Концерт для Паганѝны со скакалкой / #44 / 8 место / AlenaMishina

От дома до музыкалки – триста шагов и хвостик, а большой или маленький – это смотря как идти. Шаги начинались от старой двери, обтянутой дерматином. Дальше Нинка неслась по ступенькам, поворачивала от подъезда направо – а вот и дорожка. Возле дома четыре, корпус два, квартира два (легко выучить наизусть и в два года), сколько помнила, росли клены, показывая дорогу до улочки без светофора: тут внимательно посмотреть направо, а налево не надо, потому что машины там ездят с одной стороны, всего десять шагов – и как будто в другом измерении.

Тут ютились домишки всего-то в один или два этажа – не в пример ее пятиэтажке, во дворах на веревках сушились трусы и колготки, по палисадам шныряли шкодливые кошки, а из окон подвального этажа мамы звали домой незнакомых мальчишек. Но самое главное – до музыкалки ее провожали каштаны.

Весной они были в липких пузатых почках, потом пробивались малышики-листики, а потом, когда ветки махали разлапистыми пятернями, средь листвы появлялось чудесное чудо – гроздья белых цветков в желто-розовых крапинках. Нинка как-то увидела мультик про Ёжика и Медвежонка и с тех пор все ждала, ну когда же распустятся свечи каштанов, и пела: «В небе туча хмурится, хмурится, хмурится…»

Когда цвет обсыпался, она начинала следить, когда вылезут ёжики – сначала как ягодки-кактусики, а потом – как зеленые яблочки в частых иголочках. Вот тогда и пора было рвать с нижних веток шипастые мячики и старательно шлифовать об асфальт. Иголки ломались, зеленая шкурка стиралась, а под ней появлялась коричнево-бархатная, будто шерстка у плюшевого медвежонка. Оботрешь так со всех сторон – и готов попрыгунчик, а дорожки потом разукрашены рыжими пятнами, всем же хочется сделать каштановый мячик.

Ну а осенью путь в музыкалку был просто усыпан сюрпризами! Вот упавшая веточка с гроздью совсем еще целых колючих шаров, а вот с одного боку треснутый – с белой мясистой полоской, из-под которой хитро поглядывает ярко-карий глазок. А здесь – целая россыпь блестящих, как будто намазанных маслом, коричневых шариков с пятнышками на затылках.

В сентябре музыкальная папка у Нинки едва ли не лопалась от такого богатства, так что нотам уже приходилось чуть-чуть потесниться. Но сейчас был конец февраля – время самой прямой и короткой дороги без приключений. Нинка сунула варежки с шапкой в рукав, отдала пальто в раздевалку и несмело вошла в кабинет на втором этаже, где всегда проходили уроки специальности.

Музыкальная школа номер четыре – не какая-то студия, где и толком играть не научат, а самая настоящая: с фортепиано, гитарой и скрипкой, еще с балалайкой и домрой, баяном и аккордеоном, сольфеджио, музыкальной литературой, хоровым дирижированием и композицией. Нинке нравилось все, даже музыку сочинять удавалось, только вот инструмент ей достался не очень – цимбалы. Потому-то она третий год с переменным успехом сражалась со струнами, палочками и Светланой Михалной, которая каждый урок проклинала и Нинку, и Баха, и Моцарта.

– Ну, Пагáнина, как ты сегодня? Готова? – у Светланы Михалны всегда было жуткое настроение, и губы кривились, как будто она за всю жизнь не куснула ни капельки шоколадки и питается только лимонами. – Ай, неважно. Давай.
Нинка крепко сжимала в руках деревянные палочки и начинала старательно молотить.

Если вы вдруг не знали, у цимбал целых семьдесят восемь струн. Если бьешь аккуратно и ровно, звучит одна чистая нота, а если чуть-чуть промахнуться, получается звук с подвываньем и хрипом, который и Нинке-то слушать не очень приятно, а уж слуху Светланы Михалны и вовсе приходит конец, как она говорила.

И когда ошибешься разок, можно быстро прикрыть непослушные струны ладошкой – и звук замолчит, но когда настучишь мимо струн раз пятнадцать… А как без ошибок, когда тебе десять, на стуле под попой четыре подушки, а снизу – скамейка для ног, и сидишь ты такая принцесса да только и думаешь, как бы сейчас не свалиться, а Светлана Михална домомучительничает: «Иии – раз! Па-ПАМ! Па-ПАМ! Па-ПАААМ! Форте! Пиано, пиано, па-ПАААМ!! Пауза! Па-ПАМ! Ре-бемоль! Па-ПАМ! Си-диез! Па-ПАМ! Па-ПАМ! Крещендо!!!»

Нинка очень старается молотить как положено, но крещенды с бемолями не долетают до попы с подушками, и тогда в дело вступает секретный прием: Светлана Михална орет «Мир не видел такого тупого ребенка!» и швыряет в нее многострадальные ноты.

От Светланы Михалны до попы – примерно пятнадцать шагов, так что ноты красиво и плавно летят через весь кабинет, усыпая палас, как осенние листья. Ну а следом летит и дневник с жирной двойкой в графе «специальность». Нинка гладит цимбальные струны ладошкой, неловко сползает с подушек, сгребает листочки в лежащую рядышком папку и, хлюпая носом, спускается вниз. На сегодня страдания завершены.

Ничего удивительного, что Нинка терпеть ненавидела специальность, но она была круглой отличницей в школе, помощницей классного руководителя, председателем совета отряда, капитаном команды по пионерболу и очень послушным ребенком, так что даже и не представляла, что можно прогуливать. Зато хорошо представляла, что можно оглохнуть, ослепнуть, сломать себе руку, отправиться в космос – да все, что угодно, лишь бы только не слушать опять про диезы с бемолями.

