Четыре дня детства / #70 / Inside-Out

Посвящается М.А Лабковскому

***

Когда тебе 13 лет, ты не понимаешь, насколько ты взрослая почти для всех вещей, если, конечно, об этом задумываешься. Вон, Тамара из соседнего дома, полгода под чутким присмотром отца лечилась от расстройства желудка, пока в один прекрасный момент из открытого летом окна не донеслось: «Горько, горько». Тамара не задумывалась насколько она взрослая, и начальник моего папы к концу лета совершал променад с коляской, где тихо дремала кареглазая копия Тамары.

Но, я не такая, я же отличница, мне поступать в вуз. И если говорить начистоту, мой папа ближе к декабристам, и в случае такого трюка отправит меня к родственникам в деревню, навечно. Поэтому, наблюдая из окна или с улицы за свадьбами старшеклассниц, я возвращалась к своим кумирам, а их было много.

Морской климат и непонятная демисезонная погода не располагала ни к каким видам спорта, поэтому Олимпийские игры обсуждались на утренних чаепитиях на работе взрослых и в школе на переменах. У меня был мой любимый фигурист и подобие дневника (врожденная лень), где я делала слабые попытки подражать Татьяне Лариной.

В один солнечный, зимний день, во время моей любимой алгебры в дверь класса постучали, и заглянула молодая улыбчивая учительница русского языка. Попросила меня выйти на в коридор:

- Ну, как там наши биатлонисты?
- Вторые, все из-за норвежцев, они непобедимы, на второй пятнадцатиминутке наши стали уставать, первые промахи, в итоге второе место и два места в первой двадцатке.
- Обидно. Ты очень хорошо рассказываешь, у меня для тебя сюрприз, зайди в учительскую после уроков.

После уроков в учительской мне вручили конверт с денежной премией за олимпиаду по русскому языку. Первое место взяло вверх над моей ленью. И дома, перечитывая свои каракули любимому фигуристу, я очень отчетливо понимала, что анализ произведений Гоголя мне дается гораздо лучше.

Тем не менее, таким образом у меня появился билет в региональный центр и 3 часа, чтобы купить мороженое. Звучит неправдоподобно, но даже, покинув младшие классы школы, вожделенная мечта съесть мороженое меня не покидала все два–три месяца до момента покупки. Друзьям и одноклассникам было стыдно признаться, вдруг они балуются пломбиром раз в неделю, у родителей стеснялась спросить, почему в магазине только хлеб и трехлитровые банки сока. Поэтому, освободив полуторалитровую банку и поставив будильник на 8 утра, я стала готовится к субботней поездке в город. Рядом с софой лежал обязательный к прочтению «Айвенго», мама что–то готовила на кухне, моя школьная неделя подходила к концу.

***

- Предъявите билет!

Брр, я проснулась стоя, в самой ранней электричке. В детстве все боятся стоматологов, но даже моя мама боялась контролеров в транспорте, мы шутили, что их, наверно, науськивают в каком–то закрытом учреждении. Тем не менее, никогда после я не ездила зайцем, а папа на пенсии проработал контролёром месяц, природная доброта. На то особый отдел, на то особый резон.

В городе я честно отстояла очередь за развесным мороженым и прогулялась до зоопарка. Когда тебе 13 лет, ты уже можешь самостоятельно ездить в электричке, но в большом городе есть определенные места, где ты никогда не заблудишься и не опоздаешь на обратный поезд. Да и, что греха таить, у страха глаза велики.
На обратном пути, пока ждала свою электричку, встретила одноклассницу:

- Ты в курсе, что сегодня Масленица и после двух будут сжигать чучело?

Нет, я была не в курсе, но для маленького городка на тот момент, это густопосещаемое мероприятие, правда тогда еще не использовали модное слово «инфоповод». По выходе на вокзале, распрощавшись с мамой одноклассницы, мы последовали в центр нашего городка, чтобы посмотреть на гуляния, и, безусловно, встретить в полном составе соседей, одноклассников, знакомых родителей. В детстве – это представляется очень большой проблемой, с кем можно и нужно здороваться, а с кем нет. Вопрос, что тебя не помнят в военном городке из 10 тысяч человек, даже не обсуждался.

- Я, наверно, не дождусь, пока будут сжигать чучело..
- Мы же только пришли?!
- У меня мороженое в сумке, пока дойду до дома, растает.
- Предупреждать надо, мы же поздоровались с Колей и Андреем. Где я их теперь найду?
- Извини, но мне правда надо идти домой.

Неполный «инфоповод» с переносом времени и накладками на будущей неделе грозил мне обидой одноклассницы и отсутствием приглашений на прогулки. Но какая–то неведомая и алогичная сила мне подсказывала, что мороженое важнее.

Дома меня ждала мама, которая тоже очень скептически отнеслась к моему небольшому путешествию. Обычно мы с ней выезжали вдвоем, чтобы закупиться на центральном рынке (четыре руки и 8 сумок), поэтому банка с мороженым за литературную премию расценивалась как «бзик» и, не успев снять сапоги, я была отправлена в магазин за хлебом.

