Небольшой фокус для инспектора / #55

Если дождь, то он непременно барабанит по подоконникам.

Если туман, то он наверняка застилает окрестность.

Хотя какая тут, к черту, окрестность? Умирающая заводская окраина, где даже летом все бледное и серенькое, как маленький злой беспризорник.
Спичечная сера шипит, сигаретный дым теряется в потолочных сумерках. Он сидит спиной к огромному замызганному окну, но может описать пейзаж и прохожих так, как если бы имел глаза на спине. Кто-то спросил, не боится ли он получить пулю в спину прямо с улицы. Саутвотер брезгливо ухмыльнулся, а сам подумал: «Скорее бы уже».
«Знаешь, Стиви, — говорила Каролина, — пусть день нашего знакомства никогда не будет особенным. Пускай не будет ни радуги, ни яркого солнца, ни полной луны, ни прочих романтических деталей для клуба домохозяек. Наша встреча с тобой — чудо. А настоящие чудеса, по-моему, должны случаться в самые обыкновенные дни... Вот как этот!» Как этот... Ох, Кэрол, малышка. В этом проклятом округе каждый день обыкновенный. Чудес тут должно быть, как вшей у солдата, вот только единственное оставшееся мне чудо — твой портрет на столе и прядь волос, которую я кручу на порыжевших пальцах. Жизнь провинциального полицейского — бесконечное представление в ярмарочном балагане, откуда нельзя уйти, хотя вся программа выучена наизусть. А я бы все отдал за один небольшой фокус от Господа.

— Инспектор?

Он даже не понял, откуда этот голос. Это началось с похорон: стал забываться. Начальство смотрело на это неодобрительно, но Саутвотер хороший служака: хоть и пороху не выдумает, такими людьми разбрасываться грех.

— Так про что вы мне тут толкуете, старина?
— Видите? Вот тут! Это же не дым! Это они шли! Жалко, я не сразу достал фотоаппарат... но тут же видно, инспектор!

«Господи, — подумал Саутвотер, — этого мне еще не хватало». Мысль была такой же отяжелевшей и сонной, как он сам. Еще раз взглянув на посетителя, Саут-вотер убедился: ну да, ну да. Оттопыренные уши, стрижка бобриком, одутловатое свекольное лицо, обгрызенные ногти на детских пальцах, пушок белесоватых усов над толстыми губами. Сколько раз они, должно быть, задевали друг друга в пабе и стояли рядышком, дожидаясь очереди к писсуару. Высокое артериальное давление, суетливость и вечное оригинальничание. Женщины таких презирают, дворовая ре-бятня обманывает. Будь Саутвотер лет на десять моложе, он бы шандарахнул по столу и выгнал этого болвана к чертовой матери. А теперь... не то чтобы размяк, а просто все равно. Его тетка в Суссексе тоже любила крутить полированную сто-лешницу, судачить с духом Веллингтона и скупать у старьевщиков дагерротипы с чьими-нибудь мертвыми дочурками. Тетка Полли... Неплохая, в сущности, старушка, жаль, тронутая на всю голову.

— Инспектор! Инспектор! Вы меня не слушаете!

Да, он из таких. Сидит на стуле, а ерзает, будто джигу пляшет. Вспотел, сей-час достанет трогательно сложенный платочек. Точно!

— Тебе бы пошло немного шепелявить, — еле слышно прошептал Саутвотер, беря со стола карточку.
— Как вы сказали?

Инспектор молча взглянул на фото.

— Когда вы это сняли?
— Вчера днем! Я, знаете ли, торопился с работы, должен был играть «Вест Бромвич»...
— Вы всегда носите с собой фотоаппарат?
— Да... может быть, Вас это удивит...
— Я похож на того, кого это удивит?