Вот и в среду она еле-еле ползла по дорожке, мечтая внезапно свалиться в подтаявший снег: может, если промокну, меня в музыкалку не пустят… а может и пустят… а если… Она не успела придумать, что – если, как ноги решили вопрос очень быстро: Нинка хлюпнулась в грязное месиво, больно отбила всю попу до пяток и сильно ударилась пальцем. Всё! Свобода! А пальцев еще целых девять!

Только к вечеру палец опух, посинел и почти что не гнулся, поэтому срочно пришлось показаться врачу. «Что ж ты падаешь неаккуратно? Видишь – трещина, вот и ходи три недели в лангете, потом поглядим», – доктор упаковал руку в гипс аж до локтя. Вот это удача! Теперь три недели Светлане Михалне не надо орать, Моцарт будет доволен.

Правда, в пятницу Нинке пришлось забежать в музыкалку – сказать, что лангета, что страх как хочу молотить, но никак не получится, уж извините.
– Ну что ж, посиди. Расскажи мне, как учишься, что ли.
– Отлично.
–Да ну! Покажи.
Нинка с радостью показала дневник, весь в пятерках. А еще рассказала, что ездила выступать вместе с хором на мамин завод, и их очень хвалили. Что немножечко пишет стихи, и однажды стишок напечатали в «Зорьке». Что вчера в тридцать первую школу приехал фотограф, снимали на доску почета – она же отличница. Что на лето она едет в лагерь «Заря», где черника и ночь с пионерским костром выше леса.

Через двадцать минут оказалось, что Нинка совсем и не бездарь, а просто ей надо чуть-чуть постараться. И к тому же ни Моцарт, ни Бах не умели играть на цимбалах, ведь их не учила Светлана Михална, а ей повезло, так что все будет здорово. А еще у Светланы Михалны есть кот, она любит пломбир «28 копеек» и вовсе не домомучительница, а человек.

Жаль, конечно, что человеком она побыла три недели и хвостик, а потом с пальца сняли лангету, и снова пошло мракобесие – подготовка к концерту. Если вы вдруг не знали, в музыкалке всегда в конце года экзамен-концерт. Каждый учит какую-то пьесу, выходит на сцену и мучается на оценку, а все остальные мучительно слушают.

В классе Нинка старалась терпеть разлетания нот по паласу, но ведь будет концерт, и тогда все равно выступать перед всей музыкалкой, поэтому надо тренироваться. Дома тоже стоял инструмент, и она иногда подходила к нему, чтобы стукнуть три раза – и хватит. А теперь уж придется стучать ну хотя бы разочка четыре. В выходной папа ей подтянул, как положено, струны, так что иии – раз! – папа сразу же сморщился и сообщил, что пойдет лучше в кухню читать «Три Дюма», но оттуда все слышно, и если вдруг Нинка не будет стараться…

Нинка очень старательно честно старалась. Так старалась, что кошки под окнами начали выть, хоть давно и не март, и сосед очень громко включил телевизор за стенкой (не любит, наверное, Моцарта). А когда через час из ушей и из палочек повалил сизый дым, папа вместе с Дюмами вернулся из кухни и строго сказал: «Доставай-ка скакалку».

Иии – раз!
Па-ПАМ! – я старалась!
Па-ПАМ! – я не слышал!
Па-ПАМ! Па-ПАМ! – пауза, можно поплакать.
Па-ПАМ! – честно-честно!
Па-ПАМ! – я не верю!
Па-ПАМ! Па-ПАМ! – закончили упражнение.

Нинкин папа не знал ни одной ноты, да и слух у него был не очень, но, поверьте, скакалка способна творить чудеса. Так что, будь он учителем в музыкалке, Моцарт стал бы играть на цимбалах уже через день. Лучше даже Светлана Михална не справилась бы. В общем, майский концерт был обязан пройти на пятерку. Правда, попа слегка намекала, что будет не очень удобно сидеть, но искусство достойно хоть маленькой жертвы. Ради Моцарта Нинка согласна была потерпеть.

И вот наконец наступил день концерта. С утра все пошло подозрительно хорошо. Нинка с первого раза нашла непослушные палочки, которые вечно терялись то в полке с носками, а то в холодильнике. Май решил, что плохую погоду он может оставить на завтра, поэтому триста шагов Нинка гордо прошла в чистой юбке, сухих босоножках и беленьких гольфах. Правда, их концертмейстер, оказывается, заболела, и аккомпанировать будет Светлана Михална, но это уж как-нибудь переживем.

Ровно в полдень ребята ввалились нарядной гурьбой в актовый зал и разбрелись по местам. Нинка села в последнем ряду, но уже через десять минут прозвучало:
– Пага… Нина!
– Сама Паганѝна, – про себя огрызнулась Нинка и пошла забираться на сцену.

Двадцать долгих шагов, три ступеньки (ура, не споткнулась!), вскарабкаться на подушки, устроиться на подставке для ног, замахнуться… Иии – раз!

Па-ПАМ! Па-ПАМ! – за дневник с жирной двойкой.
За ноты, как листья, – па-ПАААМ!!
Па-ПАМ! Па-ПАМ! – за скакалку по попе.
За Моцарта с Бахом – крещендо!!!

На последнем ударе Нинка так вошла в раж, что цимбалы пронзительно дзынькнули, струна с громким «бззздддррр» пролетела у носа Светланы Михалны и плюхнулась на рояль. На секунду повисла звенящая тишина, а потом зал взорвался аплодисментами.

Светлана Михална и Нинка, конечно же, кланялись, принимали поздравления и втайне думали: «А она еще может стать человеком».