Магазин находился за соседним домом, но я прекрасно знала, что в субботу там уже будут пустые полки, а в выходные товар не завозят. Выход был один: дойти до магазина, находящегося в воинской части, но усталость от поездки дала о себе знать. Я купила последний батон с полки, небо свидетель, сколько он там пролежал.

- Я тебе по голове настучу этим батоном!

Разгон от мамы до мегеры в моем случае составлял менее минуты.

- Я.. я.. устала. До второго магазина не дошла, а больше там ничего не было.
- Ну вот и будешь его есть на ужин. Отцу я такой не дам, мне придется спустится к тете Люде и у них одолжить. И, кстати, почему с утра я обнаружила неубранную постель? Тебе сколько лет, чтобы не убирать за собой?

В своей комнате я обнаружила не только не убранную постель, но и опрокинутый игрушечный шкаф с куклами, которым я устраивала чаепитие, и потрепанный томик «Айвенго» вместе с учебником по алгебре. Мама скинула все это в одну кучу по центру комнаты.

Я почти расплакалась, но если к возвращению папы нос будет красный, а глаза распухшими, то мне придется пройти допрос с пристрастием, что хотелось меньше всего.
Пока мама ходила за хлебом к соседке, я все убрала в комнате, стерильная частота. Входная дверь открылась, мама прошла на кухню, я молча проследовала за ней и вылила мороженое в раковину. На пол полетела фарфоровая чашка. Так обычно начиналось время бойкота.
Ожидало поле ягоды. Ожидало море погоды.

***

В воскресенье поехали в гости к друзьям, настроение было испорчено субботним эпизодом, никто ничего не обсуждал, но в квартире царила максимально мрачная атмосфера. Я осталась одна дома.

Как и говорила раньше, в 13 лет непонятно, что можно, а что нельзя. А если нельзя, то почему другие (дочка маминой подруги) избегают наказания, а мне достается на орехи.

Прошло не более получаса после отъезда родителей, и я открыла шкаф с книгами, чтобы понять, что именно нельзя в книгах, которые папы ставил в третий ряд или просто прятал.

Книги были в большом дефиците, они доставались вместе с военным пайком, и папа не уставал повторять, что «в нашем государстве», «эта перестройка», «курс доллара опять поднялся». Я не помню, что дальше, просто сделала вывод, что нам надо копить, прятать, пересчитывать и откладывать на черный день.

Первой на глаза попалась «Пышка» Мопассана. Почему Мопассан был в списке запрещенной ребенку литературы возможность предоставилась только в отсутствие родителей. Я прочитала не более 10 страниц и нашла Мопассана необыкновенно скучным, а «Пышка» намекала на лишний вес, коим и сама страдала. Поэтому вопрос цензуры остался открытым, а я задумалась о том, что французы с непонятным тягучим языком высмеивают физические недостатки.

Далее последовала переводная «Эммануэль», я подозревала, что голландский трудный для перевода язык (французская фамилия автора меня не смутила), и в итоге первые три страницы с подробным описанием процесса раздевания меня утомили, за окном стоял конец февраля.

Еще пара книг из «закрытого» списка окончательно и бесповоротно разочаровали в наличии тайны, в 13 лет я считала себя суровым литературным критиком.

Родители должны были вернуться через пару часов, куриный суп из американских бройлеров вызывал оскомину, тушенку отвергало все мое существо, несмотря на практически прямые угрозы отца, что эти продукты являются большим дефицитом.

Я открыла сервант, где родители хранили алкоголь и обнаружила вазу с засахаренным арахисом. Ваза находилась выше моего роста, и я принесла с кухни табурет, чтобы добраться до лакомства. Подобно сказочному мишке, меня уже ничего не могло остановить, я протянула руку к вазе, взяла горсть орешком и стала есть, не слезая со стула. На последней порции табурет покачнулся, и почти пустая ваза свалилась на пол и разбилась. «Преступление и наказание», я понимала, что после возвращения мамы мне грозит разбор полетов, поэтому взяла игрушечный стул из детского набора, поставила на него пустую банку из-под крема и высыпала туда остатки арахиса.
Ночью, уже перед сном, я слышала, как родители ругаются. Мама плакала, что я неряха, папа перебивал, что я неуправляема. Выше ноги от земли, во сне я еще летала.

***

Когда тебе 13 лет, ты не понимаешь, насколько ты взрослая почти для всех вещей, если, конечно, об этом задумываешься. Родители записали меня в музыкальную школу, чтобы я не путалась под ногами и не стала дворовым ребенком. Мне это не грозило, и я любила свободное время после уроков, когда не надо было играть на скрипке и можно было побыть одной дома.

«What’s the story morning glory», - пел отцовский магнитофон. Моя первая кассета, купленная на первую зарплату. Я решила, что, когда вырасту у меня будет своя коллекция музыки, которую я люблю, и у меня будут друзья, которые эту музыку тоже любят и понимают. И они расскажут, откуда у них такие прекрасные кассеты.
А пока я ждала дядю Валеру, нам в квартиру проводили телефон, перед трюмо стоял открытый мамин набор китайской косметики (синие с очень синим тени мне необыкновенно шли), на столе лежала тетрадь с заданием по алгебре.

Время неторопливо тянулось, а иногда день пролетал незаметно. Зима с дождями и гололёдом подходила к концу, и начиналась моя тринадцатая вечная весна.