Саутвотер с силой впечатал окурок в блюдце и тут же потянулся в карман за пачкой «Кенситас клаб». Ненадолго к двум мужчинам в комнате присоединился третий — пожилой официант в смокинге, нарисованный на смятой пачке. Саутвотер положил снимок перед собой на плексиглас и уже было потянулся за следую-щей сигаретой, как вдруг застыл. «Как вдруг застыл...» Эхом раздалась в его голове эта дурацкая фразочка из криминальных хроник и дешевых детективчиков, где тупой полицейский проносит ложку мимо рта, а гениальный бездельник раскрывает убийство, связав между собой дохлую муху, скрипичный концерт Элгара и штангенциркуль, валявшийся за сто миль от места преступления. И все же Саутвотер застыл.

Когда она готовила сэндвичи, он любил подойти к ней сзади, тихонько по-нюхать ее волосы, а потом осторожно поцеловать краешек уха. Господь всемогущий! Саутвотер не помнил, когда у него день рождения, забывал оплатить счета, принципиально не запоминал начальников, министров и содержание книг. Он никогда не вслушивался в бубнеж священников на проповеди и не был тверд в знании молитв, но рисунок ее уха... Нет, его нельзя было забыть. Маленький автограф вечности в книге его жизни. Саутвотер почувствовал, как слабеют ноги, а в сердце будто бы впилась бечевка. Зачем-то перевел взгляд на того чудика. До чего же он не подходил к этой секунде, до чего был неуместен сейчас в его кабинете! Саутвотеру захотелось отобрать у него снимок, выставить вон пошлого дурака или даже распахнуть, с чудовищным скрежетом распахнуть окно, спрыгнуть куда-нибудь в лужу и бежать, бежать, бежать, не оглядываясь, как кошка с только что пойманным голубем. Упасть возле какого-нибудь ручья, зачерпнуть горстью обжигающе студеной воды и умыть лицо, потому что нет сил сидеть в этом кабинете, нет сил жить эту жизнь. «Расследовать», как очередной дегенерат пырнул ножом другого дегенерата, как очередная пожелтевшая от бедности старушка огрела пьяницу-муженька жирной сковородкой по темени, как очередной оборванец стащил хлеб и ветчину, подорвав, видите ли, вековые устои правопорядка...

Небольшой фокус от Господа. Будто ошалевший воробей, влетевший в городскую библиотеку в начале весны: «Эй вы, олухи!» Мистер Титченер хорошо запомнил улыбку инспектора. «Будто бы он сменил лицо! Вот только что сидел один человек, а теперь хлоп — и другой!» — сообщил нашей газете этот симпатичный джентльмен. Впрочем, возможно, улыбка не запомнилась бы ему так отчетливо, если бы не выстрел и звон стекла, раздавшийся сразу после того, как мистер Саутвотер взглянул на фотографию и просиял. Увы, инспектор пренебрегал простейшими правилами безопасности и сидел спиной к огромному окну, выходившему на самую опасную улицу рабочего квартала. «Ну и оболтус же ты, Стиви! А если кто-то выстрелит? Сам знаешь, какое нынче время!»

Инспектор умер мгновенно. С минуту его посетитель остолбенело глядел на озерцо черной крови, разлившееся по плексигласу, и на портрет прелестной молодой женщины — Саутвотер опрокинул его уже мертвой ладонью. Потом мистер Титченер наскоро ощупал свое тугое ладное тельце, осторожно посмотрел на улицу и на цыпочках вышел из кабинета. На пороге он как-то щегольски повернулся к мертвому полицейскому и совсем другим голосом сказал: «А ты не верил в призра-ков, скотина!»

При осмотре трупа была изъята странная фотография с какими-то размыты-ми силуэтами. Но кровь инспектора испачкала ее так, что разобрать что-либо было уже невозможно.

Карточку некоторое время подержали на складе вещдоков, а потом выкинули при инвентаризации. Тогда возле полиции наконец-то поставили урну. И знаете, что самое поразительное? Украли ее не в тот же день, а лишь через неделю! Что и говорить, в жизни бывают чудеса.

Отправить донат автору