные жители поселка родом оттуда – отец тоже. А там, где живут сейчас, раньше была небольшая деревня старателей и спиртоносов рядом с прииском. Потом все переселились, а на старом месте остались почерневшие избы с пустыми глазницами. Отец дает порулить Тальке и Вике, учит их объезжать наледи. Но легковые машины редко проваливаются – в трещины иногда уходят грузовики. Река промерзает насквозь. Летом воду люди привозят сами или берут у водовоза, разъезжающего на лошади, тянущей телегу с бочкой. Зимой трактор развозит здоровенные ледяные кубы - их надо раскалывать прежде, чем заносить в дом с ледника. А весной на берегу лежат громадные глыбы – все делают фото рядом. Машины в сравнении с ними кажутся игрушечными.

Левый берег пологий, низкий, зажатый между рядами сопок. В этой ложбине основная часть поселка: две улицы с магазинами, пекарней, больницей, конторой и сельсоветом. А еще со школой, детсадом, библиотекой, почтой и клубом. Если пройти от берега по любой из улиц до конца, то чуть дальше справа будет кладбище – кресты и пирамидки со звездами между деревьев. А если не поворачивать к нему, а идти прямо по дороге, а потом свернуть к небольшой горке – то выйдешь к складу взрывчатых веществ. Там дежурит бабушка – уходит на сутки, сидит в сторожке, читает книги, курит «Беломор». Там хорошо – бабушка греет кипяток в электрическом чайнике, и они с Таликом пьют чай с кусковым сахаром, леденцами, халвой в жестяной баночке и галетами.

А за горкой луг, и там цветов миллион – или чуть меньше. Синие, фиолетовые, желтые, белые, красные, оранжевые. Пахнут так, что можно ощутить их запах через десятки лет. И птицы поют на все голоса, и одна выговаривает громко, четко:

- Витю видел?.. Витю видел?..

Ей отвечает вторая:

- Видел, видел, видел, видел…

Их беседу перевела для Тальки бабушка, и теперь он сам отчетливо слышит слова.

- Это они об отце твоем разговаривают, - по секрету сообщает ему бабушка.

А ему хочется сказать ей, что его тоже иногда зовут Витей, но он не говорит. Он знает, что настоящий Витя только один - его отец, Виктор. А он – Талик. Он не любит, когда его называют Виталием, ведь так делает мама, когда сердится. И его сестра Виктория тоже не Витя, а Вика. Поэтому птички беседуют об отце, а не о них.

А еще на левом берегу есть аэропорт. До него можно добраться по дороге, мимо конторы уходящей вверх и налево, или просто открыть заднюю калитку и шагнуть в лес. Останется только подняться на сопку и пройти немного – и вот оно, большое расчищенное поле с полосатым треугольным флагом на шесте. У въезда - продолговатое здание с длинной скамейкой вдоль стены. Туда, если погода позволяет, раз в два-три дня прилетает самолет с десятком жестких пассажирских сидений около маленьких иллюминаторов. Он трясется, вихляет, жутко дребезжит, и пахнет в нем отвратно, но почему-то летать на нем Талик не боится – на мосту намного страшнее. А иногда вместо самолета прибывает вертолет – Талька и на нем один раз летал. И хотя там тоже трясло, а гудело громче, чем в кукурузнике, но перемещаться в нем понравилось больше. Может, потому, что там не воняло, и не приходилось утыкаться в мамину кожаную сумку, чтобы не чувствовать запах. А может, потому, что в огромные стекла было видно всё-всё – и тёмно-зелёный ковер тайги, раскинутый от горизонта до горизонта, и запутанные лабиринты сопок, и блестящую ленту реки, старательно огибающую их, и опрокинутую чашку неба с белесыми пятнышками облаков на звенящей голубой эмали.

А по краям аэропорта полосатые треугольные ящики – длинные, по несколько метров. Даже не ящики, обманки – у них нет дна. И под ними ничего нет – Талик это точно знает. Когда-то они с Васильком спрятались в одном из них, когда убежали из дома в очередной раз. Тогда они ушли далеко, до Широкой речки. Она так называется, но летом это узенький ручеек, который можно перейти вброд, ступая с одного скользкого камня на другой – даже подкатанные штаны не замочишь. Лишь весной Широкая речка разливается, становится больше себя самой в несколько раз. Они дошли тогда до берега, перебираться на другую сторону не стали и вернулись. Но разыскивающие их люди видели следы, отпечатавшиеся в глине у самой воды, и подумали, что они утонули. Но вместе с мужиками Тальку с Васильком искали собаки – умные, большие, лохматые, в каждом дворе таких по несколько штук. Их привязывают раз-два в год, когда из районного центра прилетает участковый – и тогда над поселком стоит жуткий вой сотен охотничьих псов. Собаки и нашли тогда мальчишек. Они лежали под одним из ящиков, тесно прижавшись друг к другу – к вечеру сильно холодало.

Тальку с Васильком считают хулиганами – они несколько раз убегали из дома, курили, обматерили воспитательницу в детсаду, связывали девчонок. Еще Талик взорвал печку. Он взял в сенях маленькие патроны – большие, картонные, брать не стал – и бросил их в топку, когда она была потушена. Мама растапливала печь, и там начало что-то бухать. Она спросила у Талика, не знает ли он, что это – тот отрицательно помотал головой. Хорошо, что мама не стала заглядывать в печку – через пару минут вся ее передняя часть вместе с чугунными дверцами от топки и поддувала вылетели вперед. На улице было градусов 40 ниже нуля. Это не очень холодно – несколько раз за зиму ртуть на термометре заваливается ниже последней отметки.

Сестру называют примерной девочкой, а ведь она тоже убегала из дома – правда, в первый раз никто об этом не узнал. Вика рассказала Тальке, как решила уйти в тайгу, и когда их группу повели к реке, ушла в лес. Но как бы она ни старалась заблудиться, она слышала шум реки и голоса. Она вернулась – что толку теряться, если знаешь, где находишься - и ее отсутствия не заметили. Зато второй раз переполошился весь поселок. Тогда мама хотела взять их с Талькой в контору, а Вика упала в грязь. Мама отправила ее домой, она заревела, обиделась и залезла на чердак бабушкиного дома. Там она наплакалась, свернулась калачиком и уснула на душистой желтой хвое. Как она залазила на крышу, никто не видел, да и никому в голову это не пришло. Вика до ужаса боялась высоты и, чтобы залезть на диван, ставила рядом с ним маленькую скамеечку. Каким образом она взобралась по старой рассохшейся лестнице с большущими расстояниями между неровных поперечных брусков – так и осталось загадкой. Но искали ее действительно многие – когда она на закате вышла на плоскую покатую крышу над сенями, вся гора перед домом была усеяна людьми.

Василек – троюродный брат Талика и Вики, его фамилия Косельский. Его дядя утонул – тогда все приехавшие и местные дети из родственных семей сидели в громадной избе Косельских и слушали, о чем в соседней комнате за столом говорят взрослые. Рассказывала Галя, молодая вдова погибшего. Он был неместный, приехал откуда-то, и все считали его красивым – высокий, улыбчивый, хорошо пел, и у него были вьющиеся темные волосы. Как Олег утонул, Талька не знал или забыл, но рассказ Галины запомнил на всю жизнь.

- А мне ведь приснилось, что он утонет – но я не поняла тогда, - тихо говорила она.
- Мы с ним по берегу реки идем, далеко где-то – места незнакомые. И тут он меня искупаться зовет - и так быстро разделся, что я и не заметила, когда. И уже в реку зашел и зовет меня, смеется. А я начала платье через голову стягивать – и тут тень густая упала, словно подошел кто, и от солнца заслонил меня.

Только не видно никого. Я испугалась, платье обратно натянула – на воду глянула, а тень уже там – Олега накрыла, лица его совсем не видно…

Дальше тетя Галя рассказывала совсем тихо, и сколько Талик не вслушивался – ничего не смог разобрать…

Река шумная, беспокойная, с омутами, порогами, водоворотами. Она широкая – домики на другом берегу кажутся маленькими, как спичечные коробки. Соединяет берега только старый подвесной мост в несколько пролетов. И Тальке очень страшно идти. Порой кто-то проезжает мимо на ревущем мотоцикле – и мост раскачивается со всей силы, непрочная опора совсем выскакивает из-под ног. Но Талик идет - ему обязательно нужно дойти. Ведь на той стороне остались почти все – лишь он и сестра пока еще не там.